Набат - Цаголов Василий Македонович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Встретились два взгляда: один — холодный, другой — вопрошающий.
— Он стал дезертиром.
Барбукаев шумно встал, отошел от окна, снова вернулся.
— Ах ты… — в гневе захлебнулся Тасо, сжав кулак — Клевета! Врете!
— Зачем же кричать на нас, — Барбукаев сразу повысил голос. — Это мы должны спросить, как вы, коммунист, воспитали такого сына? Он у вас трус! В первом же бою он бежал.
Расстегнул Тасо кожанку, и рука скользнула по бедру.
— Повезло тебе!
Тасо припечатал кулак к столу:
— Сидишь здесь, а там люди кровь проливают. Врагов выискиваешь не там, где надо.
— Прекратите болтовню!
Барбукаев порывисто вышел из-за стола:
— Вас для чего вызвали? Вы смеете еще обвинять нас?
— Стыдно мне… — устало произнес Тасо.
Прокурор многозначительно переглянулся с председателем райисполкома.
— С этого и надо было начинать! — Барбукаев самодовольно улыбнулся. — Коммунисты проверяются в трудную минуту, а не в демагогии.
— За бывшего товарища стыдно. Столько лет я верил ему, — Тасо направился к выходу. — А тебя… Презираю тебя, — вдруг обернулся он к секретарю райкома.
— Ох, доиграешься с огнем! — с нескрываемой угрозой в голосе проговорил Барбукаев.
— Партийный билет мне вручила партия, она и возьмет, если найдет виновным в чем-нибудь.
Тасо быстро приблизился к Барбукаеву:
— Партия, а не ты. Запомни!
Застегнул Тасо кожанку: «Никогда не откажусь от сына, не верю, чтобы предал меня, отца. Отдал бы я жизнь, только бы увидеть его своими глазами». Тасо посмотрел на прокурора, председателя райисполкома. Почему они не высказались?
— Конечно, за сына вы не отвечаете, — несколько смягчился Барбукаев. — Никто не собирается вас судить за него. Мы получили письмо…
— Кто?
Тасо взялся за спинку стула.
— Написал кто?
— Пока секрет.
— Ясно! — произнес с нажимом Тасо. — Эх вы…
— Прекратите! — закричал Барбукаев.
— Вот так! — не скрывал своего торжества Тасо.
Он всегда критиковал секретаря. И это ему теперь не пройдет даром. Ничего, вот не подтвердит обком решение бюро райкома, тогда он поговорит с Барбукаевым с глазу на глаз.
— Если окажется, что мой сын воюет или сложил честно голову, тогда как? — твердо сказал Тасо.
— Как бы там ни было, а доверие вы потеряли! Вдумайтесь только. А завтра сгорит аул? Вы не поджигали. Еще бы! Но вы прозевали, может быть, диверсию! Это факт, — Барбукаев развел руками: — Судить вас надо!
Резануло Тасо по сердцу, опустил голову.
— Судите! С восемнадцатого года мне доверяли… партия, не такие, как вы!
Не видел Тасо, как прокурор пожал плечами, что-то тиха сказал председателю райисполкома.
— Поступило одно предложение об исключении, — Барбукаев постучал карандашом по столу. — Кто за это предложение?
Тасо не поднял головы.
— Одну минутку!
В углу встал заворг, прошел через весь кабинет.
— Давайте поручим персональное дело товарища Сандроева…
— Ясно! — прервал его Барбукаев, сердито посмотрел.
— С вами у меня будет отдельный разговор. Голосуют члены бюро.
Не оторвал Тасо взгляда от пола, пусть принимают решение, которое сочтут нужным. Вот так! А он не знал прежде, что заворг может возразить Барбукаеву.
— «За» четыре, — объявил Барбукаев. — Против? Двое. Значит, двое… Так, так.
Тасо уперся рукой в стол, оставил стул.
— До решения обкома вы в рядах большевистской партии, и мы хотим посоветоваться с вами. Кого можно назначить на ваше место? — Барбукаев пристально посмотрел на Тасо.
— Подумать надо, — проговорил дрогнувшим голосом Тасо.
— Как вы сказали? — спросил Барбукаев и подался вперед. — Выходит, нет в ауле достойного человека?
— Разве я так сказал?
— Так получается! Во всем Цахкоме один только Сандроев… честный, преданный.
— Эх, Барбукаев, Барбукаев, — проговорил Тасо.
