Принцессы немецкие – судьбы русские - Инна Соболева

В царствование Николая II пост главы правительства поначалу занимали выдающиеся политики: граф Сергей Юльевич Витте, Петр Аркадьевич Столыпин и граф Владимир Николаевич Коковцев. После отставки Витте, убийства Столыпина и отставки Коковцева настоящего правительства в России больше не было. Критериями при назначении главы правительства стали не ум, не талант, даже не опыт – только одно: личная преданность монарху. Один за другим сменяли друг друга люди некомпетентные, слабые, часто вообще ни на что не способные. У них было одно «достоинство» – заступничество Распутина.

В январе 1914 года, когда Россия особенно нуждалась в умном, сильном и честном премьер-министре, на этот пост под давлением царицы и «Друга» Николай II назначил Ивана Логиновича Горемыкина, действительного тайного советника, члена Государственного совета, часто впадавшего в старческий маразм. Его любимая фраза: «Это не мое дело!» Казалось, хуже Горемыкина главы правительства просто быть не может. Но новое назначение показало: может! 20 января 1916 года Горемыкина сменил Борис Владимирович Штюрмер, действительный тайный советник, обер-камергер, член Государственного совета. Это – официальные звания. А по существу – человек сомнительной честности, небольшого ума и низкой души. Зато любимец Распутина. Штюрмер в итоге своей «деятельности на благо России» был уличен в германофильстве и предательстве и уволен с должности. В 1918 году расстрелян.

Но самую яростную (и вполне заслуженную) ненависть вызывал министр внутренних дел Протопопов. Эта ненависть объединяла людей разных политических убеждений, разных классов и сословий. Александр Дмитриевич Протопопов – камер-юнкер, землевладелец и промышленник, был сначала товарищем председателя Государственной думы. Министром внутренних дел и главноначальником отдельного корпуса жандармов стал в 1916 году по настоятельной «просьбе» Распутина. Это был слабовольный, трусливый болтун и целеустремленный интриган – некий симбиоз Хлестакова и коварного, жестокого, беспринципного иезуита. Он заслужил благосклонность императрицы не только тем, что ему покровительствовал Распутин, но и тем, что регулярно посылал ей телеграммы, подписанные вымышленными именами, с заверениями в поддержке ее курса всеми слоями населения. Кроме того, Протопопов оказал царице огромную услугу – спас ее от разоблачения. Полиция, занимаясь расследованием слухов о шпионаже, привлекла к следствию банкира Рубинштейна, через которого императрица передавала в Германию… нет, не шпионские сведения – деньги своим обнищавшим родственникам. Если бы дело было доведено до конца, царскому семейству пришлось бы расстаться с властью много раньше, чем это произошло, причем при обстоятельствах позорных. Став министром внутренних дел, Протопопов расследование прекратил.

Сколь губительна власть Протопопова для России, понимали все, кроме приближенных Александры Федоровны. «Объяви, что дарована конституция, что Штюрмер и Протопопов отстранены, и ты увидишь, с каким восторгом и любовью твой верный народ будет приветствовать тебя», – умолял царственного племянника последний оставшийся в живых сын Александра II, великий князь Павел Александрович. (Протопопова большевики расстреляют. Но не пощадят и Павла Александровича. Единственная его вина была в том, что он носил фамилию Романов. Но до этого еще больше года. А тогда…)

Прислушайся Николай, убери Протопопова – кто знает… Но он прислушивался только к одному голосу:

Держи, держи Протопопова. Не меняй, не меняй Протопопова… Хвати кулаком по столу, не уступай. Царь правит, а не дума! —

это – из письма императрицы августейшему супругу. Случалось, она повторяла эту просьбу по 5-7 раз в день! Штюрмера монарх отстранил, Протопопова оставил.

Место председателя Совета министров после смещения Штюрмера занял Александр Федорович Трепов, член Государственного совета, сенатор. Он оставался на посту 37 дней. Был отстранен от должности за то, что потребовал уволить Протопопова и выслать из столицы Распутина, называвшего себя «министром души» государя.

