Олимп - Дэн Симмонс

— Не хуже, чем вам. — Существо подмигнуло. — Он возмечтал обратить всю планету в свое болото, полное вонючей жижи, а небосвод — в пещеру ледяную.

«А небосвод — в пещеру ледяную…» — повторил про себя мужчина. Вслух же сказал:

— Получается, этот Сетебос и Калибан — сообщники?

— Ну да.

— А мы тебе зачем понадобились? — заговорила вдруг Ханна, наконец обратив прекрасный, по-прежнему затуманенный грустью взгляд на воплощенного духа.

И тут Ариэль запел (или запела):

Ем и пью с того стола,Где нектар сосет пчела,И постель моя мягкаВ желтом венчике цветка.На нетопыря вскочу,Вслед за летом улечу.Весело, весело я заживу,Навек вернувшись в цветы и листву.[26]

— Да эта тварь помешана, — разозлился Петир и, резко поднявшись, подошел к изогнутой прозрачной стене, выходящей на мост.

Три войникса тут же прянули к нему, однако наткнулись на невидимое защитное поле и скатились вниз. Правда, один из них вонзил пальцы-клинки в бетон, что ненамного замедлило падение. Остальные уже исчезли далеко под облаками.

Аватара негромко засмеялась, потом заплакала.

— Наш общий дом, Земля, находится в осаде. Война явила свой жестокий лик. Сейви погибла. Одиссей умирает. Сетебос, не дрогнув, уничтожит все, что составляет мою суть и мой исток, все, что мне предначертано защищать. «Старомодные» люди передо мной — не то враги, не то союзники. Я выбираю второе. А вашего мнения никто не спрашивает.

— Так ты поможешь нам победить войниксов, Калибана и этого самого Сетебоса? — просиял Харман.

— Напротив, это вы окажете мне услугу.

— Какую? — спросила Ханна.

— Для вас у меня найдется три поручения. Во-первых, вы ведь явились искать оружие?

— Да! — хором откликнулись трое.

— Те, кто задержится здесь, найдут все, что требуется, в потаенном чертоге в нижней части южной башни за старыми, сдохшими компьютерами. На мутной зеленой стене увидите круг со вписанным в него пятиугольником. Скажите просто: «открыть», и попадете туда, где хитроумный грек и бедная Сейви, мир ее праху, прятали невинные игрушки Потерянной Эры.

— Что значит: «Те, кто задержится»? — нахмурился Петир.

— Один из вас троих вернется на соньере в Ардис, покуда тот еще не пал под неприятельским напором, — продолжал воплощенный дух. — Второму должно здесь остаться, чтоб оказать поддержку Одиссею, буде тот не преставится, ибо секрет Сикораксы ведом лишь ему — мужу, однажды разделившему с ней ложе и навсегда переменившемуся после того, как и все, кому довелось вкусить ласки голубоглазой ведьмы. А третий последует за мной.

Путешественники растерянно переглянулись. Немилосердные потоки дождя за стеклом наполняли сумеречную комнату холодным подводным мерцанием. Казалось, люди стоят на морском дне или видят друг друга сквозь толщу зеленоватого стекла.

— Останусь я, — сказала Ханна. — Я и так не собиралась никуда улетать. Когда Одиссей очнется, кто-то же должен быть рядом.

— А я возвращаюсь в Ардис, — потупился муж Ады, сгорая от стыда за собственную трусость.

Плевать на все. Ему нужно в Ардис, к любимой жене.

— А я иду с тобой, Ариэль, — вызвался молодой человек, шагая к изящной фигурке.

— Нет, — отрезала аватара.

Товарищи вновь обменялись недоуменными взглядами, ожидая дальнейших объяснений.

— О нет, если кто и отправится со мною, то это будет Харман. Я повелю, и соньер сам доставит Петира обратно, хотя и не столь быстро, хватит и половины прежней скорости. Летучая машина уже дряхлеет, не годится пришпоривать ее без нужды. Но Харман идет со мной.

— Почему это? — взвился мужчина.

Что за бред? Никуда они его не затащат. Он возвращается домой, к Аде, и точка.

— Поскольку тебе суждено расстаться с жизнью, — изрек воплощенный дух. — Мало того: в твоих руках судьба твоей супруги и младенца. Ну а жребий отца и мужа предрешен.

Тут существо воспарило над полом и невесомо проплыло над головами гостей, потом замерло в шести футах над крышкой стола, не сводя пристального черноокого взора с лица девяностодевятилетнего, и вновь запело:

Наш Харман спит на дне морском,Он тиною затянут,И станет плоть его песком,Кораллом кости станут.Он не исчезнет, будет онЛишь в дивной форме воплощен.Чу! Слышен похоронный звон!Дин-дон, дин-дон!Морские нимфы, дин-дин-дон,Хранят его последний сон.[27]

— Нет, — покачал головой мужчина. — Простите, но… нет.

Петир вскинул боевой лук и натянул тетиву.

— Уж не собрался ль ты стрелять в нетопырей? — сладко улыбнулся или улыбнулась Ариэль, взмывая еще на двадцать футов, словно плывя по воздуху, пронизанному зеленоватым свечением.

— Не надо… — начала Ханна.

К кому она обращалась, друзья так и не узнали.

— Пора в путь, — промолвила аватара биосферы сквозь тихий смех.

Огни померкли. В кромешной темноте захлопали крылья, засвистел рассекаемый воздух, как если бы с неба слетел огромный филин. Хармана вдруг оторвало от пола — легко, словно ястреб подхватил когтями крысенка, — и понесло спиною вперед сквозь непроглядный мрак. Мужчина извивался, судорожно дергая конечностями, а потом сорвался в невесть откуда взявшуюся бездну между высокими колоннами Золотых Ворот Мачу-Пикчу.

31

Первый день космического полета.

Пережив целую серию превосходных взрывов — иными словами, получив отменный пинок под зад, тысячефутовое судно на атомном ходу, построенное моравеками, покидает колодец марсианской гравитации.

«Королева Мэб» резво разгоняется до ускорения в двадцать километров в секунду, хотя для того, чтобы покинуть Фобос, достаточно и жалких десяти метров: нужно еще преодолеть силу притяжения красной планеты. Трехсотметровому кораблю не терпится добраться да Земли. Моравеки намерены повышать ускорение, покуда посудина тяжестью в тридцать восемь тонн не помчится, покрывая добрых семьсот километров в секунду. На палубах, предназначенных для хранения импульсных единиц, превосходно смазанные цепи, храповые механизмы и ленты подают бомбочки — каждая мощностью сорок пять килотонн, а величиной с банку «кока-колы» — к механизму подачи, который тянется посередине буферной плиты в хвостовой части судна. Путешествие только началось, поэтому заряды испускаются через двадцать пять секунд и детонируют, оказавшись в шести сотнях метров от «Королевы Мэб». После каждого выброса сопло, как и плита после каждой детонации, опрыскивается противоабляционным маслом. Под ударом плазменной вспышки тяжелая буферная плита откатывается назад на тридцатитрехметровых амортизаторах, после чего гигантские поршни возвращают ее на место. Очень скоро космическое судно набирает удобное и постоянное ускорение силы тяжести — одну целую двадцать восемь сотых g, тогда как его собственное ускорение возрастает с каждым взрывом. Разумеется, моравеки могли бы выдержать нагрузки в сотни, а то и в тысячи раз сильнее — правда, на короткое время, — однако на борту находится человек, а именно похищенный Одиссей, и члены экипажа единодушно не желают превратить его в кляксу малинового джема, размазанного по полу.