Как возникло человечество - Юрий Семенов

Известно немало попыток объяснить возникновение и сущность охотничье-производственных и вообще половых производственных табу (Frazer, 1922b, p. 192–193; Briffault, 1927, III, p.350–355; Краулей, 1905, с.76 сл.; Зеленин, 1929, с.23–27; Цейтлин, 1931, 5, с.32; Каждан, 1957, с.21; Токарев, 1959, с.63; 1964, с. 138). Однако с предложенными этими исследователями объяснениями трудно согласиться. Правильный, на наш взгляд, путь к решению проблемы происхождения половых охотничье-производственных табу указал лишь крупнейший советский этнограф С.П.Толстов (1935, 1950а), выдвинувший в своей статье „Пережитки тотемизма и дуальной организации у туркмен" (1935) положение о том, что половые производственные табу возникли в эпоху промискуитета и что появление их было обусловлено нарастанием противоречий между беспорядочными половыми отношениями, неизбежно порождавшими конфликты, и потребностями развития производственной деятельности первобытного коллектива.

Положение о том, что половые производственные табу возникли в эпоху первобытного стада, находит свое подтверждение в данных этнографии. Производственные половые табу принадлежат к числу табу, регулирующих отношения между людьми, т. е. к числу этических табу. Уже это само по себе дает известное основание для утверждения, что они возникли в эпоху обуздания зоологического индивидуализма, т. е. в эпоху первобытного стада. Далее. Все моральные табу стихийно возникли в процессе практической деятельности людей для предотвращения реальной опасности, которую представляли для коллектива те или иные действия его членов. Сам по себе факт существования производственных половых табу свидетельствует, что во время их зарождения половые отношения представляли собой реальную опасность для коллектива, что они на самом деле срывали производственную и охотничью деятельность людей, действительно обрекали ее на неудачу.

Этнографический материал позволяет представить, в чем конкретно состояла опасность половых отношений, как конкретно они расстраивали деятельность коллектива. Производственными табу не исчерпываются все существующие половые табу. Среди последних выделяется очень своеобразная форма запретов половых отношений, не связанных прямо с хозяйственной деятельностью коллектива. Сущность табу, относящихся к этой группе, состоит в требовании воздержания от половых отношений, предъявляемого к лицам, соприкасающимся с ранеными или больными членами коллектива.

У бечуанов от людей, ухаживающих за больными, требовалось воздержание от половых отношений. Соблюдение этого запрета рассматривалось как необходимое условие выздоровления больного (Webster, 1942, р. 130). У батонга существовало поверье, что состоящие в браке мужчина и женщина опасны для больных (р. 130). Папуасы-киваи не позволяли женщинам, живущим половой жизнью, навещать больных, ибо, по их убеждениям, такие посещения угрожали жизни последних. Если мужчина хотел навестить больного, то он должен был предварительно прекратить сношения с женой (р. 129). У грузин и карел во время болезни ребенка запрещались половые отношения между родителями (Зеленин, 1930, с.73). У коми-зырян отмечено существование требования воздержания от половых отношений в случае, если в доме находится больной, а также во время эпидемии (с.73). Индейцы квакиютль считали, что соприкосновение людей, имеющих половые отношения, с раненым, угрожает жизни последнего. Поэтому они не разрешали молодоженам навещать больного (Webster, 1942, р. 132). Такое же убеждение существовало у криков (р. 132). (См. примечание 10).

Имеются основания полагать, что первоначально людям, живущим половой жизнью, запрещалось приближаться не ко всем больным, а лишь к раненым. Г.Браун (G.Brown, 1910, р.274) сообщает, что у туземцев о. Новая Ирландия ни мужчина, спавший с женщиной, ни женщина, имевшая сношения с мужчиной, не имеют права приближаться к раненому. Если это будет сделано, то, по всеобщему убеждению, последний обязательно умрет. Однако для обычного больного такое посещение никакой опасности не представляет. Заслуживает внимания утверждение крупного этнографа Ю.Липса (1954) о том, что многие племена убеждены также в прямой связи между половыми отношениями и смертью, в том, что „изобретение" физической половой связи привело к „возникновению" смерти (с.385).

Моральные табу, принадлежащие к рассматриваемой выше группе, могли возникнуть лишь в ту эпоху, когда половые отношения действительно угрожали жизни людей, когда они вели к конфликтам, завершавшимся нередко ранениями и даже смертью, т. е. в эпоху промискуитета. Только беспорядочные половые отношения могли представлять столь большую опасность для коллектива, лишь в эпоху первобытного стада конфликты на половой почве могли достигнуть такого уровня, который делал их несовместимыми с развитием производственной и охотничьей деятельности. Только в эпоху первобытного человеческого стада могли зародиться половые табу как связанные с ранениями, так и с хозяйственной деятельностью.

Против этого положения могут быть выдвинуты, на первый взгляд, очень серьезные возражения. Большинство известных этнографии половых охотничье-производственных табу носит конкретный характер. Воздержание в большинстве случаев требуется не перед охотой вообще, а перед охотой на конкретных, определенных животных, в том числе и на таких, которые заведомо не могли быть объектами охотничьей деятельности формирующихся людей. Совершенно невероятно, например, предположение, чтобы запрет половых отношений перед охотой на китов мог возникнуть в первобытном стаде. Кроме того, следует учесть, что этнографам известно огромное количество половых табу, связанных с такими видами хозяйственной деятельности, которые никак не могли существовать в эпоху первобытного стада (рыболовство, земледелие, скотоводство, гончарное производство и т. п.).