— Я предлагал в свое время Джамбота.
Барбукаев расстегнул воротник:
— Преданный, с головой!
— Нет! — тяжелый кулак Тасо лег на стол. — Он… Вот кто чужой человек!
— Видите, как он думает о людях! — Барбукаев обвел взглядом членов бюро. — А Джамбот на фронте.
— Я бы до обкома дошел, — заявил Тасо. — Смеяться бы стали над нами, никто за ним никогда не пойдет!
— Напрасно тебя столько лет держали в партии.
Прокурор придвинул к себе свободный стул:
— Зачем же вы так? У нас нет никаких доказательств…
— Какие еще факты нужны вам?
Секретарь райкома резко повернулся к прокурору.
— Надо прежде найти виновника, что же касается автора письма, мы с вами не видели его в глаза, — спокойно ответил прокурор.
— Достаточно анонимного сигнала, потом из части пришло извещение. Он исчез на фронте и объявился в горах! — горячился Барбукаев.
— Это еще надо проверить!
Прокурор раскачивался на стуле.
— Допустим, сын коммуниста совершил преступление, о котором мы узнали из письма, пока анонимного. Ну и что? У вас нет другого материала.
— Сейчас не время…
— По-моему, вы возбуждены.
Прокурор встал:
— Решать судьбу старого коммуниста, нашего товарища так легко… Я против! Он не отвечает за поступок сына, и за пожар… В такой мере.
— Мы исключили его, — сказал Барбукаев. — Большинством голосов, между прочим. Значит, вы и заворг открыто поддерживаете его? — с нажимом спросил.
— Да!
— Я давно…
— Вы забываетесь, — резко прервал его прокурор.
— Хватит! — Барбукаев бросил на стол коробок со спичками.
— Я поддерживаю прокурора, — сказал председатель РИКа. — Тасо — это совесть районной партийной организации, а мы по чьему-то злобному письму…
— Почему только по письму? А кошары? Он опозорил партию! — воскликнул Барбукаев.
— Таких, как ты, я в гражданскую пускал в расход, — Тасо презрительно посмотрел на него.
— Надо срочно направить документы в обком, — все больше распалялся Барбукаев.
Зазвонил телефон.
— Алло! Райком слушает! Что? Чабан сорвался в пропасть? Погиб? Неизвестно. Овцы не пострадали? Нет. Сейчас направлю, — Барбукаев повесил трубку.
Въехал Тасо в Цахком, слез с коня.
Всю дорогу думал, как объявить людям о случившемся, Вот теперь надо держать перед ними ответ.
Аульцы ждали…
Наконец Тасо поднял голову, оглядел всех, вернее, дал людям заглянуть себе в глаза, произнес внешне спокойно:
— Исключили меня из партии.
— Тебя?! — вырвалось у Дзаге.
Тасо снял шапку, тряхнул:
— Но мой партийный билет у меня. Еще в обкоме будут разбирать.
Дзаге провел дрожащей рукой по усам.
— Спасибо, добрые люди! Двадцать лет мы были вместе… — закашлял Тасо. — Не подвел я вас ни в чем, не обманул… О Буту кто-то пустил слух. Не верьте этому, мой сын не может совершить подлости.
Тасо пошел тяжелой походкой по тропке к своей сакле.
5
Весь день на передовой было подозрительно спокойно, если не считать, что два раза прилетали бомбить «юнкерсы» да немцы палили из автоматов и постреливали из минометов.
К вечеру Асланбек перебрался к Яше, сидел, прижавшись к нему. Как хорошо, что они нашли свою часть. Спасибо майору Чернышеву, помог им, а мог отправить совсем в другое место.
Вдвоем в окопе было тесно, но зато близость друга согревала, успокаивала, можно было отвлечься от мыслей о немцах и вздремнуть.
Едва Асланбек умостился, как уставшее тело расслабло, и он продолжил мысленный разговор, теперь с Залиной. Все спрашивал ее, почему она молчит? Не разлюбила ли? Тогда как же их встречи? Пусть украдкой, короткие, порой без слов. Или всего этого не было?
— Бек, к взводному, — передали по цепи.
Поежился Асланбек. Зачем он понадобился ночью командиру.
Ткнул его в бок Яша:
— Иди, Бек, тебя же зовут.
— Не могу.
— Ты что, одурел, под трибунал захотел?
Сразу пришел в себя Асланбек, закряхтел, клацнул зубами: