Поколение победителей - Павел Дмитриев

…Первым разочарованием стали пластики. С ними в СССР все было непросто. Применялись в основном военными, авиаторами, ракетчиками и, как ни странно, при строительстве подводных лодок. Но никому из заказчиков не нужна была особая упругость. Плюс ко всему исследования, как водится, были повально засекречены. В сочетании с полной материальной незаинтересованностью это давало убийственный результат.

За месяц мы изготовили не менее десятка прототипов, но ни один даже не приблизился к требуемым прочности и гибкости. Творческие комбинации синтетических нитей, способы их укладки, сердечники из разных пород дерева… Все было без толку: или появлялись трещины, или обнаруживалась каменная твердость. Как вариант возникало и то, и другое одновременно. Но ведь оригинальный «Burton» мог сгибаться едва ли не в «колесо», и это без малейшего вреда для себя.

От расстройства повесил задачу по математическому моделированию на «научный» отдел в лице двух Иванов и выставил на стенд «Требуются» вакансию химика‑технолога. Сам целиком погрузился в текучку, благо, ее всегда было с избытком.

Глава 7Борьба за космос

Новогодний прием в Кремлевском дворце съездов. Зал оказался здоровенным, столы заставили яствами так, что подкашивались ножки. Справа, поперек, стоял стол для ЦК, а перпендикулярно, в три длинных шпалеры – для остальных. Молчаливые мальчики за стульями, все чисто вымытые, с прическами на пробор и салфетками, готовы были налить, подать, вынести… Оживленное харчение сопровождалось редкими возгласами одобрения с главного стола. Для разминки принесли фаршированного судака, миногу и крабов, лососину, севрюгу в соусе, форель в белом вине, ассорти из птицы и дичи, шашлык из оленя, салат из капусты, оливье с крабами и перепелиными яйцами, разнообразные соленья на любой вкус. Красную и черную икру подавали в плошках, охлажденными на льду. На горячее вынесли фаршированного осетра, поросенка, индейку[334].

Одна здравица неторопливо сменяла другую, зал вяло хлопал выступающим. Рутина советской партийно‑государственной гулянки. Развлечений немного. Артистов или певцов, как при Никите, на этот раз приглашать не стали. Разве что устроили танцы, больше похожие на соревнования в нарядах между женами и дочерьми номенклатурных работников. Разговаривали о жизни, делах, иногда политике. Обычный круговорот небольших пестрых компаний, на первый взгляд походивший на беспорядочное движение. Но если приглядеться, можно было увидеть звезд первой величины, за которыми тянулся целый шлейф друзей, почитателей или тайных соперников, просителей, просто желающих лишний раз попасть на глаза.

– Добрый вечер. – Шелепин неожиданно приблизился к министру здравоохранения СССР, который с коньячной рюмкой в руке беседовал у лестницы с Пономаревым[335] и еще несколькими сотрудниками из аппарата ЦК. – Борис Васильевич, можно вас отвлечь на минутку?

– Пожалуйста, пожалуйста, Александр Николаевич. – Петровский ответил с улыбкой, но отходить от прежних собеседников не стал, только развернулся лицом к Шелепину.

Полгода не прошло, как Борис Васильевич по протекции Леонида Ильича стал не просто академиком и директором НЦ хирургии при АМН, а министром здравоохранения СССР и «без пяти минут» членом ЦК КПСС. А там всем было известно, что отношения Шелепина и Брежнева обострились донельзя. Говорили, недавно Шелепин даже обратился в Брежневу на вы, со словами «дорогой Леонид Ильич». Поэтому разговоров тет‑а‑тет Петровский хотел избежать любой ценой, в новогодней толпе наверняка найдутся «доброжелатели», шепнут на ухо, и – прощай, карьера.

– Говорят, вы в начале января забираете на обследование Королева?

– Да, нужно подлечить главного конструктора, совсем вы его замучили! – Последние слова Петровский в шутку адресовал всем окружающим.

– Когда опять отпустите на работу? – засмеялся Шелепин. – Вот хотел с ним поговорить, ребята Шокина предлагают несколько решений по снижению веса его изделий[336].

– Ну… Надо обследовать недельку, но ничего серьезного. – Академик крутанул коньяк в рюмке. – Наверное, числа двадцатого выйдет он на работу.

– О, вернусь из Вьетнама, и поработаем с товарищами. Сейчас все равно толком ничего не получится, да и зачем Королева лишний раз беспокоить. – Шелепин прищурился, что‑то про себя прикинул, похоже, уже собрался двигаться дальше по залу. Добавил, чуть повысив голос: – Точно ничего страшного?

