Повесть о бедных влюбленных - Васко Пратолини

— Дух захватило! — сказала она.

Шагнув к Марио, она уцепилась за его руку, словно ища опоры. Потом вскинула на него глаза и попыталась улыбнуться.

— Я бежала, как сумасшедшая! Даже забыла губы накрасить!

— Пришли забрать меня? — спросил он. Милена уже отдышалась.

— Да, — сказала она. — Полчаса назад. Но не беспокойся, они за мной не пошли. А ведь, наверно, на мне лица не было, когда я мимо них проходила! Один бог знает, почему они не догадались!

Теперь Милена была спокойна и уговаривала Марио не волноваться, идти с безразличным видом. Она взяла его под руку и повела к площади Савонаролы. Они думали об одном и том же, и, выражая их общую мысль, Милена сказала:

— Ты пока спрячешься у Маргариты. Автобус уходит в шесть сорок. Мы можем часок посидеть здесь на скамейке. Надо о многом подумать!

Они сели. Над ними, высоко на пьедестале, стоял монах, благословляя их; а рядом играли дети под присмотром матерей и нянек. Деревья осеняли их своей густой тенью Милена все еще держала Марио под руку и прижималась к нему, сплетая его пальцы со своими. На мгновение они заглянули друг другу в глаза, и сердца двадцатилетних влюбленных сжались от грустных предчувствий.

— Они ничего про меня не знают, — сказал он. — До сих пор наша работа была легальной. Мне ничего не могут сделать. — Конечно, — ответила она.

В двадцать лет душа не хочет верить беде.

Марио был в спецовке. В кармане у него лежали три оставшиеся сигареты. Он вытащил одну и посмотрел вокруг: кто бы дал прикурить. Милена протянула руку грациозным движением.

— Дай сюда, я пойду и зажгу тебе, — сказала она.

И, взяв сигарету, подошла к какому-то старому синьору, который сидел неподалеку на скамеечке, положив палку на колени, и покуривал трубочку. Старик чиркнул серной спичкой о скамью и, что-то пробормотав, поднес Милене. Первый раз в жизни Милена закурила папиросу. У нее запершило в горле от дыма и едкого запаха плохо прогоревшей серной головки спички. Она закашлялась.

Старый синьор счел нужным выразить свое мнение:

— Да кто вас научил курить! Женщина — и вдруг курит! Да еще такая молодая!

Обернувшись к подошедшему Марио, который видел эту сцену, старик добавил:

— И вы ей это позволяете? Ну, поздравляю!

Матери и няньки, сидевшие на соседних скамейках, засмеялись; но некоторые промолчали, очевидно, соглашаясь с мнением старого брюзги. Одна из пожилых женщин, укоризненно глядя на Марио, сказала:

— Не стыдно вам, что ваша дама курит? Да еще в общественном месте?

Милена все кашляла и смеялась. И вдруг стала икать. Марио охватило задорное веселье, словно мальчишку, непочтительного к старым ворчунам. Они вернулись на свою скамью. Милена пыталась сдержать смех, но каждый раз, как икота возобновлялась, она снова начинала хохотать. Наконец икота как будто прошла; но когда Милена подняла глаза и увидела, как старик, жестикулируя, что-то проповедует женщинам, на нее снова напал неудержимый хохот. Марио вторил ей, потому что смех всегда заразителен. Старик погрозил им палкой. Потом в бешенстве вскочил со скамейки, бросился куда-то за па мятник и вскоре появился в сопровождении полицейского.

Тут Марио и Милена в мгновение ока вернулись к действительности, о которой на минуту забыли. Оба кинулись бежать, не переставая смеяться. Они мчались, держась за руки, до тех пор, пока, обернувшись, не увидели, что никто за ними не гонится.

Они оказались на виа Микели, безлюдной тихой улице, наполовину лежавшей в тени, наполовину залитой солнцем, игравшим на стенах красивых белых домов и спущенных жалюзи. Внезапно попав в этот пустынный уголок, они изумленно посмотрели друг на друга; последняя вспышка смеха одновременно угасла у них, перейдя в знакомую ласковую улыбку.

— Мы как дети, — сказала Милена, поправляя волосы.

— Вот именно, — подтвердил Марио. И в голосе у них звучал не упрек, а взаимное одобрение.

Они направились к автобусной станции, откуда машины отправлялись в загородные рейсы. Они шли рядом и молчали.

Вдруг Милена, не останавливаясь, сказала спокойно:

— Не обращай внимания, если я сейчас начну плакать. Это не от горя. Так иногда бывает после сумасшедшего хохота.

Он взял ее за руку. Но Милене уже удалось справиться с собой.

Они переходили площадь Санта-Мария Новелла; до заката было еще далеко, обелиски искрились под солнцем.

— Нет, нет, не буду плакать, — сказала Милена.

Они проходили мимо какой-то кондитерской. Милена посмотрела на часы.

