Профилактика - Владимир Ильин

— Почему ты так думаешь?

— Чудеса такого рода имеют обыкновение оставаться неразгаданными, — многозначительно изрек Старшина. — Вот что лично ты первым делом подумал, когда допер, что люди перестали быть смертными?

Я пожал плечами:

— Да мало ли, что я подумал... Эксперимент инопланетян, например. Или просто мир так устроен, что на определенном этапе развития разума запускается новый закон природы, предохраняющий цивилизацию от гибели и вырождения...

— Врешь! — уверенно заявил Старшина. И, усмехнувшись, добавил: — Ох, как не люблю я, когда вместо прямого ответа на конкретный вопрос люди начинают юлить!.. Не ты ли сам это говорил недавно?

— А что, по-твоему, я должен был подумать? — растерялся я.

— То, что приходит в голову любому нормальному человеку, когда он слышит о чудесах... И неважно, верующий он или атеист.

— А-а, — вяло сказал я. — Ты имеешь в виду Бога, что ли? «И решил Господь спасти неразумных детей своих от гибели»... с помощью ангелов-хранителей, по несколько штук на душу населения.

— Ты зря смеешься, Алик, — укоризненно произнес Старшина. — Насколько мне известно, люди, которые изучают данный феномен, рассматривают эту версию как вполне реальную...

— Да ну! — махнул рукой я. — Несерьезно это — видеть любом непонятном факте доказательство существования Всевышнего... Зачем Богу понадобилось бы облагодетельствовать людей бессмертием сейчас, если он не делал этого раньше? Что, решил самоутвердиться таким образом, чтобы никто не сомневался в том, что он есть? Глупо это как-то все... Вот если бы, например, я был на его месте, то я бы доказал свое существование как-нибудь по-другому...

— Как, например? — перебил меня Старшина.

— Ну, хотя бы классическим способом. Классическое явление народу. И пусть каждый из живущих на Земле мог бы лицезреть меня и беседовать со мной... А если нашлись бы формы неверующие, приступил бы к наглядной демонстрации чудес. По водам, конечно, ходить бы не стал — кого сейчас этим удивишь? И пятью хлебами толпу кормить тоже нет смысла. И от манны небесной отказался бы... Все-таки другие сейчас времена. Но вот чудо воскрешения — да, это могло бы произвести впечатление на скептиков. Да много еще чего можно было бы натворить — ведь я же был бы всемогущ, всеведущ и вездесущ!

— Все это, конечно, верно, — задумчиво сказал Старшина. — Если исходить из того, что Бог решил бы самоутвердиться, как ты говоришь, в наших глазах. А если у него совсем другие идеи на этот счет? Если он не видит смысла в том, чтобы убеждать нас в своем существовании, а просто хочет изменить кое-какие условия для сотворенного им мира?

— Где-то я уже это слышал, — хмыкнул я. — Пути Господни неисповедимы, и не нам, смертным, судить его... Знакомая песня, которую поют уже больше двух тысячелетий наместники Господа на Земле. В число которых чуть не попал и я...

— Это как? — поднял брови Старшина.

— Я же почти год проучился в Теологическом колледже. По специальности «религиоведение». А потом меня вышибли за прогулы и неуспеваемость... Но, если честно, мне просто надоело терять время на изучение великого заблуждения человечества под названием Бог.

— Ах, вот оно что, — подергал себя за бороду Старшина. — Все понятно. — Он вдруг взглянул на часы. — Ого, да мы с тобой засиделись, Алик... Дежурство твое уже полчаса как закончилось, а я тебя задерживаю. Иди отдыхай, но послушай, что я тебе напоследок скажу. Подписок о неразглашении я с тебя пока брать не буду — надеюсь на твою честность и порядочность. Подумай на досуге над тем, что я тебе рассказал, и реши, как ты будешь к этому относиться...

— В смысле? — не понял я. — Чего тут думать-то?

— Ну, ведь все люди — разные, — сказал Старшина. — Одни, узнав наш секрет, впадают в уныние и подают рапорт об отчислении из отряда. Другие, наоборот, впадают в эйфорию, но тоже подают такой рапорт. Для таких наша работа теряет всякий смысл, потому что им кажется, что мы аморально морочим голову обществу... Зачем, мол, кого-то спасать, если люди и без того застрахованы от смерти? Они упускают одно обстоятельство: люди перестали погибать, но они вовсе не избавлены от травм, ран, боли и мучений. И бросить профессию спасателя — все равно что врач махнул бы рукой на легкораненого: что, мол, с ним возиться, если у него все само заживет?.. Вот что я имею в виду. И еще. Лично я советую тебе не ломать голову над тем, откуда растут ноги у этого чуда. Напрасное это занятие, поверь, Алька. Надо просто-напросто принять чудо к сведению и жить и работать, словно ничего не случилось.

Я опустил голову. Только теперь я вспомнил, что в моем кармане лежит свернутый рапорт об увольнении. И мне показалось, будто он жжет тело сквозь одежду.

— Ну а если все же надумаешь уйти, — продолжал Борис, — не буду тебя удерживать. Хотя, не скрою, мне было бы жаль потерять такого парня, как ты...

— Да ладно, чего там, — пробормотал я, поднимаясь из кресла. — Это как в песне: «На бегу мы теряем хороших и верных товарищей, не заметив, что этих товарищей рядом уж нет»...

— Слушай, — сказал мне в спину Старшина, когда я уже собирался удалиться, — совсем забыл спросить тебя: ты действительно сам догадался или тебе проговорился кто-то из наших?

— Вот именно, — усмехнулся я. — Проговорился! И этим болтуном был не кто иной, как ты сам, Старшина...

— Когда это? — ошарашенно почесал он затылок. — Не помню такого...

— Первый раз это было тогда, когда мы с тобой еще не были знакомы, — сказал я. — Однажды телевизионщики опрашивали на улице людей на предмет самого большого несчастья, и в числе прохожих им подвернулся ты. Помнишь, что ты им сказал? «Самое большое несчастье — если бы Бог существовал», — сказал ты тогда...

— Ну, вообще-то это сказал не я, — смущенно улыбнулся Старшина. — Я лишь цитировал классиков...

— Потом, когда мы везли Полышева в больницу после аварии на Владивостокском, ты чуть было не ляпнул, что за всё время твоей работы спасателем у тебя еще ни разу не умер никто из пострадавших. Просто ты вовремя прикусил язык... И, наконец, этой ночью на крыше...

— По-моему, я там ничего особенного не говорил, — возразил Старшина.

— Правильно, — кивнул я. — Не говорил. Но действовал так, будто точно знал, что все те бабульки, которых ты распорядился швырять с крыши на спасательные батуты, останутся в живых, а не скончаются от инфаркта ещё в воздухе и не сломают себе шею при приземлении на батут.

— Черт! — ударил кулаком по колену Старшина. — А ведь действительно!.. Слушай, Алька, да в тебе кроется прирожденный аналитик! Тебе бы в милицию пойти работать, а не к нам... — Он вдруг вскочил, словно ужаленный. — Стоп! Кажется, у меня есть идея. Конечно, жалко мне тебя отпускать, но как командир отряда я не имею права эксплуатировать ценные кадры не по назначению... Вот что. — Он подошел ко мне. — Сейчас ты идешь домой, как следует отсыпаешься, а завтра звонишь мне, и мы с тобой кое-куда съездим.