Охотник за смертью. Война - Саймон Грин

– У нас много друзей, и все они ждут вас по дороге. Мы знаем, откуда вы, знаем, куда направляетесь. У нас глаза и уши повсюду. До Красного вы не доберетесь. Мы не допустим.

– Как твое имя? – спросил Тоби. Голова рассмеялась ему в лицо.

– Имена? Это людская выдумка. Мы меняем свою идентичность, как меняем тела. Мы забыли, кем были когда-то, и нам это нравится.

– Расскажи, что ты знаешь о Харкере, – терпеливо спросил Джиль. – Что ты знаешь о Красном и его планах. И почему вы так решительно настроены не дать нам к нему попасть.

– Я не обязан отвечать на твои вопросы, человек! Голова плюнула Джилю в лицо. Он не моргнул.

– Я могу заставить тебя говорить. Смотри на меня, игрушка.

Он чуть наклонился, вглядываясь в темные глаза головы. Вдруг его сущность стала ошеломляющей, пугающей, ужасной. Будто из-за маски Джиля Дезсталкера показалось что-то неожиданно мощное и страшное. Медведь и Козел съежились, Тоби подавил желание сделать то же самое. Камера Флинна дрогнула, но он не перестал снимать. Голова испустила высокий визг – очень жалобный звук, как ребенок, которого пытают. Джиль вдруг расслабился, и не стало его ошеломляющего присутствия – так же внезапно, как оно появилось. Глаза головы были крепко зажмурены.

– Ладно, – тихо сказала она. – Мы боимся Красного. Никто, кто уходит к нему, не возвращается. Никогда. Даже самые большие фанатики нашего дела. Как мы слышали, он собирает себе армию глубоко в Лесу. Говорят, что он просто собирается положить конец войне. Или миру. Нашему миру. Говорят, что он сумасшедший, как может быть только человек, и заражает игрушки своим безумием. Я вас, людей, знаю. Вы попробуете его уговаривать, а кончится тем, что вы станете такими же безумными, как он. Безумными, как Красный. И кто знает, насколько сильнее он станет, когда ему начнут помогать люди, люди такие же сумасшедшие? И потому мы залегли в засады у вас на пути вдоль всей Реки. Вам не добраться до Леса живыми.

– Мы хотим его забрать с собой, – сказал Джиль. – Увезти с планеты. Разве вы не этого хотели бы? Голова только засмеялась.

– Ты лжешь. Люди всегда лгут, мы знаем. Они говорили, что нас любят, когда приезжали с нами играть, потом уезжали и нас бросали. Мы только игрушки – поиграть и бросить, когда кончится каприз. Они нас никогда не любили. И вы все за это заплатите.

– Я думаю, хватит, – сказал Джиль. – Это за Джулиана. Он поднял эту голову и надавил на глаза большими пальцами. Массивные глазные яблоки вдавились внутрь, дробя хрупкие микросхемы. Голова жалобно взвыла. Джиль вытащил пальцы и перебросил вопящую голову через борт – пусть ее найдут друзья, если захотят. Он обернулся на остальных, но ни людям, ни игрушкам сказать было нечего. Он снова откинулся спиной на ограждение. – Информации меньше, чем я рассчитывал, – спокойно произнес он. – Я ничего важного не забыл?

– Разве что одно, – сказал Тоби. – Почему они все время называют Харкера Красным?

– Они сказали, что он безумен, – ответил Джиль. – Опасно безумен. Наверное, красный – это цвет крови. – А мы едем прямо к нему, – заметил Козел. – Какие мы везунчики!

– Заткнись, Козел, – беззлобно буркнул Медведь.

