Мертвые мухи зла - Гелий Рябов

- Завезешь в Лефортово, - распорядился суровым голосом. Красноказарменную знаешь?

- А что? Там раньше кадетский корпус был...

- Верно, - похлопал по плечу. - Жми, в накладе не останешься. Кроме счетчика - еще два. Счетчика.

Шофер обернулся, лицо сморщенное, напряженное, злое:

- Чаевых у нас тут не положено, гражданин... - В голосе послышалась ничем не прикрытая угроза.

"А плохо у ваших с нервишками, - подумал Званцев. - Ну, да я сейчас тебя и успокою..."

- Вы поторопитесь, меня ждут.

Шофер кивнул, повел плечами, будто "Цыганочку" готовился сплясать, отозвался весело:

- Доставим. В лучшем виде.

"Он точно от них", - сразу стало легко, план созрел мгновенно: на Красноказарменной есть несколько домов с глухими стенами-заборами во дворах. В былые юнкерские годы Званцев - как и прочие его товарищи-сластолюбцы, преследуемые разъяренными мужьями окружных красоток, как бы в растерянности забегали в сии безысходные дворы - на радость жаждущим возмездия супругам, а когда те подбирались к прелюбодеям вплотную - исчезали навсегда. Фокус прост: за одним из контрфорсов зияла огромная дыра, но она располагалась сбоку, и незнающему человеку увидеть ее было невозможно. Этим и пользовались. "Остается надеяться, что большевики за эти годы не удосужились дыру заделать. Если же заделали..."

О дальнейшем думать не хотелось. Понимал: сбежать - открыто и грубо на этот раз не удастся: невзначай повернул голову и увидел сквозь желтое заднее стекло еще две машины. Они шли впритык. "Не меньше восьми человек... - соображал, - ошибки они на этот раз не повторят и, судя по всему, уже знают, что имеют дело со знакомым "объектом". А у него? "Очко" или "перебор"? Увы... И молился, молился, чтобы сподобил Господь размотать нить острого желания назад, во тьму лет и месяцев, и не допустить, не дозволить ленивцам спасительное отверстие уничтожить...

Сквозь нервно нарастающую дрожь (слава Богу, что внутри только, снаружи - чистый лед) всматривался в мелькающую за стеклом Москву, отмечая, что внешнего рая большевики пока не построили. Все те же вросшие в землю домики, разбитые мостовые, покосившиеся фонари и помойки, помойки, помойки - на каждом шагу... А вот и улица юности.

- Сюда, пожалуйста...

Шофер послушно вырулил, въехали во двор. Вышел, наклонился к лицу, дурно пахнущему каким-то омерзительным одеколоном.

- Сейчас я приведу свою знакомую и поедем. - Боковым зрением видел, что автомобили сопровождения остановились у въезда во двор. "Итак - две-три минуты... - думал, - пока они очухаются и вывернут за мной. Вряд ли побегут следом. Хотя... Их человек восемь. Четверо останутся, а четверо - ату его, ату!" Между тем уже приблизился к контрфорсу и услышал за спиной нервный выкрик шофера: "Парадные - они же не здесь!" "Здесь, милок, как раз здесь... - неслось в голове - лишь бы лень наша природная осечки не дала..."

Нет. Осечки не было. Дыра стала еще шире и выше, кирпичи по краям обросли мохом. Ну что ж - вперед, заре навстречу...

Слышал, как взвизгнули за спиной милицейские свистки, раздались истеричные крики, в запасе оставались секунды. Если удастся миновать еще один двор с чахлыми деревцами и веревками со свежевыстиранными простынями (а это такой фарт, о котором и мечтать не приходилось!) - им его не догнать.

Громыхнули выстрелы, три подряд; не то женский, не то детский голос прокричал восторженно: "Товарищи, он вон туда побежал! Быстрее, товарищи!" Влетел в дверь черного хода, мгновенно освободил карманы пиджака от документов и денег, "вальтер" сунул под рубашку, за ремень. Пиджак аккуратно повесил на перила. И спокойно, очень спокойно вышел на улицу. Здесь неторопливо вышагивали немногочисленные прохожие, он ничем среди них не выделялся: жаркий день, многие мужчины были в рубашках. Подъехал автобус, бесшумно распахнулись двери. Войти? С трудом преодолел остро вспыхнувшее желание. Автобус - ловушка. Может быть, они и дураки, но не настолько же... Цветастая афиша напротив зазывала в кинотеатр: "Ленин в Октябре". Жаль, нет времени. Даже интересно. Но вошел, купил билет, в зале уже угасали лампочки под потолком. Увы, началось с журнала. Несколько минут вглядывался в странные картины, разворачивавшиеся на экране: девушки с венками что-то пели о необыкновенно высоком урожае "зерновых", мужички в исподнем улыбались во весь рот и басом вторили девицам, то и дело обнимая милашек за талии и приплясывая. Действо напоминало бред умирающего народника из века XIX... А зал был полупуст, преследователи не появлялись. И тогда медленно, с достоинством покинул зал через запасной выход.

