Отцовская скрипка в футляре (сборник) - Иван Сибирцев

— Отчего же нет? Если, конечно, все по закону. Разумеется, необходимо, чтобы у представителя колхозов имелись надлежащие полномочия, чтобы оплата производилась только предварительно и только по чековым книжкам. И главное, чтобы я получил разрешение треста и местных властей на такую операцию.

— И в таком случае продадите строевой лес? — совсем осмелела Лидия.

— О, нет! Только тонкомер, — решительно отрезал Чумаков. Замолк и сказал раздумчиво: — Хотя, конечно, могут быть обстоятельства… Дружба народов и прочее… Ну, и разрешение опять же…

Через неделю Лидия Ивановна была в Ташкенте…

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Все произошло именно так, как рисовала в воображении Лидия Ивановна. Взревел и заглох под окном автомобильный мотор, хлопнула дверца.

Лидия Ивановна выглянула в окно… У подъезда стояла «Волга», только опоясана она была не красной, а синей полосой. И на этой полосе четко выделялось слово «милиция». Она покорно побрела к двери, сняла замок с предохранителя. На лестничной площадке загремели тяжелые шаги, кто-то остановился у двери напротив, послышался звонок в соседнюю квартиру, негромкий разговор. Потом раздался звонок у ее двери. Резкий, требовательный, властный.

Не промедлив и секунды, Лидия Ивановна с облегчением открыла дверь. На площадке стоял знакомый ей по Шарапово капитан Стуков, еще один милицейский лейтенант и соседи-пенсионеры из квартиры напротив.

— Гражданка Круглова? — официально, но больше для порядка спросил Стуков. — Лидия Ивановна?

— Да. Круглова Лидия Ивановна, — ответила она.

— Ознакомьтесь с постановлением прокурора на обыск в вашей квартире. Прошу добровольно выдать имеющиеся у вас драгоценности, деньги, а также оружие, если оно у вас есть.

— Пройдемте в комнату, Василий Николаевич, — убито сказала Лидия Ивановна. — Вот сберегательная книжка. Все, что осталось. И драгоценности есть. Даже с товарными чеками. Все куплено в магазинах «Ювелирторга». Оружие отродясь не держала. Да вы же знаете это, — и как-то по-ребячьи добавила: — дядя Вася…

Стуков, тщетно пытаясь скрыть проступавшую в каждом движении неловкость, перелистнул сберегательную книжку, заглянул в коробочки с драгоценностями и сказал дрогнувшим голосом:

— Как же это ты, Лидия? — прокашлялся и продолжал: — Конечно, по закону я обязан обращаться только на «вы»… Но ведь ты же наша, шараповская. Отца твоего, Ивана Кузьмича Круглова, я помню. Жили и росли с ним на одной улице, в армию призывались вместе. Я тебя с малых лет знаю. Помню, как ты в клубе со сцены декламировала: «Вы всегда плюете, люди, в тех, кто хочет вам добра…» Стишки этого поэта, который песню еще написал про то, что вальс старый теперь, а кругом этот…

— Твист! — машинально добавила Лидия Ивановна.

— Во-во, твист, — даже обрадовался Стуков. Чувствовалось, что этот разговор очень нужен капитану для того, чтобы дать выход переполнявшей его горести и бессильному состраданию к этой непутевой, сломавшей свою судьбу женщине. И, продолжая этот разговор, он сказал: — Раньше-то я только прозу признавал, думал, стишки — так, забава, складные слова, и только. А теперь понял: большой в них, в стихах этих, смысл.

Лидия Ивановна следила за лейтенантом, который в строгом соответствии с требованиями криминалистики начал по часовой стрелке осмотр ее жилища, сказала:

— Да. «Вы всегда плюете, люди, в тех, кто хочет вам добра». — И спросила печально: — Мать-то жива еще?

— Неужто тебе и это неведомо! — ахнул Стуков, и лицо его побурело. — Померла Анна Федоровна прошлой зимой. Схоронили ее соседи и Заготзерно, откуда она ушла на пенсию. — И вдруг, озлившись, добавил: — Тебе не давали телеграмму, не знали адреса. Надьке Жадовой ты вот оставила свой адрес, а родной матери — нет…

В комнате воцарилась тишина. Только слышались шаги милицейского лейтенанта да приглушенные перешептывания понятых. Но вот Стуков, сидевший у стола напротив хозяйки, сказал укоризненно и вместе с тем соболезнующе:

— Эх, Лидия, Лидия. Как же это ты ударилась в такую жизнь? Ведь в каком городе поселилась… Загляденье, сказка! У нас сугробы еще не сошли, а тут пьянеешь от весенних цветов. На базар пришел, глаза слепнут от фруктов. Баба ты красивая, выбрала бы мужа да и жила бы на радость. Растила детишек, а ты… Ведь тридцать шесть уже…

— Тридцать пять, — встрепенулась Лидия, но, встретив укоризненный взгляд Стукова, спросила: — А что со мной будет, Василий Николаевич?