– Любая медицинская процедура по‑своему серьезна, – опять пошутил чуть хмельной министр здравоохранения, – даже банки профессор ставит не так, как медсестра.

– Ох, все вы, врачи, такие: как лечить, так пустяк, а как денег просить на приборы, все важно и необходимо! – Теперь заулыбалась вся компания, но Шелепин вдруг стал серьезным. – Очень вас прошу, Борис Васильевич, подойдите к вопросу лечения Сергея Павловича со всей возможной, даже чрезвычайной тщательностью. Его работа и талант очень нужны нашей стране. Пожалуйста, исключите все возможности ошибки.

– Обязательно, товарищ Шелепин, – резко перешел на сухой и официальный тон Петровский. – Все будет на высшем уровне, как и всегда.

– Извините, просто у меня какие‑то нехорошие предчувствия. – Александр Николаевич немного смутился. – Спасибо вам, желаю в новом году удач и вам, и всем вашим пациентам.

После беседы Шелепин сел за стол и, не торопясь, с чувством, выцедил граммов сто превосходного «Юбилейного» под пару кремовых пирожных. Ничего более тяжелого желудок уже не вмещал, а пить под лимон, по старой традиции коммунистов и аристократов, Александр Николаевич не любил. Однако повод того стоил. Давно, уже несколько месяцев, он искал случай поговорить с академиком Петровским. И вот все прошло в самом лучшем виде, после такого напоминания Борис Васильевич просто обязан был принять все возможные и невозможные меры.

Отмеченные пришельцем из будущего факты гибели Королева, Комарова и Гагарина Шелепин не забыл. Точные даты остались неизвестными, однако информации оказалось достаточно. Во‑первых, трагический полет Гагарина произошел в истории Петра в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году, но до этого еще далеко. Во‑вторых, стало известно, что Комаров погиб раньше, при посадке. Пока космонавты на земле – им в общем‑то ничего не угрожает. Так что, предотвратить катастрофу не слишком сложно. Достаточно узнать, когда запланирован старт, и можно организовать основательную проверку спускаемого модуля космического корабля, а лучше вообще отменить вылет.

В‑третьих, Королев должен был умереть на операционном столе. Вроде бы имелась вполне солидная отправная точка, но… После осторожного наведения справок все оказалось не таким очевидным. Попросту говоря, со здоровьем Сергея Павловича дело обстояло плохо. Серьезный непорядок с сердцем, кровотечения в кишечнике – это только вершина айсберга. Летом Королев обращался в больницу – сердце. Но врачи уверяли: ничего особенно опасного, и больной лечился дома. В декабре главный конструктор на три дня лег на обследование в больницу – возникли проблемы с сердцем после того, как «Луна‑8» разбилась на спутнике Земли вместо того, чтобы произвести мягкую посадку. Но никаких операций не назначили. В январе нового, тысяча девятьсот шестьдесят шестого года опять запланировали обследования по кишечнику, и снова ничего особенно опасного не нашли – обычные полипы.

Положение осложнялось тем, что Александр Николаевич практически не имел знакомых, вхожих в круг советских космонавтов. Со стороны Четвертого главного управления, называвшегося чаще «Кремлевской больницей» и расположенного на улице Грановского, тоже ничего интересного получить не удалось. Лечили главного конструктора на самом высоком уровне, дело Королева вел лично Борис Васильевич Петровский, министр здравоохранения СССР, замечательный хирург с огромным стажем. Если уж при таком враче Сергею Павловичу суждено умереть – значит, никто другой ничего не сможет сделать.

Но все же червячок сомнений оставался. Не то чтобы Королев был очень нужен космической промышленности, скорее, наоборот, последнее время вокруг его работы множились склоки и недопонимание. Все это было очень далеко от сферы обычных интересов Александра Николаевича. Но… глубоко под спудом ворочалась честолюбивая мысль. Хотелось почувствовать себя демиургом, который может менять судьбы людей, контролировать все, даже саму смерть. А попробовать спасти человека – далеко не самый худший повод для этого.

Сообщение о смерти Королева четырнадцатого января прозвучало как гром среди ясного неба. Диагноз гласил: «…Острая ишемия миокарда после четырехчасовой операции по удалению саркомы (злокачественной опухоли) с экстирпацией прямой и части сигмовидной кишки…» Решение о назначении медицинской комиссии Шелепин продавил через ЦК перед самым вылетом во Вьетнам, едва ли не с трапа самолета. И то лишь потому, что яростно противившийся этому Леонид Ильич улетел в Монголию на три часа раньше[337].