Наковальня льда - Майкл Роэн

Элоф пожал плечами.

— Мне очень жаль, друг, но мы не видели солнца почти два года; еще несколько дней не имеют значения. Зато теперь у нас есть время для отдыха и размышлений.

— А также для еды и выпивки, — добавила Илс, повернувшись от рундука с картами к другому объемистому коробу. — И для песен! Здесь есть вино, чтобы смыть драконье зловоние и сделать наше путешествие веселее.

С едой и вином они расположились на корме, в пределах досягаемости румпеля и парусных лебедок. Керморван принял протянутый ему тяжелый мех с вином, выдернул пробку сильными пальцами, понюхал, удивленно изогнул бровь и сделал большой глоток. Опустив мех, он шумно выдохнул воздух.

— В этом вине чувствуется сотранское солнце, щедро питающее зеленые склоны холмов. В нем есть песня и звон оружия в честной схватке. С таким вином и в такой компании можно было бы забыть все печали, но мое сердце не может успокоиться: оно тоскует по Южным Землям. Брайхейн! — громко воскликнул он, и эхо раскатилось под каменным потолком. — Кербрайн! Как близко эквешцы уже подошли к тебе? Насколько прочны твои стены, устоят ли ворота? Но будь они даже крепкими, как корни гор, — надвигается сила, которая нанесет удар в другое место! О мой город, тверда ли твоя воля?

Он опустился рядом с Илс возле румпеля и тихо запел:

Кербрайн! Твои Семь Башен позолотил закат,

Прозрачны воды рек твоих, поля тучны лежат.

Но что за свет горит в сердцах, что дум сулит цветенье?

Не выскользнет ль из праздных рук заветное уменье?

Кербрайн! Давно ль ты был велик, и славен, и могуч,

Теперь ушла твоя краса, тускнеет солнца луч.

Что за недуг сразил тебя в канун твоей весны

И плоть, и душу иссушил дыханьем ледяным?

Кербрайн! Вознесся высоко твой горделивый стяг,

Но тем ужасней будет крах, пока не сгинул враг.

Грядет суровая зима, Великий Лед жесток,

И если воссияет день, займется ли росток?

Кербрайн! Коль честь жива в сердцах, пришла твоя пора,

И вновь оденется листвой старинная кора.

О, эта цель достойна жертв — так пусть же грянет бой!

Пусть выдержит твой гордый дух целительную боль!

Когда песня закончилась, Керморван улыбнулся, словно извиняясь перед друзьями. Он снова выпил, когда мех перешел к нему, просветлел лицом и присоединился к веселью. Илс пела своим низким, хрипловатым голосом старые дьюргарские песни, переводя их на северное наречие для людей:

Холодны, холодны пещерные ветры,

Темны воды, текущие в толще скал,

Но приветным светом сияют лампы,

И встает навстречу родной причал.

Падают, падают листья с веток,

Зимою пустынна лесная сень,

Но цветут кристаллы в подгорном царстве,

И сияет золото ярче, чем день.

Уходят, уходят за днями годы,

Скоротечна жизнь, и любовь как тень,

Но в земных глубинах сердца неизменны,

И сияют глаза твои ярче, чем день.

Элоф в свою очередь спел несколько песен, хотя собственный баритон для него звучал грубее и не так приятно, как голоса товарищей. Он научил их старым хоровым песнопениям, памятным с детства, простым хвастливым песенкам пастухов и рыболовов и нескольким странным напевам, которые он слышал в своих скитаниях. Так они коротали время в пути, не умеряя свет фонарей или звук своего смеха, ибо в этом темном закоулке царства дьюргаров не было других живых существ, кроме слепых пещерных рыб да летучих мышей, вылетавших из-под потолка. Они были молоды — по разному счету своих народов — и плыли навстречу неизведанным опасностям, но сейчас им ничто не угрожало. Единственные тревожные минуты наступали, когда туннель впереди сужался, как глотка какого-то огромного животного, и им приходилось брать шесты, чтобы отталкиваться от стен.

На исходе седьмого дня Керморван, сидевший на вахте, стал проявлять признаки беспокойства. Через некоторое время он разбудил остальных, предпочитавших спать прямо на палубе, где было свежо и прохладно.

