Дживс и феодальная верность; Тетки – не джентльмены; Посоветуйтесь с Дживсом! - Пелам Вудхаус

Реакция Таппи была поистине удивительной. Глаза у него выпучились, волосы стали дыбом, но рот исправно открывался и закрывался, и было понятно, что он в шоке автоматически продолжает петь «Эй, сынок!». Потом, выйдя из транса, он на хорошей скорости припустил за кулисы. Последнее, что я видел, – летящий помидор, который непременно шмякнулся бы Таппи в спину, не скройся он за кулисой.

Вскоре суматоха улеглась, крики смолкли. Я обернулся к Дживсу.

– Тягостная картина, – сказал я. – Но что поделаешь!

– Да, сэр.

– Хирургические меры, так это называется?

– Совершенно верно, сэр.

– Думаю, после этого зрелища мы несомненно можем считать, что роману Глоссоп – Беллинджер пришел конец.

– Да, сэр.

В эту минуту на сцене появился старина Бифи Бингем.

– Леди и джентльмены, – проговорил Бифи.

Я ожидал, что он упрекнет своих подопечных за столь неподобающий способ выражать свои чувства. Однако я ошибся. Безусловно, он уже был приучен к взаимным компромиссам, неизбежным на этих возвышающих душу представлениях, и давно понял, что не стоит обращать внимания, если зал несколько оживился.

– Леди и джентльмены, – сказал старина Бифи, – следующим номером нашей программы должны были быть песни в исполнении мисс Коры Беллинджер, прославленного меццо-сопрано. Мисс Кора Беллинджер только что мне звонила. У нее сломался автомобиль. Однако она взяла такси и вскоре сюда прибудет. А тем временем наш друг мистер Инок Симпсон прочтет поэму «Кровожадный Дэн Макгру».

Я уцепился за Дживса:

– Дживс! Вы слышите?

– Да, сэр.

– Ее здесь не было!

– Да, сэр.

– Она не видела Ватерлоо своего возлюбленного.

– Не видела, сэр.

– Весь ваш идиотский план сорвался.

– Да, сэр.

– Пойдемте, Дживс, – сказал я, и те, кто стоял рядом со мной, наверное, удивились, почему выразительное лицо Бертрама так побледнело и взгляд застыл. – Я подвергся такому нервному потрясению, какое выпадало на долю разве что первых христиан-мучеников. Я потерял несколько фунтов веса, и мой организм надолго вышел из строя. Я прошел через тяжкие испытания, воспоминания о которых заставят меня из месяца в месяц пробуждаться ночью с пронзительным криком. И все это впустую. Идемте.

– Если вы не возражаете, сэр, я бы хотел остаться и досмотреть представление.

– Дело ваше, Дживс, – сказал я уныло. – Лично мне уже ничего не хочется. Загляну, пожалуй, в «Козу и виноград», пропущу еще стаканчик цианистого калия и отправлюсь домой.

Должно быть, было около половины одиннадцатого. Я сидел в своей столь дорогой моему сердцу гостиной, мрачно потягивая укрепляющее средство, более или менее последний стакан за сегодняшний день, когда в парадную дверь позвонили и передо мной возник Таппи. У него был такой вид, будто он пережил великий опыт общения с собственной душой. Под глазом наливался смачный синяк.

– A-а, Берти, привет, – сказал он и принялся расхаживать вокруг камина, будто прикидывая, что бы такое повертеть в руках или, может, разбить. – Я только что пел в концерте у Бифи Бингема, – сказал он после непродолжительного молчания.

– Да? Ну и как?

– Очень лихо, – сказал Таппи. – Зрители в диком восторге.

– Сразил их?

– Наповал, – сказал Таппи. – Плакали как дети.

Заметьте, это говорил человек, получивший прекрасное воспитание, человек, который с молоком матери впитал, что ложь – смертный грех.

– Наверное, мисс Беллинджер довольна?

– Да, в полном восторге.

– Значит, теперь полный порядок?

– Да, конечно.

Таппи помолчал.

– Но с другой стороны, Берти…

– Да?

– Знаешь, я все хорошенько обдумал. Как-то я сомневаюсь… по-моему, мисс Беллинджер мне все-таки не пара.

– Сомневаешься?

– Да.

– Но почему вдруг?

– Даже не знаю. На тебя находит вроде как озарение. Берти, я очень уважаю мисс Беллинджер. Восхищаюсь ею. Но… э-э… Берти, я ничего не могу с собой поделать… Чувствую, что добрая, милая девушка… э-э… как твоя кузина Анджела, например… была бы… э-э… на самом деле… Словом, я хочу попросить тебя, может, ты позвонишь Анджеле и узнаешь, как она отнесется к предложению пойти сегодня вечером к Беркли поужинать и потанцевать.

– Тогда вперед! Вот телефон.

– Нет, Берти, я бы все-таки попросил тебя. Так или иначе, если ты проложишь дорогу… Видишь ли, может случиться, что она… в смысле, ты ведь знаешь, случаются всякие недоразумения… Берти, дружище, ты понимаешь, к чему я клоню? Пожалуйста, похлопочи за меня, проложи дорожку, если ты не против.