— Что будет? — строго начал Стуков. — Этапируем в Шарапово, где творила свои художества. Проведем следствие, выявим связи, сообщников. А там суд отмерит по содеянному тобой. — Он вдруг вскинулся на стуле и спросил с хитроватой прищурочкой: — Что же ты не удивляешься ни приезду моему, ни обыску, ни тому, что я тебя конвоировать собрался в родимые твои места. Или знает кошка, чье мясо съела?

— Знает, — убито подтвердила Лидия.

— То-то, что знаешь, — укоризненно, но не без гордости сказал Стуков. — Я ведь, можно сказать, землю перерыл, а все твои договора, все накладные прочитал своими глазами, подсчитал все купленные тобою кубики. Прямо иллюзионист Кио! Рассчитываешься в Таежногорске за тонкомер, а здесь, я поглядел, — все понастроено из деловой древесины. Теперь твой черед подсчитывать все рублики, которые ты себе в карман положила за эти кубики и своим радетелям раздарила. Учти, кое-кто из них свои подсчеты уже представил нам. Ну, и сама знаешь про чистосердечное признание…

Лидия Ивановна прикрыла ладонями разгоревшиеся щеки и сказала, глядя куда-то в себя:

— Что же, Василий Николаевич, чем в таком вечном страхе незамужней вдовой дрожать, лучше срок мотать. Да и все, видно, вам все известно…

— Да вроде бы знаем кое-чего. Так вот, гражданка Круглова Лидия Ивановна, — уже строго сказал Стуков, когда удалились исполнившие свою миссию понятые. — Обязан я вам официально предъявить обвинение в хищении в особо крупных размерах лесоматериалов с просек Таежногорской ПМК «Электросетьстроя» и в даче взяток должностным лицам. Признаете ли вы себя виновной в этом?

Лидия Ивановна набрала в грудь воздух, будто запеть собралась, но сказала очень тихо:

— Признаю, Василий Николаевич. Признаю полностью. Куда денешься, но подробно все поясню только в присутствии Чумакова.

— Это что еще за фокусы? — заворчал Стуков. — Что же, принуждать не имею права. Обвиняемый — не свидетель, он может вовсе отказаться от дачи показаний… — И стал записывать, повторяя вслух: «Виновной себя признаю полностью, но подробные пояснения о содеянных мною преступлениях дам в присутствии товарища Чумакова Ф. И.»

— Все еще товарища? — чуть насмешливо спросила Лидия.

— А как бы ты думала? Товарищ Чумаков таким товарищам товарищ, что нам с тобой и во сне их увидеть боязно…

Василий Николаевич Стуков вошел в кабинет Дениса Щербакова, должно быть, прямо с аэродрома, с дорожным портфелем, не по-здешнему загорелый. Молча порылся в раздутом портфеле, извлек из него румяное яблоко, положил на стол перед Денисом и улыбнулся:

— Отведайте, Денис Евгеньевич. Так сказать, гостинец.

Подсел к столу, хмуро, но не скрывая удовольствия, посмотрел, как Денис вгрызался в сочное яблоко. Потом, отвечая каким-то своим, видимо, не дававшим ему покоя мыслям, сказал:

— Все-таки трудная у нас работа, Денис Евгеньевич, мучительная порой. Правильно вы однажды заметили: молоко надо выдавать нашему брату за вредность производства.

— Что, Василий Николаевич, нелегкая выдалась поездка?

— Поездка как поездка. Мотался по кишлакам, пролил семь потов под тамошним злым, даже в марте, солнцем. Трудность в другом, Денис Евгеньевич… Есть у нас, в Шарапово, обелиск Вечной славы. На нем фамилии моих однополчан, с которыми хлебал солдатскую и свинцовую кашу. Пятился в активной обороне аж до самой Волги, а потом города брал обратно. Пятьсот фамилий шараповцев, не вернувшихся с фронта. Среди них семеро Стуковых, отец мой, два родных брата, ну, и, значит, четверо более дальних родственников. В этом же списке и сержант Иван Кузьмич Круглов. Вместе с этим Ваньшей Кругловым мы на пересыльном пункте грызли мерзлые концентраты и на фронт ушли с одной маршевой ротой. Дальше уж нас разбросала война. Помню я Ивана Круглова так, что вижу его даже с закрытыми глазами. — Стуков махнул рукой, провел ладонью себе по лицу и сказал глухо: — А теперь вот этапировал я в Шарапово арестованную мною в Ташкенте родную дочь Ивана Круглова, Лидию. Вы человек начитанный, интеллигентный… Вот как вы понимаете? Мне, солдату, службисту, милиционеру легко это?…

— Трудно, Василий Николаевич, очень трудно, — не скрывая волнения, подтвердил Денис. — Тяжкий хлеб у нас с вами. Заместитель прокурора области однажды в минуту откровенности признался, что довелось ему давать санкцию на арест школьного друга, который был уличен в махинациях. А что делать, Василий Николаевич? Еще древние греки утверждали: «Платон мне друг, но истина дороже». А тут ведь — закон!.. А в общем-то, ох, как я понимаю вас, Василий Николаевич. И если так уж трудно, может, мне одному врубаться в эти лесные дебри?