Формула любви (Повести и пьесы для театра и кино) - Георгий Горин

Розалина (испуганно). Вы не сделаете этого! Джорджи. Карнавал, синьора! Я дурею на карнавалах, вы же помните?

Розалина. Что вы хотите от меня?

Джорджи. Я не люблю, синьора, когда покушаются на мою собственность! Это противоречит моим принципам! Порок должен быть наказан, но пусть и добродетель торжествует! Я неожиданно обрел дочь… Я встретил синьору, которую обольстил когда-то, но теперь предлагаю ей стать моей женой… Все вернулось на круги своя… Чего еще желать? С ответом можете не торопиться! У вас есть время… до конца танца. Потом я должен что-то всем объявить…

Несколько секунд они молча танцуют.

Розалина. Хорошо. Я согласна!

Джорджи. Я рад, что не ошибся в вас…

Розалина (зло). Если можно, синьор, не говорите хоть секунду о том, что вы думаете, или считаете… Послушайте мои условия! Во-первых, я не хочу, чтобы девочка знала правду до совершеннолетия. Для нее вы — отчим! Станет взрослой, пусть сама решит: прощать вас или нет?

Джорджи. Странное условие, Розалина. Я должен подумать… у коммерсантов есть правило, перед тем, как согласиться с какой-то идеей, с ней надо переспать…

Розалина. Теперь и насчет этого!.. Вы должны поклясться, что никогда не прикоснетесь ко мне, ни трезвым, ни пьяным… Ни при людях, ни когда мы наедине…

Джорджи. Еще более странное условие! Наедине — понимаю, но при людях нам все же придется соблюдать какую-то видимость любви. (Целует ей руку.) Карнавал все-таки!.. Как поется в одной песенке: «Позвольте, дорогая синьорина, мне чувств своих безумных не скрывать и под щемящий рокот мандолины хотя бы край у платья целовать!»…

Розалина. Это — сколько хотите! (Решительно отрывает край у своего платья, вручает его опешившему Джорджи. Затем берет Джорджи под руку и, нарочито улыбаясь, направляется к помосту, на котором вновь появляются Бальтазар и Самсон с мандолиной и гитарой.)

Бальтазар и Самсон (поют).

Арлекин полюбил! И Бригелла влюблен!Их сердца разрывают на части!Соловьиною песней разносится стон,Это стон от желанья и страсти!

Карнавал в Вероне! Карнавал!Пусть же этот праздник не кончается!Пусть глаза влюбленные встречаются,Чтоб сразить друг друга наповал!

Панталоне положено пылко любить,Труфальдино беречь свои нервы…Коломбине-красотке положено бытьОчень нежной… но чуточку стервой!

Карнавал в Вероне! Карнавал!Пусть же этот праздник не кончается!Пусть глаза влюбленные встречаются,Чтоб сразить друг друга наповал!

Все танцуют и подпевают.

Картина седьмая

Монастырь. Монашеская келья. Лоренцо за столом, перед ним перо и бумага.

Лоренцо.

…С нелегким сердцем приступаю яК рассказу о последующих событьях…Их не имею права позабыть я,И расскажу, всю правду не тая,С холодною беспристрастностью… А впрочем…Насколько хватит сил… Насколько Бог захочет!Итак, настала осень! Льют дожди!Река Вероны полнится водою…Грозя нам половодьем и бедою…Но есть поверье: там беду не жди,Где признаки ее предугадать несложно…Жди там, где ждать, казалось, невозможно!..

Открылась дверь кельи. Вошел монах с двумя полными ведрами воды. Откинул мокрый капюшон… Это — Антонио.

Антонио. Ну и дождь!.. Святой отец, напомните: перед всемирным потопом сколько он лил?

Лоренцо. Сорок дней и сорок ночей, сын мой!

Антонио. Стало быть, первую треть уже наполнили!.. Думал, не доберусь до родника… Идучи за водой — в воде захлебнуться! Нелепо! Кстати, святой отец, кто это придумал строить монастырь вдали от родника?

Лоренцо. Мудрые люди. Влага, добытая с трудом и усилием, покажется чище и вкусней…

Антонио. Надеюсь, к вину это тоже относится? (Вынимает из одного ведра бутыль.) Спускался за нею в деревню… крутыми тропами. Вкусная влага, должно быть? Не смотрите строго, святой отец! Разве не сказано в Библии: «Будем пользоваться миром, как юностью… Преисполнимся дорогим вином… И да не пройдет мимо нас весенний цвет жизни!»

