Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том I - Дэн Абнетт

Ариман, обходя остолбеневших Астартес, подошел к краю ямы. По всей окружности впадины протянулся плоский выступ, достаточно широкий, чтобы на нем могли разъехаться два «Ленд Рейдера». На этой плоскости сияли золотые и серебряные символы, и казалось, они были здесь всегда, а Гора выросла вокруг них.

У самого края впадины стоял Магнус и с изумлением рассматривал густой лес, сочащийся каплями черных щупалец. Его кожа уже вернула свой блеск, как будто близость источника энергии, скрытого в недрах Горы, придала ему новые силы. Вслед за Ариманом к краю впадины подошли Охтхере Судьбостроитель и лорд Скарссен.

— А это что? — спросил Скарссен, опустившись на колено рядом с ближайшим символом, изображавшим золотую змею, обвивающую серебряный глаз.

— Обереги? — высказал предположение Судьбостроитель. — Вроде волчьих талисманов на наших доспехах.

Скарссен немедленно поднял руку к висевшей на плече волчьей шкуре, и Ариман увидел, как все Космические Волки суеверно потянулись к различным амулетам, украшавшим их броню. Те, кто стоял ближе к жрецу, прикасались к его увенчанному орлом посоху. Ариман усмехнулся.

— Суеверия? — насмешливо произнес он. — Император этого не одобрил бы.

— Астартес Тысячи Сынов будет нам говорить, что Император одобрит, а что — нет? — усмехнулся Судьбостроитель. — Разве это не забавно?

— Нет, просто ваши жесты показались мне странными, — улыбнувшись, ответил Ариман. — Почти примитивными. Но я не хотел никого обидеть.

— Мы и не обиделись, — сказал Судьбостроитель. — Тем более что ты сам прикоснулся к своему талисману.

Ариман вдруг понял, что жрец прав, и улыбка исчезла с его лица. Сам того не сознавая, он прижал пальцы к дубовому листку на оплечье доспехов, к талисману, когда-то принадлежавшему Ормузду.

— В конце концов, мы не так уж сильно отличаемся друг от друга, — заметил Охтхере Судьбостроитель.

— Возможно, — согласился Ариман и снова стал осматривать поднимающиеся со дна ямы толстые черные канаты.

Все это время Магнус стоял неподвижно, как будто молча с кем-то общался. Ариман встал рядом с примархом.

— Мой лорд, что это? — спросил он.

— Это невероятно, Азек, — отозвался Магнус. — Это примитивная материя, вещество, которое обрело форму благодаря Изначальному Творцу.

— В таком случае оно протухло, — проворчал Скарссен. — Это ясно каждому дураку.

— Оно живое, — прошептал Утизаар, подходя к краю впадины с видом лунатика.

— Да, живое, — кивнул Магнус. — Я уже давно не ощущал ничего, что было бы так наполнено жизнью. Очень, очень давно.

Ариман почувствовал неприятное беспокойство. До сих пор примарх называл эту энергию инертной и мертвой.

— Оно зовет нас, — произнес Утизаар, и его голос прозвучал словно во сне. — Я должен к нему пойти.

— Что тебя зовет? — спросил Ариман.

Не успел он закончить фразу, как вдруг услышал тихий шепот, как будто издалека его окликнул друг. Ничего неприятного в этом звуке не было, это был мягкий, завлекающий шепот, сулящий безмерное наслаждение.

Магнус повернулся к своим капитанам и покачал головой. Ариман заметил, что его глаз потемнел, а зрачок сильно увеличился, как будто наполнился тем же черным веществом, что пульсировало в блестящих щупальцах.

— Сыны мои, — заговорил Магнус, и в каждом звуке его голоса Ариман ощутил едва сдерживаемую энергию, — сосредоточьтесь. Обратитесь к десятому уровню Исчислений и отсеките голоса. Вы не настолько сильны, чтобы им противостоять. Давным-давно я уже сталкивался с этой силой и одержал победу. И сейчас я тоже одолею ее.

Утизаар кивнул, и Ариман заметил, как его сознание поднялось к высшему уровню Исчислений, к уровню внутреннего одиночества, где воин обретал спокойствие, не нарушаемое тревогами внешнего мира. Достичь такого состояния было нелегко, особенно здесь, но Утизаар мастерски управлял собственной психикой. Ариман последовал его примеру, и голоса исчезли, словно из вокс-передатчика выдернули источник питания.

С высоты десятого уровня, когда зрение прояснилось, Ариман заметил, как в самой гуще скользких щупалец мелькнул клочок оранжевого цвета и показалось что-то блестящее.