Я подошел к телефону и позвонил тете Далии.

– Она говорит, что ты можешь прийти, – сказал я.

– Передай ей, – благоговейно проговорил Таппи, – она и глазом не успеет моргнуть, а я уже буду у нее.

Едва он умчался, как я услышал щелчок замка и мягкие шаги по коридору.

– Дживс, – позвал я.

– Сэр? – сказал Дживс, появляясь в гостиной.

– Дживс, удивительные вещи творятся на свете. Здесь только что был мистер Глоссоп. Сказал, что у них с мисс Беллинджер все кончено.

– Да, сэр.

– Кажется, вы совсем не удивлены.

– Нет, сэр. Признаться, я предвидел подобную возможность.

– Да? Но почему?

– Эта мысль мне пришла, когда я увидел, как мисс Беллинджер ударила мистера Глоссопа в глаз.

– Ударила?!

– Да, сэр.

– В глаз?!

– В правый глаз, сэр.

Я схватился за голову:

– Что, черт подери, на нее нашло?

– Мне показалось, сэр, мисс Беллинджер была немного расстроена приемом, который ей устроила аудитория.

– Господи Боже мой! Неужели она тоже провалилась?

– Да, сэр.

– Но почему? У нее прекрасный голос.

– Да, сэр. Но я думаю, публику возмутил ее репертуар.

– Дживс! – Мысли у меня в голове пустились вскачь. – Неужели мисс Беллинджер тоже им спела «Эй, сынок!»?

– Да, сэр. К тому же она вынесла на сцену – на мой взгляд, весьма необдуманно – большую куклу и пела, обращаясь к ней. Аудитория впала в заблуждение и приняла ее за марионетку-чревовещателя. Вследствие этого случился небольшой беспорядок.

– Но какое странное совпадение, Дживс!

– Не совсем, сэр. Я рискнул взять на себя смелость подойти к мисс Беллинджер, когда она приехала на концерт, и напомнить ей о себе. Затем я сказал, что мистер Глоссоп просил меня передать ей его горячее пожелание исполнить в знак особого к нему расположения его любимую песню «Эй, сынок!». Когда мисс Беллинджер узнала, что и вы, и мистер Глоссоп тоже пели эту песню непосредственно перед ней, мне кажется, она сочла, что стала жертвой глупой шутки мистера Глоссопа. Будут ли какие-нибудь приказания, сэр?

– Нет, спасибо.

– Покойной ночи, сэр.

– Покойной ночи, Дживс, – благоговейно сказал я.

Глава 5

СЛУЧАЙ С СОБАКОЙ МАКИНТОШЕМ

Мой крепкий сон был прерван звуком, напоминающим отдаленные раскаты грома, и когда сонный туман немного рассеялся, я смог определить, что это за звук и откуда он исходит. Источником его был теткин скотчтерьер Макинтош, который царапался в дверь. Дело в том, что моя тетушка Агата отбыла лечиться в Aix-les Bains, а на мое попечение оставила это скудоумное животное, с которым у нас резко расходятся взгляды на предмет раннего вставания. Хотя часы не показывали и десяти, глупый пес был тут как тут.

Я позвонил, и вскоре из ниоткуда возник Дживс с подносом. Впереди Дживса бежало животное, оно вскочило на кровать, проворно лизнуло меня в правый глаз, свернулось клубочком и немедленно погрузилось в глубокий сон. Объясните мне: какой смысл подниматься ни свет ни заря и ломиться в дверь, если вы намерены при первой же возможности снова завалиться спать? Тем не менее каждый день на протяжении последних пяти недель малахольный пес упрямо придерживался одной и той же стратегии, и, признаться, мне это уже здорово надоело.

На подносе лежало два-три письма, и, залив в утробу с полчашки живительного напитка, я почувствовал, что теперь в силах за них приняться. Сверху лежало письмо от тетушки Агаты.

– Ха! – сказал я.

– Сэр?

– Я сказал «Ха!», Дживс. И это «Ха!» выражает облегчение. Тетушка Агата возвращается сегодня вечером. От шести до семи она будет в своей городской резиденции и надеется, что ее там встретит Макинтош.

– Вот как, сэр? Мне будет не хватать песика.

– Мне тоже, Дживс. Несмотря на его привычку подниматься чуть свет и до завтрака врываться ко мне с изъявлениями любви, он славный малый. Тем не менее я чувствую большое облегчение при мысли, что он скоро отправится восвояси. Пока пес находился под моей опекой, я не знал ни минуты покоя. Вам известно, что за дама тетушка Агата. Она расточает любовь своей собаке, вместо того чтобы окружить этой любовью родного племянника. И если, не дай Бог, с псом что-нибудь случится, пока я выступаю in loco parentis[137], если он подцепит бешенство, вертячку или гельминтоз, тетя Агата обвинит меня.

– Совершенно верно, сэр.

– А вы хорошо знаете, Дживс, для тети Агаты и того, кого она сочтет виновным, Лондон становится слишком тесен.