Лоренцо. Если из всей Библии ты усвоил только эти слова, сын мой, то — весьма прискорбно!.. И, если читать внимательно, Соломон привел заученную тобой фразу, как мысли нечестивых… В притчах же своих он пишет: «Вино — глумливо, сикера — буйна, и всякий увлекающийся ими неразумен!»

Антонио. Все! Сдаюсь! Святой отец, глупо мне вас учить Священному Писанию… (Смотрит на бутыль.) Но выливать на землю — тоже глупо! Это значит — приближать потоп!.. Неужели в монастыре никогда не пьют?

Лоренцо. Братья могут себе позволить изредка, по праздникам. И то с разрешения настоятеля.

Антонио (обрадованно). Конечно, по праздникам! И с братьями! Один я вообще не пью…

Лоренцо. У тебя веселый нрав, Антонио! Но из-за этого трудно понять, когда тебе можно верить?… Ты пришел в монастырь с исповедью. Сказал, что хочешь очиститься здесь молитвой и аскезой, а сам на пятый день побежал за вином!

Антонио. Такой унылый дождь, святой отец… Выматывает душу.

Лоренцо. Дождь — не самое страшное испытание, которое выпадает на долю послушника… Ты действительно думаешь о приобщении к братству святого Франциска?

Антонио. Думаю, святой отец. Однако не могу решиться… я ведь игрок: чтобы так круто поменять жизнь, надо получить какой-то знак провидения. (Прислушавшись.) Например, сквозь шум дождя услышать цокот копыт и скрип колес подъехавшей кареты…

Лоренцо (прислушиваясь). Не говори загадками… Ты все-таки послал ей письмо?

Антонио. Не письмо! Клочок бумаги… «Я — в монастыре. Антонио». Все!

Лоренцо. Ты обещал и этого не делать!

Антонио. Но я же объяснял: должен быть хоть какой-то знак судьбы перед важным решением! Не приедет она — я усомнюсь в Высшей Справедливости. И, чтоб замолить сей грех, погружусь в монастырскую жизнь…

Лоренцо. А если приедет?

Антонио. В такой дождь? В горы?… Женщина?!

Лоренцо. Не забывай: замужняя женщина!

Антонио. Не забываю, святой отец… Но это лишь усиливает безнадежность моего шанса… (Прислушался). Нет, показалось… а если приедет, значит, Бог есть, и в служении Ему я проведу остаток дней… То есть, опять же все — в пользу монастыря! У вас беспроигрышный вариант!

Лоренцо (зло). Монастырь, сын мой — не игорный дом! И тем более — не дом свиданий! И напрасно ты полагаешь, что для нас такое уж приобретение твое присутствие здесь…

Антонио. Разве вы не обязаны оказывать приют страждущей душе?

Лоренцо. Обязаны! Любому, ищущему раскаяния и утешения, мы говорим: входи, брат! Но для упорствующих в грехе, для соблазняющих слабых мира сего у нас есть другие слова: «Изыди, сатана!»… Не заставляй меня произносить их. Прошу тебя, Антонио. Что случилось, то случилось, изменить ничего нельзя, зачем же напрасно терзать себя и ее?…

Антонио. Откуда я знаю зачем, святой отец?! Монахам всегда легко давать советы влюбленным.

Лоренцо. Никто не родится сразу монахом, Антонио. Мои советы выстраданы, поверь! Я Тоже был молод и умел страстно любить… Но ее выдали замуж за другого, мы вынуждены были расстаться. А потом она умерла, я принял схиму, и храню ей верность до сих пор…

Антонио (перебивая). Горжусь вами, святой отец! Но моя женщина, слава Богу, жива, а это резко меняет ситуацию!.. Слышите? Нет? А я слышу! Не знаю зачем, не знаю почему, но слышу ее шаги… (Взволнованно.) Слава тому, кто строил этот монастырь!.. Здесь даже стук каблучков по ступеням рождает музыку! А вы еще пытались меня сбить с пути истинного! Теперь я верую и буду молиться с полным пониманием слов…

Падает на колени. Начинает молитву. Входит Розалина. Молча смотрит на Антонио. Лоренцо секунду наблюдает за ними, затем выходит.

«Превознесу Тебя, Господи, что Ты поднял меня и не дал моим врагам восторжествовать надо мною. Господи, Боже мой! Я воззвал к Тебе, и Ты исцелил меня… Ты вывел из ада душу мою и оживил меня, чтобы я не сошел в могилу… Пойте Господу святые Его… Ибо на мгновение гнев Его, на всю жизнь благоволение Его: вечером водворяется плач, а наутро радость…» (Повернулся к Розалине.) Почему ты плачешь?