Нет имени тебе… - Елена Радецкая

В общем, она была не так уж далека от истины. Я вообще не вспомню, когда была в парикмахерской, меня стригла Валька.

Парикмахерша Марьяна предложила мне покрасить волосы, потому что пробивается седина. Я спросила, сколько это займет времени, испугалась не попасть домой к семи, отказалась, и она стала мыть голову теплым и душистым, потом ласково перебирала пряди и вжикала ножницами. Я закрыла глаза и, кажется, задремала, и казалось мне, а может, сон приснился, будто еду на машине, высунулась в окошко, и теплый ветерок вьется, рвется, треплет волосы. А это Марьяна волосы феном сушила. Интересно, замужем ли она, есть ли у нее дети, а если нет, что она делает после работы и почему у нее такие неухоженные волосы. Марьяна коленом толкала крутящееся кресло, и я крутилась, а она укладывала волосы то справа, то слева. Я снова закрыла глаза, потеряла всякий интерес к личной жизни парикмахерши и мечтала, чтобы мое блаженство длилось вечно.

– Совсем другое дело! – сказала Марьяна, снимая с меня капроновую пелерину. – Месяца через два приходите снова, надо следить за собой.

Муза никогда не платила в кассу, а совала деньги парикмахерше в карманчик. Как теперь поступают, я не знала и кассы не видела. Марьяна сама сказала, сколько я ей должна, поблагодарила и сама положила деньги в карманчик.

И все-таки я пришла к дому первая. Но не у парадного же Дмитрия дожидаться? Я не сомневалась, что он вернется, но почему-то запаниковала. Зашла в комнату Музы. Он жил здесь, спал на ее постели. Никаких следов, ни намека, словно был выдуман мною, чтобы не было так одиноко и страшно. Он возник, словно сплелся из струек дыма моей сигареты и растворился в воздухе. Взяла подушку, понюхала. Вдавила в нее нос, внюхиваясь. Не пахнет! Ничем не пахнет! Но в прихожей его шляпа и перчатки! Они не могли возникнуть сами по себе?

Вернулся. Я успокоилась и разволновалась одновременно. Он расспрашивал о Музе. Рыцарь печального образа! В зоомузей не попал, там выходной. Выложил тысячу рублей.

– Что это за деньги? Откуда?

– Часы продал.

– Ваши замечательные часы? За тысячу?!

– Больше за них никто не дал. Зашел в магазин, но там без документов не берут. А один человек у метро – взял без документов. Похоже, большой плут, но хоть какие-то деньги я должен был выручить?

– Милый вы человек, что же вы меня не спросили, что должны, а что нет…

– А для портретика он коробочку дал.

Вытащил из кармана коробок, открыл, а там портрет Музы, который был под крышечкой часов.

И снова гадкая (а может, единственно здравая?) мысль: отвезти его в больницу! Как он себя поведет, что станет говорить и делать? Это хороший способ прояснить хоть что-то в нашей невероятной ситуации. Почему же я этого не делаю? Похоже, не хочу ничего менять. Иллюзорная жизнь, которой я живу, все равно скоро кончится, но пока она есть – пусть длится.

– Ладно, что сделано – то сделано, – говорю я, накрывая на стол. – Будем есть курицу. Это курица-гриль, вы, наверное, такой никогда не ели.

– У вас новая прическа, – отмечает Дмитрий. – Она вам к лицу.

А я думала, не заметит. Хотя как не заметить: была, словно нестриженый, взъерошенный пудель, теперь на голове аккуратная шапка волос.

Занялась бумагами. Нашла прелестное письмо к бабушке от известных художников – Билибина и его жены Щекотихиной-Потоцкой. Когда они вернулись из эмиграции, то некоторое время жили рядышком, на Плуталовой, а потом переехали, но тоже недалеко. Новый тридцать седьмой год бабушка встречала в какой-то командировке, а они заходили с подарками проведать мою прабабушку и маленькую Музу, а затем написали бабушке это поздравительное письмо с рисунками. В письме шла речь о делах с упоминанием каких-то лиц из Академии художеств и бытовые подробности, но лучше всего картинки: моя прабабушка качается в кресле-качалке. Матрона в круглых очках – в доме жила какая-то женщина, няня или домработница – с маленькой Музой на руках. А еще Муза с раскрытой книжкой на коленях сидит на горшке под нарядной елкой, а вокруг выставлены зайчик, две куклы и кукольная посуда – маленькие кастрюлька, ковшик, чайничек и чашечки на блюдцах.

В нижнем ящике комода мне попалась тонкая книжка с иллюстрациями Билибина – сказки Пушкина. Это был первый Пушкин, с которым я познакомилась в детстве, и сказки его так навсегда у меня и остались в образах Билибина.

Билибин умер в блокаду.

И снова у нас случилась ночь разговоров. Она не планировалась. Мы разошлись по комнатам, чтобы пораньше завалиться спать, ведь накануне легли под утро и встали рано. И вдруг он постучал ко мне, резко, торопливо, будто что-то случилось. А случилось то, что по телевизору шла какая-то мракобесная передача. О времени. Он воспринял все крайне серьезно: область повышенной гравитации и область отрицательных энергий, ловушка времени, кротовина, в которой замедляется время… Он думал, что это научная передача, и надеялся, что я в этом разберусь. Он не хотел верить, что все это вранье. И про зоны разлома с эфирными выбросами, про карман пространства и времени и про искривленное пространство, которое позволяет проскользнуть в другой мир…

– Как же я проскользнул? – задал он резонный вопрос.

– И в самом деле, как? И почему другие не попадали в искривленное пространство подворотни, ведь она в центре города?

Я думала об этом на полном серьезе. Значит, верила, что он оттуда?

За разговорами мы опять просидели уйму времени. Он рассказывал, как Муза жила в Коломне у генеральской дочери, о ее племяннице Анне и семейном докторе, который, как говорится, попал как кур во щи. Арестовали доктора по подозрению в разных убийствах. Первое из них – отравление Анны. Юная девица, обманутая каким-то военным, чтобы избежать позора, решилась избавиться от плода. Только помогал ей в этом не доктор, а кухарка, которая привела старуху-ворожею. В других убийствах доктора обвинил его внебрачный сын. Муза считала, что сын оговорил отца, потому что тот собирался жениться и этот брак лишил бы сына наследства. Однако, чем закончилось разбирательство и удалось ли доказать непричастность доктора к этим смертям, Дмитрий не знал. А еще он рассказал, как Муза прибежала к нему в ночь смерти Анны, как они венчались и как потеряли друг друга, потому что Муза испугалась полиции, хотя ей, как жене Дмитрия, ничего не угрожало.

– Ну, а теперь расскажите что-нибудь вы, – попросил Дмитрий. – Не о Музе, о ней вы не можете говорить с любовью.

Это правда. Поэтому я стала рассказывать о себе и не заметила, что говорю такое, о чем никто, кроме Вальки, не знал. О Машке. Она – красавица, вот она действительно похожа на Музу, и ей был дан талант, а она и себя, и талант погубила. В ней работает какой-то механизм самоуничтожения. Я подозреваю, что у нее с головой не все в порядке. А может, у нее СПИД? Иначе просто нет объяснения тому, что Машка не думает ни о себе, ни о других, ни о завтрашнем дне, будто его не будет. Ужас в том, что помочь мне никто не может, а у Машкиного отца своя жизнь. Я живу в постоянном ожидании несчастья…