Они плыли вниз по Реке, минуя оставленные поля боя и мертвых игрушек. Война была здесь и прошла. Постоянный дальний гул взрывов становился громче, ближе. Они миновали игровые площадки; форты и замки, бревенчатые хижины и коттеджи в розовых садах. Все сожженное, разнесенное на куски, тщательно разрушенное. Ферма со всеми амбарами и сараями для искусственных животных. Животных давно не было, а строения сожгли, и остались только обгоревшие кости людей, насаженных на шампуры в горящем дворе. Чем ближе колесный пароход подплывал к Лесу, тем сильнее были следы войны, и всюду лежали мертвые сломанные игрушки, глядя в небо пустыми глазами. Теперь было никак не узнать, были они хорошими или плохими или им было на все наплевать. А пароход шел весь день, потом вечер, потом настала ночь.

Члены экспедиции заметили открытое поле без видимых следов войны и подошли к берегу. Людям был нужен свежий воздух и шанс размять ноги. Игрушкам это было не очень понятно, но они не возражали. Они не говорили прямо, но было видно, что по мере приближения к Лесу растет их тревога, и они так же обрадовались перерыву в путешествии, как люди. Ночь была темной, воздух прохладным, и люди набрали дров в ближайших кустах и разложили костер. Было почти мирно, если не считать постоянного рокота далекой войны, будто где-то шла нескончаемая гроза. Снова вышли сонная луна и пятиконечные звезды.

Джулиана с парохода пришлось снести. Подпитка, которую дал ему Джиль, кончилась, и когда наступила вечерняя прохлада, старые раны заболели сильнее. Однако Джулиан казался достаточно веселым, сидя возле костра и поджаривая мясо на палочке. Медведь и Козел сели от него по бокам, составляя компанию. Козел все время пережаривал мясо, потому что был слишком занят разговором, чтобы за ним следить. Медведь все равно его съедал, просто чтобы сохранить мир. Напротив сидел Финли, как всегда, рядом с Евангелиной. Тоби и Флинн держали по три палочки каждый и съедали мясо с той скоростью, с которой успевали жарить. Хэллоуини не успевал им его подносить. Он стал чуть медленнее, чем был, со всеми металлическими шплинтами и скобами в костях, но был счастлив, что по-прежнему полезен. Джиль сидел чуть поодаль от всех, курил вонючую сигару и молчал. К мясу он интереса не проявлял. Пуги тоже сидел сам по себе, будто не уверенный, что ему здесь рады. Капитан и Что Хочешь остались на борту «Веселой миссис Трасспот» – как они сказали, чтобы присматривать. У костра пели песни, вели разговоры, и как-то постепенно заговорили о детстве.

Начал Плюшевый Медведь. Финли рассказывал о странных мирах, которые он видал в своих странствиях, и Медведь спросил, как ему нравится Мир Шеннона – планета, предназначенная для взрослых детей. Финли нахмурился.

– Трудно сказать, как тут было до войны, но, кажется, я могу понять, что здесь привлекало. Место, свободное от взрослых забот и тревог, шанс снова стать ребенком. Провести детство правильно, так, как оно должно было пройти. Редко детство бывает по-настоящему счастливым – разве что у людей с очень избирательной памятью. У меня не очень получалось быть ребенком. Таланта не было. Я только хотел, чтобы детство скорее кончилось и можно было войти в куда более интересный мир, где жили взрослые.

В клане Кэмпбелл, как во всех кланах, детей обучают быть полезными членами Семьи чуть ли не с пеленок. И бойцами тоже, потому что у моей Семьи было много врагов, и самим фактом своего рождения я стал участником всех счетов и вендетт, которые тянулись уже столетиями. Я в это втянулся рано – даже слишком, по мнению моих консервативных родителей, которые боялись, как бы я не убил кого-нибудь влиятельного и знатного на запрещенной дуэли. Родителей я видел не много. Отец всегда был занят делами клана, управляя бизнесом Семьи. Милая мамочка предпочитала воспитанию детей водоворот светской жизни. Типичные для клана родители. Нескончаемая череда гувернанток и наставников старались обучить меня всему, чему надо, и уберечь от беды. Друзей у меня было мало. Настоящих друзей. Дружба за пределами Семьи не приветствовалась, а внутри клана мы слишком были заняты борьбой за власть и верховенство. Зато у меня были игрушки. Все, с которыми я только мог играть.