— Готовь хорошее объяснение, — проворчала Илс из-под своего одеяла.

— Шутки в сторону, — нетерпеливо отмахнулся Керморван. — Илс, ты выросла в пещерах. Разве ты не чувствуешь, что воздух изменился?

Девушка выпрямилась.

— Точно, стало холоднее. — Она вгляделась во мрак впереди. — Должно быть, мы приближаемся к концу туннеля.

— А что потом? Мы просто выпрыгнем на берег? Я не видел ни одного подходящего места среди этих скал на протяжении добрых трех лиг. Или твои сородичи построили специальный причал в безопасном уголке?

— Наверное, — пробормотала Илс. — Но пока я не вижу ничего похожего на причал, зато слышу какой-то шум, который мне не нравится. Я почти чувствую его — глубокий рокот…

— Пороги? — спросил Керморван.

— Нет. Этот шум более постоянный, без рева и грохота. А у нас нет места, чтобы поднять мачту! — Она встала, все еще кутаясь в одеяла, и с беспокойством огляделась по сторонам. — Что-то меняется или уже изменилось. Мы должны быть готовы покинуть судно в любой момент.

Элоф тоже огляделся:

— Но куда? Я не вижу берега, к которому можно причалить, и нас несет все быстрее!

— Ты прав! — воскликнул Керморван. — Гораздо быстрее, чем минуту назад. Течение увлекает нас, шум усиливается! Илс, в ваших реках бывают водовороты?

— Только не в тех каналах, которые мы расчищаем для судоходства. Действительно, странный звук… но как бы то ни было, скоро мы все узнаем.

Так, в спешке и беспокойстве, они собрали самое важное снаряжение и выкатили на палубу несколько запечатанных бочонков, припасенных в качестве спасательных поплавков. Затем они приготовили тяжелые весла, зная, что не смогут удержать лодку против такого течения. В лучшем случае они могли отклонить ее от порогов или отталкиваться от стен. Потянулись минуты мучительного ожидания. Суденышко неслось все быстрее и быстрее. Скалы вырастали из воды как острые зубы, но течение подхватывало их и уносило в глубины туннеля. Илс приподнялась на цыпочки.

— Свет! — крикнула она в ухо Элофу, занявшему пост на носу. — Я вижу свет!

Керморван подбежал к ним.

— Я ничего не вижу… темно, как в угольной яме.

— У нее глаза дьюргаров, а значит, она видит не хуже кошки, — напомнил Элоф. — И мне тоже кажется, что впереди стало светлее…

Палуба нырнула у него под ногами, и он едва не вылетел за борт. Керморван схватил кузнеца за плечо, сам рискуя свалиться в воду. Потолок опускался им навстречу, вода рычала и ревела, словно разъяренный великан. Илс пронзительно завизжала от страха и восторга. Одно из весел рывком дернулось вверх и расщепилось о какое-то невидимое препятствие. Прямо по курсу появился крошечный диск света, а затем лодка была выпущена туда, подобно стреле из арбалета, и свет как будто взорвался вокруг них. Суденышко воспарило в воздухе и качнулось вниз, скользя по вспененному водному склону. Элоф отчаянно цеплялся за палубу. На какой-то безумный момент ему показалось, будто они вернулись к водопаду у шлюзного затвора, но затем палуба выровнялась, и он увидел, что хотя над головой маячили серые клыки скал, между ними сочился слабый серый свет, морочивший зрение фантастическими тенями. Затем он услышал крик Илс и увидел, как девушка склонилась над румпелем, закрывая глаза одной рукой. Он пополз туда. В следующее мгновение словно невидимая волна окатила палубу, смыв серые тени, пригасив светильники до еле тлеющих углей и заставив все металлические части ослепительно засверкать. Оглянувшись, Элоф увидел высоко за кормой крошечное отверстие пещеры, выплюнувшее их, и узкий веер водопада, который вынес их вниз. Картина выглядела совершенно естественной, но, без сомнения, то был результат искусной работы дьюргарских мастеров. Высокие стены, между которыми они плыли, и огромные каменные плиты, грозно нависавшие наверху, тоже являлись частью маскировки. Но кровля кончилась, и Элоф понял, хотя и не осмеливался посмотреть, чтобы не ослепнуть, что над ними сейчас находится лишь открытое небо.