Последним главой последнего царского правительства был неожиданно назначен князь Николай Дмитриевич Голицын, тоже член Государственного совета, тоже сенатор. Не имея опыта самостоятельной государственной работы, но будучи безусловно честным, первое, что он сделал на высоком посту, попросил Николая об уступках оппозиции, в первую очередь об отстранении Протопопова. Император выслушал благосклонно. Протопопов остался. Что значила просьба главы правительства по сравнению с требованиями жены, а она не оставляла мужа своими советами: «Не меняй, не меняй Протопопова… закрыть Думу… Львова – в Сибирь, Гучкова, Милюкова, Поливанова – тоже в Сибирь… Мы с ними со всеми в войне и должны быть тверды… Раздави всех!».

Моя дорогая, нежно благодарю за строгое внушение… ты говоришь со мной, как с ребенком… твой бедный маленький слабовольный муженек Ники —

это – из ответа на одно из назидательных писем Александры Федоровны.

Николая предупреждали, пытались спасти:

…Она повторяет то, что ей ловко внушено… Если ты не в состоянии устранить это влияние на нее, то, по крайней мере, берегись сам, —

это – из письма двоюродного брата императора, великого князя Николая Михайловича. Монарх упорно не слушал предостережений. Более того, после своего письма Николай Михайлович получил повеление императора удалиться на два месяца в свое имение Грушевское (под Херсоном). По поводу этого случая посол Великобритании в России Джордж Бьюкенен в своих «Мемуарах дипломата» замечает:

Что императрица не прощала тем, кто пытался отговорить императора от следования ее политике, было очевидно из случая с моим другом великим князем Николаем Михайловичем.

Но император и сам не терпел, чтобы его «учили жить». Он считал, что только он сам (и, конечно, обожаемая Алике) знает, что нужно его стране.

Узнав о смерти в Париже Сергея Юльевича Витте, император распорядился опечатать все его бумаги не только в России, но и во Франции: он не любил графа и опасался компрометирующих фактов в мемуарах бывшего главы кабинета министров. А между тем задолго до крушения империи прозорливый экс-премьер написал:

Жаль царя. Жаль России… Бедный и несчастный государь! Что он получил и что оставит? И ведь хороший и неглупый человек, но безвольный, и на этой черте его характера развились его государственные пороки, т. е. пороки как правителя, да еще такого самодержавного и неограниченного. Бог и Я.

А императрица продолжала диктовать:

Только, дорогой, будь тверд, вот что надо русским. Ты никогда не упускал случая показать любовь и доброту. Дай им теперь почувствовать кулак…

Россия любит кнут, это в их натуре – нежно любить и при этом железной рукой наказывать и править. Как бы я хотела, чтобы моя воля перелилась в тебя…

Будь Петром Великим, Иваном Грозным, императором Павлом, подомни их под себя… Как же она презирала народ, эта «хозяйка земли русской»! И как мало знала своего мужа. Он не мог стать никем из тех, кто казался ей примером для подражания. Он был самим собой, Николаем II. Может быть, потому и стал последним…

«Бог и Я»… А между тем был еще и народ. И его терпению приходил конец. Это понимали многие. Убийство Распутина было попыткой спасти монархию. Тем, кто решился на это, казалось: стоит избавить императора от тлетворного влияния – и все наладится. О том, как убивали Распутина, рассказывать не буду: об этом столько написано, что вряд ли стоит повторяться. Расскажу лишь о последствиях этого убийства и о реакции на него Александры Федоровны.

Отчаянием, которое охватило императрицу после смерти «Друга», первым воспользовался Протопопов. На аудиенциях у государыни он передавал ей предостережения и сообщения, якобы полученные им в разговорах с духом Распутина. Он совершенно овладел ее доверием и стал еще более могущественным, чем когда-либо. Наслушавшись Протопопова, она писала мужу в ставку: «Мой драгоценный! Наш дорогой Друг в ином мире тоже молится за тебя, он еще ближе к нам, но все же так хочется услышать Его утешающий и ободряющий голос».

Уже через несколько дней после убийства фаворита депутат Думы Василий Витальевич Шульгин, убежденный монархист, записал в дневнике: «Раньше все валили на Распутина, а теперь поняли, что дело вовсе не в нем. Его убили, а ничего не изменилось. И теперь стрелы летят прямо, не застревая в Распутине…». Прямо – это в императора и особенно в императрицу. Ее называют немецкой шпионкой. Ни ее благотворительная помощь семьям погибших, ни забота о раненых, ни госпиталь, организованный в Зимнем дворце, отношения к ней уже не способны изменить.

Вот свидетельство генерала Михаила Васильевича Алексеева, человека в высшей степени достойного, одного из лучших генералов Первой мировой войны, будущего основателя Добровольческой армии: