Повелитель теней - Нейл Оливер

Но к ней снова явился ангел, и он открыл ей глаза на саму себя, дал силу и стимул помнить, кто она такая и какое у нее предназначение. Ей вернули ее ребенка – сына, от которого она когда-то отказалась, и теперь она пойдет вслед за ним до конца. Он направлялся в Константинополь, надеясь спасти там какую-то девушку. Ленья решила, что поедет туда тоже, чтобы, возможно, спасти там свою душу.

В обмен на то, что их двоих доставят в Константинополь, Джон Грант пообещал, что они примут участие в предстоящей войне. Их судно было одним из трех кораблей, которые везли в Великий Город отряд вооруженных людей, и то, что к ним присоединятся два профессиональных воина, было весьма кстати. Ленье не раз удавалось выдавать себя за мужчину, поэтому надеялась, что и сейчас все получится, если, конечно, никто не станет обращать на нее особого внимания.

Они договорились, что Джон Грант будет вести все переговоры, а она будет помалкивать и делать вид, что у нее угрюмый характер. Она станет во что-то вмешиваться только тогда, когда ему потребуется ее помощь. Поскольку анонимность всегда без особого труда обеспечивалась жестокими и бесчеловечными порядками, существующими на кораблях, перевозящих воинов, ей было нужно всего лишь не выставлять напоказ свое лицо и избегать общения с людьми, находящимися на судне. Случилось так, что по причине морской болезни ее упрятали на нижнюю палубу с несколькими десятками таких же, как она, и поэтому в течение некоторого времени Ленья была всего лишь страдающим беднягой, который, скорчившись, лежал где-то в углу и к которому никто не хотел подходить.

Руководил перевозкой отряда и самим отрядом один генуэзский дворянин, который из собственного кошелька оплачивал все это мероприятие, то есть давал деньги на содержание частного войска из восьми сотен человек, на оружие и перевозку их на судах. Это решение генуэзец принял в ответ на последнее, полное отчаяния обращение, поступившее от самого императора.

Их стремление попасть в Константинополь, похоже, невольно оказалось своего рода реакцией на призывы, которые доходили до самых далеких уголков мира, словно круги на воде пруда, расходящиеся от места падения брошенного в нее камня.

– Бадр был прав, – сказал Джон Грант после своего возвращения из гавани, где он договорился о том, чтобы их взяли на корабль.

– Относительно чего? – спросила Ленья.

– Относительно османов. Несколько лет назад Бадр сказал, что они на подъеме, и мы потом сражались на их стороне далеко не один раз. Но я сомневаюсь, что даже он сумел бы предвидеть, как высоко они смогут подняться.

Ленья кивнула и посмотрела куда-то далеко позади него.

– Их желанию захватить Константинополь столько же лет, сколько их вере, – сказала она. – Их Пророк предсказал, что когда-нибудь этот город угодит к ним в руки. Они с тех пор в это свято верят.

– И время для этого, похоже, пришло, – задумчиво произнес он. – Если ветры этой бури могут пригнать меня туда, куда я хочу попасть, то это замечательно.

Ленья пожала плечами и стала собирать свои немногочисленные пожитки. Небрежное отношение Джона Гранта к опасности, нависшей над христианским городом со стороны мусульманской орды, причинило ей душевную боль, но она ничего не сказала по этому поводу.

Их путешествие с того момента, как они выбрались из наводящей ужас тесноты туннеля, и до того момента, как они оказались внутри каракки, провонявшейся какой-то кислятиной, заняло почти год. Поначалу она вела счет дням, потом – месяцам, пока в конце концов ей это не надоело. Они путешествовали, имея при себе только то, что позволяло им как-то выживать. Те мили, которые отделяли их сейчас от конечного пункта их путешествия, уже не имели никакого значения. Сила, влекущая ее в Константинополь, была уже даже больше, чем сила, влекущая туда Джона Гранта. Впрочем, она предпочитала помалкивать на сей счет.

Она почти все путешествие мучилась от морской болезни, то блюя в деревянное ведро (хотя ее желудок вроде бы был пустым), то попивая солоноватую воду, которая позволяла ей не умереть, и не более того. Эти страдания напоминали ей о путешествии, которое она совершила давным-давно со своим отцом на Западные острова Шотландии, чтобы навестить Макдональда из Айлея. Тогда, будучи маленькой девочкой, она тоже испытывала во время долгого плавания по морю тошноту и недомогание. Однако те мучения казались ей пустячными по сравнению с тем, что ей довелось испытать сейчас, в ее нынешнем возрасте. Она даже готова была молить Бога о смерти, если бы не считала, что в столь тяжелых обстоятельствах, когда на кону стоит так много важного, у нее просто нет права о чем-то просить Всемогущего.

Кроме того, если исключить морскую болезнь, на душе у нее был относительный покой.

– Я не знал, что человек может быть таким бледным, – сказал Джон Грант, придя в очередной раз навестить ее.

Несмотря на испытываемые ею страдания, его внимательность к ней не вызывала у Леньи особой радости, потому что если что-то могло заставить ее почувствовать себя еще хуже, так это присутствие рядом с ней человека – любого человека, – который явно чувствует себя хорошо. Впрочем, она предпочитала об этом не говорить.

– Оставь меня в покое, – сказала она.

Ей хотелось не разговаривать, а слушать, потому что все ее попытки произнести хотя бы несколько слов вызывали в ее больном горле такое ощущение, как будто она глотала горячий песок.

– У меня хорошая новость, – сообщил Джон Грант. – Капитан сказал, что мы будем в Мраморном море ровно через сутки.

– А плохая новость? – спросила она.

– Плохих новостей нет, – усмехнувшись, ответил он. – Джустиниани говорит, что погода наконец-таки меняется в лучшую сторону. Ветер дует нам в спину… или наискось… или нам в бок… или… или туда, куда он, Джустиниани, и куда мы, а особенно ты, хотим, чтобы он дул.

– А ты, я гляжу, большой знаток по части навигации, – с иронией в голосе заметила она.

– Еще какой, – улыбнулся он. – А еще я могу сказать, что мы прибудем в Константинополь не позднее чем через день или два.

Такие разговоры, которые она вела всего лишь несколько часов назад, теперь казались ей чем-то давнишним. Те грозовые тучи, которые собирались над христианской Византийской империей, похоже, взволновали море на тысячу миль вокруг, – но погода, как и предсказывалось, изменилась, и она, Ленья, проснувшись утром, увидела, что море гладкое, как поверхность растительного масла, налитого в плошку, и их корабль пребывает в неподвижности.

Почти мгновенное изменение ее состояния показалось ей почти волшебным, и она мысленно произнесла благодарственную молитву. Она вдруг почувствовала, что может встать на ноги и, более того, вылезти на палубу из тесного зловонного помещения, находящегося под палубой.