Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен? - Дэвид Хьюсон

— Вы могли бы рассказать нам обо всем раньше, а не ждать, пока мы узнаем это из газет, — с укором сказала Маи Йуль.

— Я не знал! В те выходные я был на конференции, встречался со спонсорами. И если бы меня считали виновным, разве я сидел бы сейчас с вами?

Хольк больше не возражал. Молчала и Маи Йуль.

Дверь приоткрылась, заглянул Мортен Вебер, постучал пальцем по циферблату своих часов.

— Предлагаю всем сохранять благоразумие, — сказал Хартманн. — Согласны? Мы ведь по-прежнему вместе?

Первой нарушила напряженное молчание Маи Йуль.

— Вы сказали, что все выяснилось? — спросила она.

— Да, больше не будет никаких сюрпризов.

Она глянула на Холька:

— Тогда я за альянс.

— Разве у нас есть выбор? — буркнул Хольк. — Если альянс распадется, мы все пойдем ко дну. — Он встал, хмуро посмотрел на Хартманна. — Ты загнал нас в этот угол, Троэльс, тебе и исправлять ситуацию. Наберись мужества, сделай заявление в прессе. Нельзя все время прятаться за спиной Риэ. Это твоя проблема.

Когда все ушли, Вебер спросил у Хартманна:

— Ну как? Они с тобой?

— Да. А ты что-нибудь выяснил?

— Компьютером в квартире пользовались только мы трое — ты, я и Риэ. И еще тот, кто знал твой пароль. Кто бы это мог быть?

— Понятия не имею.

— А ты не мог оставить компьютер включенным?

— Да дело не в этом. Среди нас есть соглядатай. Продолжай расспрашивать, ищи.

— Это не так-то просто. С нами работают люди, которым мы доверяем. Или должны доверять.

Хартманн посмотрел на него. Вебер… Этого человека он знал всю свою взрослую жизнь. Одинокий холостяк, постоянно носит в кармане шприц и флакон с инсулином и никогда не жалуется. Безропотно выполняет всю самую неблагодарную работу, зачастую — грязную.

— Прости меня, Мортен.

— За что?

— За то, что не слушал тебя.

Вебер рассмеялся:

— Вчерашний день. В политике есть только сегодня и завтра. И больше ничего.

— Ты справишься?

— Постараюсь.

Подошла Скоугор с его пальто в руках.

— С тобой снова хочет поговорить Лунд, — сказала она.

— Нет!

— Адвокат говорит, что у тебя нет выбора. Уходи по черной лестнице, я вызвала машину. — Она посмотрела ему в глаза. — Они отвезут тебя на квартиру на Сторе-Конгенсгаде. — Она передала ему его перчатки. — Лунд хочет задать тебе какие-то вопросы на месте.

Антон и Эмиль застегивали зимние куртки, пока Пернилле проверяла, все ли у них взято для школы. В конторе за столом в красном комбинезоне и черной шапке сидел Тайс Бирк-Ларсен. Он только что говорил с банком, держался спокойно, старался искать выход и быть благоразумным.

Шторм, разразившийся между ними вчера, не утих. Они спали в одной постели, не касаясь друг друга. Да и не спали практически. Посреди ночи к ним пришел Эмиль, весь в слезах. Потом Антон описался — впервые за долгое время.

Шторм не стих. Он ушел в глубину.

— Банк согласился дать нам кредит в сто тысяч, — сказал Бирк-Ларсен, когда она спустилась вниз. — С этой суммой мы сможем заплатить людям зарплату за этот месяц и продать дом.

Всего один месяц. Он зажег сигарету и проводил глазами струйку дыма, медленно улетавшую под грязный потолок.

— Ты не видел шапку Эмиля? — спросила Пернилле.

Он закрыл глаза:

— А на полке ее нет? Там, где всегда?

— Если бы она там была, я бы тебя не спрашивала.

Он затушил сигарету:

— Ладно. Я поищу.

Пока его не было, она бесцельно ходила по конторе, прибирала разбросанные банковские выписки. Думала, о чем еще не знает. Бирк-Ларсен принес утреннюю газету. С первой полосы на нее смотрело лицо того политика. Его не арестовали, только допросили и отпустили.

— Мама! — позвал один из сыновей.

Вбежал Антон:

— Там кто-то пришел.

В проеме гаражной двери стоял высокий мужчина лет тридцати: дорогая лыжная куртка, широкая улыбка.

— Мне нужно поговорить с Тайсом Бирк-Ларсеном, — произнес он.

— Если вы насчет перевозки, то мой муж сейчас подойдет.

— Мое имя — Ким Хогстед. — Он протянул ей визитку. — Я тележурналист. Я звонил вам несколько раз.

Она взяла визитку.

— Я знаю, что вы не хотите говорить со мной и мне подобными.

— Да, не хотим.

