Междуречье - Гарри Тертлдав

Верно. Раб тоже может есть хлеб, пить кислое пиво или хлебать воду из канала. А достояние… видимо, он был зажиточным человеком у себя дома, иначе откуда бы ему взять меч? А теперь, если его не выкупят, он просто останется жить. Тоже неплохо. Наверное, он еще не понял, как резко поменялось его положение. Шарур не стал ему объяснять: пока он плохо представляет себе, что его ждет, он будет оставаться послушным.

— На рассвете я вас разбужу, — пообещал Эрешгун, когда Шарур расстелил циновку. Как и Шарур, отец не стал упоминать имени Хаббазу. Осторожность еще никому не мешала. Произнесенное имя может дойти до слуха Кимаша. А то и бог может его услышать. Устраиваясь поудобнее, Шарур еще думал об этом, но совсем недолго.

Отец разбудил Шарура на рассвете. Вставать не хотелось. Он протер глаза, зевнул, едва не вывихнув челюсть, и заставил себя подняться на ноги.

— Пленник не сбежал? — спросил он, озираясь в серых рассветных сумерках.

— Спит, как дитя, — отозвался Эрешгун. — Я уже наблюдал подобное и в других городах, где боги правят напрямую. Люди знают, что боги беспокоятся за них, и сами не волнуются. Иногда я им даже завидую. Но только иногда...

Хаббазу сидел рядом, потягивая пиво. Вор выглядел настороженным, похоже, его бог и не думал заботиться о нем. Он кивнул Шаруру.

— Вчера вечером, — тихо сказал Эрешгун, —уже после того, как ты заснул, приходили люди от лугала, спрашивали, не поймали ли мы того вора, которого намедни искали? — Отец по-прежнему избегал имен. Хаббазу ухмыльнулся. Эрешгун продолжил: — Я сказал «нет», и они ушли. Но лучше вам поторопиться, а то как бы кто-нибудь не догадался, что вор-зуабиец и наемник Буррапи — одно лицо.

— Ты прав. — Шарур пнул ногой спящего пленника. Имхурсаг не сразу пришел в себя, но потом вспомнил все, что случилось с ним накануне, вскочил на ноги и припал к ногам Шарура. Шарур выдал ему кусок хлеба и чашку пива, а потом собрал свою команду и отправился в Гибил.

По дороге встречные крестьяне спрашивали у них, как прошел вчерашний день и радовались, узнав, что войско Гибила одержало верх в первой стычке. Пленник недоумевал.

— Разве твой бог не сказал им о победе?

— Энгибил этим не занимается, — ответил Шарур. — На самом деле он не знал, чем занимается, а чем не занимается Энгибил. Бог Гибила не делал этого на протяжении нескольких поколений. Но если ему придет в голову забрать власть у лугала, придется взять на себя и эти заботы. До сих пор только редкостная лень бога позволяла людям Гибила оставаться свободными.

— Странно это, — пожал плечами имхурсаг. Хаббазу переглянулся с Шаруром, но ничего не сказал.

— А нам нравится, — сказал Шарур, отвечая сразу и пленнику и Хаббазу.

— Чудно как-то, непривычно, — повторил пленник. Хаббазу рассмеялся. Шарур попробовал напустить на себя грозный вид, но ничего не сказал.

Ушурикти, не ходивший на войну, встретил их низким поклоном.

— А-а, сын главного торговца, — с ухмылкой произнес работорговец, — ты взялся перетаскать ко мне весь Имхурсаг? А почему по одному? — Он достал влажную глиняную табличку из горшка с плотной крышкой, предохранявшей глину от высыхания, и что-то написал на ней. Шарур, хотя и читал вверх ногами, понял, что работорговец просто вписал имя владельца раба.

— А как его зовут? — поинтересовался Ушурикти.

— Понятия не имею. Как-то времени спросить не нашлось. — Шарур повернулся к пленнику. — Как тебя зовут, парень?

— Меня зовут Дуабзу, господин, — ответил имхурсаг.

«Ду-аб-зу». Ушурикти тщательно вписал имя раба.

— А скажи-ка мне, Дуабзу, остался у тебя в Имхурсаге кто-нибудь, кто мог бы выкупить тебя? Если они дадут хорошую цену, можешь опять стать свободным.

— Остался, остался! — Дуабзу заметно повеселел. — Вполне может статься, что вскоре я опять услышу голос моего бога в своем разуме. Надеюсь, так оно и будет!

— Он не бедный человек, — заметил Шарур. — Бедняк не стал бы размахивать бронзовым мечом.

— Верно говоришь, — Ушурикти кивнул. — Бедняку бронзовый меч не по карману. Другое дело, найдутся ли у него родичи и захотят ли они заплатить выкуп? Когда человек попадает в плен, бывает, родичи предпочитают забыть о нем. У них же остается его добро. — Кто, кто, а работорговец уж точно повидал немало таких случаев.

Дуабзу испуганно взглянул на него.

— Мои родственники не такие. Если ты назовешь приемлемую цену, они заплатят. Если они откажутся, Энимхурсаг навсегда отвернется от них, он не любит злых людей. — Он с опаской посмотрел на Шарура. — В Имхурсаге бог не позволяет людям быть такими злыми. Я думал, и в Гибиле так же.

— В Имхурсаге бог не дает мужчинам быть мужчинами, — резко ответил Шарур. — А мужчины разные. Не все хорошие, но и не все плохие. Ты разве не замечал, что и боги разные? Они ведь разное внушают людям.

Дуабзу замотал головой.

— Не тебе спорить с сыном главного торговца, — усмехнулся Ушурикти. — А тебе, сын торговца, не пристало спорить с рабом.

— Знаю, — кивнул Шарур. — Ладно. Оставлю его у тебя. Он вторгся на нашу землю. За него заплатят. Или не заплатят. Но кто-нибудь, либо гибильцы, либо имхурсаги его купит. Вот мы с тобой и останемся с барышом.

— Барыш — это хорошо, — согласно покивал Ушурикти. Может, Дуабзу так и не считал, но его никто не спросил. Работорговец увел его в маленькую хижину с большим засовом. Там пленнику предстояло ждать своей участи. Шарур оглянулся. Интересно, а в какой хижине держат Насибугаши и сколько еще других имхурсагов временно примет на постой Ушурикти и другие работорговцы Гибила?

— Идем домой, — кивнул Шарур Хаббазу. — Будешь моим гостем. Надо перекусить. Считай, что мой дом — твой дом.

— Ты великодушен, сын главного торговца, — с поклоном сказал Хаббазу и ответил в соответствии с ритуалом: — Если ты когда-нибудь заглянешь в Зуаб, приходи в мой дом. Будешь моим гостем. И будешь считать, что мой дом — твой дом.

— Непременно воспользуюсь твоим предложением, если когда-нибудь еще окажусь в Зуабе. — При этом он подумал, как примет его Энзуаб, особенно