В центр решил ехать на трамвае. Долго, зато хороший обзор, все как на ладони. Через час уже входил в бывший "Мюр и Мерилиз", а ныне "Мосторг" под голубоватый неоновый профиль. Еще полчаса ушло на полное переодевание. Вряд ли "они" сумеют опросить все магазины одежды. А если и опросят... Плевать. Купил усредненный "москвошвеевский" костюм - такой не всякий счетовод наденет, рубашку идиотическую до предела, с огромным воротником, в клеточку, такие уже видел на улице и даже подумал, что мужчины в этих рубашках выглядят квакерами или членами фаланстера; обувь на нем теперь была местного производства, фабрики "Скороход"; в Париже, узрев его ноги в таких ботинках, за ним бы двинулась толпа - с хохотом и кривляньем. Ладно. Пусть "товарищи" высматривают. Как писал Честертон - лист легче всего спрятать в лесу, а советского человека - среди ему подобных.

Теперь можно было ехать в Останкино, к славному Евлампию, без лишних опасений. Долго трясся в трамвае, потом в автобусе, слава богу, не битком было набито, даже сесть удалось. Под дерганье и колыханье, пронзительный голос кондукторши, то и дело объявлявшей остановки и взывавшей к совести проезжающих ("Рабоче-крестьянское государство, граждане, пока еще не может позволить себе возить всех нас бесплатно!"), мысли приняли оборот неожиданный и даже безысходный. "Чего я добиваюсь? - спрашивал себя и ответа искать не приходилось: - Пытаюсь решить теорему, в которой "дано" отсутствует, а "требуется доказать" гипертрофировано беспредельно. Или еще проще: всех Романовых расстреляли в ночь на 17 июля 1918 года. Однако считается, что некоторые из них остались живы. Следовательно... Стоп! Из подобного псевдосиллогизма ровно ничего не следует. Он некорректен! Вот если бы вторая посылка содержала у т в е р ж д е н и е о том, что некоторые Романовы вышли из-под расстрела живыми - тогда... О, тогда совсем другое дело! В моем же случае давным-давно пора прекратить поиск живых (Миллер, царствие ему небесное, поставил неосуществимую задачу) и вплотную заняться поиском мертвых, останков, другими словами... Их останков, вот и все! И если тела удастся обнаружить - задача будет решена! Потому что в этом случае придется призвать на царство - теперь или в далеком будущем - другие ветви российского царствующего дома, сохранившиеся". Как легко, как свободно стало на душе, какой ясный открылся путь! И как - надо думать обрадуется добрый и славный Евлампий!

Автобус остановился неподалеку от дома резидента, шагов двести двадцать - двести пятьдесят. Уже на первых двух Званцев заметил неладное. На улице появилась милиция. Милиционеры делали вид, что регулируют уличное движение; сотрудники в штатском были узнаваемы, как мандарины среди апельсинов - наметанному глазу ничего не стоило выделить среди прохожих ноги, обутые в сапоги, заметить характерные кепки. Да и лица под этими кепками были потусторонние: упитанные сверх меры, наглые, с бегающими колюче глазками. Заметил и чекистов: те выглядели скромно, но достоверного уличного дела найти себе не смогли. Один торговал мороженым и делал это так, словно предлагал на партсобрании слово очередному оратору, другой бегал за детьми с воплями: "А вот воздушный шарик! Надут сверхлегким газом! Поднимет зайца!" Один ребенок заревел диким голосом: "Зайчика жалко!" В общем, ничего таинственного из совместной деятельности милиции и госбезопасности не получилось. И вдруг Званцева озарило: это они специально! Нарочно! Ну, нельзя же, в самом деле, и предположить, что прожженная ЧК вдруг потеряла и мозги и зубы! Привлекла милицию, которую дальше рынка и пускать нельзя! И тогда...

Означало это - с точки зрения Званцева, только одно: его незаметно, ненавязчиво отвлекали от дома Евлампия. Зачем? Да ведь они брали бедолагу в сей самый миг, а вот арест эмиссара заграничного центра в планы ГУГОБЕЗа не входил! Видимо, ЧК желало, чтобы Званцев продолжил путешествие и обнаружил связи - если они еще оставались. "И товарищами своими погибшими как бы жертвуют... - подумал мрачно. - Лишь бы всю сеть накрыть. Беспощадная публика... Куда нам в 20-м..." А вот несчастного старика было искренне жаль. Спекся дедушка. И остается невыясненным только один вопрос: каким образом э т и вышли на конспиративную квартиру? Сам привел, не заметив хвоста? Нет. Исключено. Наружка НКВД, конечно, хороша, да только он, Званцев, - много лучше. Не мог не заметить. Сто из ста заметил бы. Но тогда остается только одно...