— Уже пять минут седьмого, — воскликнула она. — Мы потеряли столько времени и не сказали друг другу ни слова!

— Так далее лучше, — ответил Марио. — Может быть, мы видимся в последний раз перед долгой разлукой. И нам было весело. Чего же больше?

Теперь она снова стала той Миленой, какой сделали ее перенесенные горести, тревоги, несправедливость и новая любовь — настоящая любовь, за которую надо бороться.

— Долго оставаться у Маргариты нельзя, — сказала ока. — Полиция за ней потихоньку присматривает, потому что она — вдова Мачисте. Если действительно хотят тебя арестовать, то явятся и туда. Но у нее ты хоть несколько дней будешь в безопасности. А за это время мы что-нибудь придумаем. Ты пока отдохни. Уж сколько времени ты живешь в таком напряжении!

— Ты все обо мне говоришь, Милена, а ты-то сама?

— Ну хорошо, хорошо, — ответила она. — Довольно разговоров! Ты видишь, что это лишнее. Иди возьми билет, а я займу тебе место в автобусе.

Перед Марио. к кассе стояло человек десять. Потихоньку подвигаясь в очереди, он думал не о билете, а о Милене; текли минуты, и он думал не о партии, не о Мачисте, не о коммунизме, не о фашизме, а о Милене — неизвестно, когда они еще увидятся.

— Куда? — спросил его кассир, выглядывая из окошечка.

— Греве, — машинально ответил Марио, шаря в кармаспецовки. Там оказалось две сигареты и шесть сольди. И тогда Марио вспомнил, что у него нет при себе денег. Он извинился, сказав, что сейчас вернется, и побежал к Милене. Она сидела в автобусе и думала о нем — неизвестно, когда они еще увидятся.

— Милена, — позвал Марио, постучав пальцами по стеклу. — У тебя есть деньги? Я забыл, что у меня в кармане только мелочь!

— Нет! — сказала она. — Я ведь выбежала без сумочки!

Она вышла из автобуса. Через несколько минут он должен был тронуться. Марио и Милена бросились к кассе. Окошечко было уже закрыто. Они долго стучались, кассир все повторял: «Закрыто! Закрыто!» Но, наконец, в ответ на их крики отворил окошечко.

— Дайте мне, пожалуйста, билет! Я заплачу за него кондуктору, как только приеду в Греве! Я еду к дочери сборщика налогов. Его там все знают!

Кассир никак не мог взять в толк, чего от него хотят, а потом пустился в пространные объяснения:

— Никак не могу! Это против правил! Может быть, сборщик налогов очень почтенный человек, но я не имею чести его знать. Я никогда не был в Греве! Если…

Они не дослушали его разглагольствований. Марио кинулся к двери, крикнув:

— Хочу я посмотреть, кто меня высадит из автобуса! Прощай, Милена! Прощай, любимая!

Однако когда он выбежал на площадь, то увидел, что автобус уже заворачивал на Боргоньисанти. Марио помчался вдогонку, крича во все горло и размахивая руками. Но автобус выехал на асфальтированную дорогу и был уже далеко: он поднимался на мост Каррайа.

Когда Милена подбежала к Марио, он остановился посреди улицы и, схватившись за голову, заговорил сердито и взволнованно — прохожим, верно, казалось, что в чем-то обвиняет свою спутницу.

— Вот видишь, Милена, вот видишь! Я вздумал экономить, брать с собой деньги только на курево и газету! И вот что вышло! Вот тебе и благоразумие! Вот оно к чему привели!

Патом он и в самом деле начал упрекать Милену

— Да ведь ты тоже поддерживала эти глупости! Зачем, мол, ты берешь с собой деньги, тратишься на мороженое, на дорогие сигареты, на орешки, а потом не у что пары носков купить! Ну вот! Вот!

Но насколько был взбудоражен Марио, настолько Щ лена оставалась спокойной.

— Да ты и вправду ребячишься! — сказала она. — Посмотри — народ кругом собрался! Ты забываешь, в каком ты положении!

Марио мгновенно утих. Но все-таки, обернувшись к собравшимся неподалеку любопытным, которых забавляли его возгласы и жестикуляция, он не мог удержаться и проказливо бросил зрителям:

— Представление окончено!

Когда они вышли на набережную, положение стало для них совершенно ясным. Они принялись перебирать в памяти, кто из друзей мог бы приютить Марио на эту ночь. Если б даже Милена сходила домой за деньгами, все равно идти в гостиницу было невозможно. Нельзя идти в гостиницу, и нельзя возвратиться на виа дель Корно.

— И вообще никуда нельзя, — сказал Марио. — Нельзя и к товарищам; я могу их подвести своим посещением Ты их предупреди завтра утром или сегодня же вечером

Нельзя идти к коммунистам, нельзя и к тем друзьям из типографии, которые не состоят в партии. Объясняя им было бы слишком долго. А сейчас такое время, что хоть они все рабочие и хорошие ребята, ничего нельм знать наверняка!