— Нет, — прошептал он, едва не потеряв концентрацию при внезапном узнавании. — Нет, прошу, не допусти этого.

И словно в ответ на его слова, щупальца завибрировали, и раздался хлопок, как будто сошлись вместе сотни сальных ладоней. Космические Волки тотчас встрепенулись, подняли оружие, но никакой цели, кроме черных щупалец, перед ними не было.

— Что происходит? — сердито спросил Скарссен.

Посох Судьбостроителя затрещал энергетическими разрядами, и рунный жрец посмотрел на него с ужасом, словно оружие превратилось в ядовитую змею.

— Рассредоточиться, — приказал Магнус. — И отойдите подальше от края.

Студенистая масса неестественных зарослей вздрогнула, и из полукруглой крыши появилось множество толстых стволов. Ближайшие к краю щупальца, словно водоросли в гниющем пруду, стали расходиться в стороны.

Черная завеса щупалец разорвалась, и Ариман полностью потерял контроль над своим разумом, увидев, как среди блестящих канатов колышется исковерканная фигура.

К обнаженной коже прилипли обрывки оранжевой ткани, а само тело повисло вниз головой, как марионетка, брошенная своим кукловодом. Тело поддерживалось на весу несколькими тонкими щупальцами: одно блестящей петлей обвилось вокруг шеи, другое обсидиановым венцом прижалось к черепу.

Эти щупальца отличались от остальных. На их скользкой поверхности появлялись разинутые рты и вытаращенные глаза, которые через мгновение лопались и исчезали.

Тело подплыло ближе, и голова приподнялась. Открытые глаза светились маслянистым черным блеском, а кожу пронизывали тонкие черные линии, словно щупальца наполнили тело своей токсичной жидкостью. Треснувшая зеркальная маска болталась на шее.

Рот человека был разинут, словно в отчаянном мучительном вопле, но из него не вылетало ни звука, кроме сдавленного хрипа наполненных жидкостью легких.

— Это?.. — прошептал Ариман.

— Да, — печально ответил Магнус, — это Ятири.

Махавасту Каллимак, родившийся на субконтиненте Индой, был дотошным собирателем информации и придирчивым коллекционером деталей. Он накопил множество материалов о раннем периоде Великого Крестового Похода и стал одним из первых летописцев, отобранных для Тысячи Сынов. К тому времени он уже обладал отличной репутацией, а потому незамедлительно стал личным летописцем Магнуса Красного.

Он оставался при Магнусе с тех пор, как под торжественное пение фанфар и приветственные крики людей, разбрасывающих мириады розовых лепестков, восстановившийся Легион покинул Просперо. Он записывал каждую мысль и каждый поступок примарха в огромный том, который со временем стали называть «Книгой Магнуса».

Многие летописцы испытывали трудности, собирая сведения о Великом Крестовом Походе у его непосредственных участников, и потому не без зависти поглядывали в сторону Махавасту.

Лемюэль встретил Махавасту Каллимака на борту «Фотепа» во время симпозиума по способам обработки информации, именно тогда завязалась их дружба, основанная на обоюдной любви к подробностям.

— Бог кроется в деталях, — обычно говорил Махавасту, когда они изучали какой-нибудь из манускриптов в великолепной библиотеке «Фотепа».

— Вернее будет сказать, что в деталях кроется дьявол, — отвечал ему на это Лемюэль.

— А это, мой дорогой Лемюэль, зависит от того, о каких деталях идет речь.

Каллимак был энергичным человеком и всегда выглядел лишь на половину своего возраста, составлявшего около ста тридцати стандартных лет. Но в данный момент в его облике отражался каждый прожитый год.

Махавасту открыл принесенную книгу, и Лемюэль заглянул через его плечо.

— Да это же альбом с набросками! — воскликнул он, заметив на первых страницах рисунки, сделанные угольным карандашом и чернилами. — Я и не знал, что ты еще и художник. Только для такого мастера точного слова, как ты, рисунки выглядят несколько неопределенными и расплывчатыми.

Каллимак покачал головой.

— Ты прав, Лемюэль, — сказал он. — Никакой я не художник. Сказать по правде, я уже и сам не знаю, кто я такой.

— Прости, Каллимак, но я что-то не понимаю.

— Я не помню, как рисовал эти наброски! — взволнованно воскликнул Махавасту. — Я вообще ничего не помню из этой книги — ни рисунков, ни слов. Я могу вспомнить каждую из написанных мною статей, но вот это остается для меня загадкой.

В глазах пожилого летописца блеснули слезы, а беспокойство в его ауре сменилось глубокой печалью.

— Я все это написал… и не помню ни слова.