— Но послушайте, полиция работает из рук вон плохо. — Он казался искренним. — Я веду криминальную хронику и никогда не видел, чтобы в расследовании делали столько ошибок. Для вас это должно быть очень тяжело. Не могу даже вообразить…

— Не можете, — сказала она.

— Теперь, когда в дело оказался вовлечен политик… — Он удрученно развел руками.

— И что?

— Информацию по делу окончательно закроют. Для вас тоже.

— Чего вы хотите?

— Мы хотим помочь. Дать вам возможность рассказать все своими словами. Не словами полиции, не нашими, а своими собственными.

Она даже не сразу поняла, о чем он говорит.

— То есть вы хотите, чтобы я рассказала о Нанне?

Он не ответил.

— Что вы за люди такие? Вам лучше уйти. Если мой муж спустится…

— Три года назад в Хельсингборге пропал пятилетний мальчик. Полиция ничего не смогла узнать. Мы напечатали интервью с его родителями. Предложили вознаграждение. И его нашли. Живым. Помните?

— Вам действительно лучше уйти.

— Мы не сможем вернуть вам Нанну. Но мы хотя бы можем объявить, что за информацию будут выплачены деньги. Я знаю, вы хотите узнать, что случилось. Подумайте о моем предложении, прошу вас.

— Уходите! — крикнула она.

Репортер вышел из гаража. Она швырнула его визитку в корзину для бумаг.

По лестнице спустился Тайс Бирк-Ларсен с детской шапкой в руке.

— Может, я сам отвезу их в школу?

— Нет! Мы уже говорили об этом. Почему ты все время повторяешь одно и то же?

Он понуро стоял у стены.

— Ладно. Встретимся на собрании.

— Эмиль! — крикнула она пронзительно. — Я же просила тебя, не надо это брать. Когда ты будешь, наконец, слушаться?

Бирк-Ларсен осторожно забрал из цепких пальчиков Эмиля игрушку.

— Будьте умницами, ребятки! — сказал он и погладил их по головам.

Квартира, принадлежавшая либералам, была покрыта отметками криминалистов: наклейки, стрелки, цифры, меловые контуры…

Троэльс Хартманн стоял в гостиной возле рояля. С ним была адвокат.

— Я припарковал машину и поднялся сюда.

— Вы видели кого-нибудь в подъезде или возле дома? — спросила Лунд.

— Не припомню. Да я и не смотрел особенно по сторонам. Это был просто…

— Что?

— Просто еще один вечер.

Лунд не торопила его, ждала, что Хартманн сам продолжит. Политик смотрел на разбитый вдребезги столик. На расколотое зеркало. На смятые простыни на широкой кровати в спальне.

— Что здесь произошло? — спросил он, потрясенный.

— Расскажите, что вы делали, когда вошли, — сказала Лунд вместо ответа.

— Я повесил пиджак на вешалку. Помню, у меня болела голова. Неделя была тяжелая.

Он подошел к письменному столу у окна. Майер последовал за ним.

— Я сел здесь. Немного поработал над речью.

— Что за речь? — спросил Майер.

— Для спонсоров и предпринимателей. Мы надеялись получить больше поддержки на конференции в выходные.

Лунд поинтересовалась, что он сделал с ключами от «форда».

Он посмотрел на разбитый журнальный столик:

— Я оставил их вот здесь. Они мне больше не были нужны.

— Не понимаю, — сказал Майер. — Какой смысл ехать сюда, чтобы написать речь? Почему нельзя сделать это дома?

Хартманн задумался, прежде чем ответить.

— Наверное, в разных местах работается по-разному. Дома меня все отвлекает. А здесь… — Он обвел взглядом комнату: белый рояль, канделябры, бархатные обои, дорогая мебель. И битое стекло. — Здесь я как будто на маленьком острове. Тут легко думается.

— Почему вы отпустили на выходные своего водителя? — спросил Майер.

— Он бы мне не понадобился. На конференцию меня собиралась везти Риэ. Не было смысла заставлять его сидеть без дела.

— Итак, вы отпустили водителя, сами взяли машину из автопарка своего штаба со стоянки мэрии? А потом оставили ее здесь?

— Это противозаконно? Я написал речь. Потом около половины одиннадцатого пешком пошел к Риэ. Вот и все. Что еще вам сказать?

— Этого достаточно, — вмешалась адвокат. — Мой клиент оказал вам всю посильную помощь. Если вопросов больше нет…

Лунд подошла к окну, посмотрела на улицу. Майер становился все раздраженнее.

— И как речь, Троэльс? Удалась? — осведомился он.

— Вполне. Спасибо, что спросили.

— Пожалуйста. Значит, вы пробыли с бизнесменами и спонсорами весь уик-энд?

— Да. — Он запнулся, как будто Майер подставил ему подножку. — Вообще-то, по большей части с ними общалась Риэ. Я свалился с простудой, пролежал в постели до воскресенья.