Однако эти факты, на наш взгляд, не только не колеблют положения о том, что производственные половые табу возникли первоначально в первобытном стаде, но, наоборот, свидетельствуют в его пользу. Они говорят о том, что в эпоху, когда зародились эти табу, половые отношения действительно представляли реальную и крайне серьезную опасность для коллектива. А такую опасность они могли представлять лишь для коллектива, в котором не был до конца обуздан зоологический индивидуализм, в котором не существовало регламентации отношений между полами, т. е. лишь для первобытного человеческого стада, но не для сменившей первобытное стадо родовой коммуны.

Возникшие как средства нейтрализации крайне серьезной опасности, нависшей над коллективом, половые производственные табу настолько прочно закрепились в общественном сознании, что продолжали существовать долгое время и после того, как всякая необходимость в них отпала. С изменением рода хозяйственной деятельности людей они автоматически переносились со старого вида деятельности на новый. У тех племен, у которых главным видом деятельности стала рыбная ловля, половые табу, сохраняясь в области охоты, распространились и на рыболовство. С переходом к скотоводству и земледелию половые табу охватили и эти сферы хозяйственной деятельности.

Где бы и в какой бы форме мы ни встречали половые производственные табу, всегда их первоначальным источником являются половые охотничье-производственные табу, возникшие в первобытном человеческом стаде. Поэтому, чтобы выяснить действительное распространение половых охотничье-производственных табу, совершенно недостаточно ограничиться рассмотрением лишь их самих. Необходимо учесть все без исключения половые производственные табу независимо от того, с каким видом хозяйственной деятельности они связаны. Кроме того, необходимо также учесть примыкающие к половым охотничье-производственным табу половые табу, связанные с войной. Только это может дать верное представление о действительной роли в прошлом половых производственно-охотничьих табу.

Половые табу, связанные с рыболовством, скотоводством, земледелием, ремеслом, домашним хозяйством, путешествием, войной, имеют необычайно широкое распространение. В Америке их существование отмечено у индейцев Перу, Никарагуа, дживаро, кекчей, лагунеро, кайябанеро, пипилей, майя, ацтеков, индейцев Калифорнии, криков, нутка, квакиютлей, семинолов, дакота, хуичолей (Краулей, 1905, с. 189; Вайян, 1949, с.216; Ланда, 1955, с. 152, 186, 192; Frazer, 1922а, II, р.98, 105; 1922b, р.161–163; Briffault, 1927, III, р.355; Webster, 1942, р.138; Ford, 1945, р.29); в Африке— у кикуйя, бапеди, баганда, вагого, батонга, баконго, азанде, баила, бамбала, масаи, зулусов, аконде, вагирьяма, ибибио, фанг, акамба, горных дамаров, бангала, рифов, (Weeks, 1909, р. 459;Barrett, 1911, р. 22; Frazer, 1922b, p. 163, 194–202; Westermark, 1925, I, p. 409; Webster, 1942, p. 135–138; Ford, 1945, p.28; Краулей, 1905, c.52); в Азии— у ительменов, якутов, мегрелов, удинов и некоторых других народов Кавказа, арабов, евреев, в Мирзапуре, у гондов, меитхеев, нага, лакхер, качинов, некоторых племен Лаоса и Малайи, в Индонезии, в частности, на о. Хальмахера и на о-вах Кай (Краулей, 1905, с. 190; Зеленин, 1929, с.38, 42; Крашенинников, 1949, с.716; Hodson, 1906, р.94; 1911, р. 167; Smith Robertson, 1907, р.454–455; Frazer, 1922b, p. 164, 194, 200; Webster, 1942, p. 135; Ford, 1945, p.29); в Океании — у многих племен Новой Гвинеи, в частности, у папуасов моту, кивай, койта, мекео, на о. Новая Ирландия, о. Новая Британия, о-вах Адмиралтейства и Тробриан, о. Россель, о. Новая Каледония, о. Малекула, о. Эрроманга, о-вах Торресова пролива, на Каролинских о-вах, в частности на о-вах Палау и на о. Яп, на о. Тикопия, на Маркизских о-вах и среди маори Новой Зеландии (G.Brown, 1910, р.274; Seligman, 1910, р. ЮО, 140; Frazer, 1922b, p. 164–192; Westermark, 1925, I, p.409; Briffault, 1927, III, p.35; Powdermaker, 1933, p. 267; Webster, 1942, p. 129–135; Ford, 1945, p. 29; Malinowski, 1948, p.383, 415; Biggs, 1960, p. 13; Краулей, 1905, c.51), в Европе — у древних римлян, у немцев Трансильвании, в некоторых областях Венгрии, у коми (Frazer, 1922b, p. 105; Briffault, 1927, III, p.354; Зеленин, 1929, c.31–34). Существование отдаленных пережитков производственных половых табу можно отметить у великорусов (Богатырев, 1916, с.50). Иначе, как пережиток половых производственных табу, нельзя, по нашему мнению, расценить своеобразное явление, наблюдавшееся еще в 20-х годах нашего века у обрусевших украинцев — жителей села Новые Выселки Саратовской области. У них, если во время выполняемых сообща, артельно работ случалось какое-либо неприятное происшествие, отрицательно сказывавшееся на результатах коллективной деятельности, было обыкновение полушутя, полусерьезно объяснять его тем, что кто-то из работавших прошедшей ночью согрешил с женой[73]. (См. примечание 11).