Миромагия - Александр Матюхин

Семен прищурился, глаза заболели от внезапного перехода. Позади удивленно воскликнула Вячеслава.

— Цветочки! — завопила она, — Бабочки!

— Я тебе дам, цветочки! Ни шагу от бабушки! Мало ли что здесь водиться! А вдруг если пауки какие-нибудь или змеи?

Бабушка Фима очень ловко умела разрушать иллюзии.

Семен дождался, пока глаза привыкнут к яркому свету, и огляделся. На вершине холма стоял огромный зеркальный дворец. Видимо, тот самый Храм. Стены его сверкали на солнце, отражая сотни (а то и тысячи) солнечных лучей. Создавалось ощущение, что Храм тонет в огне, что он и есть — часть этого ослепительно света… Лестница тянулась прямо к Храму, извивалась и терялась где-то у его подножия. Значит, другого пути нет. Только вперед.

Семен сделал несколько шагов и оглянулся. Внизу простирались розовые облака. Они вальяжно плыли вокруг холма, омывали его розовыми хлопьями, и устремлялись в свое бесконечное путешествие. Розовое море — глубокое и бесконечное. А что там под ним? Что за мир? Что за земля?..

Бабушка Фима легонько толкнула Семена в коленку.

— Замечтался что ли? — пробормотала она. — Я бы на твоем месте поторопилась! Кушать хочется!

— Вы уверены, что нас покормят? — усмехнулся Семен и запрыгал по ступенькам.

— Нет, но хозяина Храма все равно же придется убивать. А зачем ему, мертвому, еда?

Семен сомневался, что хозяину Храма и живому-то нужна была еда, но благоразумно промолчал.

Лестница показалась ему бесконечной.

Крысолов остановился перед дверьми Храма Зеркал и Улыбок. Крысолов был счастлив. Он улыбался. Счастье, будто паразит, проникало в организм крысолова и там, внутри, дергало за какие-то невидимые ниточки, заставляя улыбаться, испытывать удовольствие, радоваться жизни. Без этого в Храме нельзя. Иначе можно задохнуться от одиночества. А так — растягиваешь рот в улыбке, вдыхаешь полной грудью и медленно распахиваешь огромные двери. И счастье там, внутри, ворочается, защищает…

— Ты странно выглядишь. — спросила муза. — Так надо?

— И ты тоже улыбайся! — наставительно сказал крысолов, после чего отворил двери.

Храм никогда не запирался. Это вообще глупо — запирать что-то в своем сознании.

Храм начинался с длинного и узкого коридора. На полу лежал бархатный ковер красного цвета, стены были зеркальными, а с потолка на тонких нитях свисали светящиеся круглые шарики.

Зеркала ловили отражение музы и крысолова и запускали их в бесконечность, отражая и отражая — все дальше, в глубину собственных иллюзий.

Муза с любопытством оглядывалась по сторонам, хотя смотреть здесь было, в общем-то, не на что. Следы от ее босых грязных ног тянулись ровной цепочкой по ковру от самых дверей.

— Он сразу уничтожит мир? — спросила муза.

— Что?

— Ты дашь Брокку артефакт… и он сразу возьмет и уничтожит весь мир?

— Я не знаю. Мне надо будет с ним поговорить. — крысолов никогда в жизни не испытывал столь острую нехватку времени. Ему казалось, что он так много не успел. Например, просто, по человечески, пожить… — Я не хочу, чтобы Хозяин уничтожал мир. Я… мне надо подумать, понимаешь?

— Понимаю. Каждому из вас есть, что терять.

— А тебе нет?

Муза пожала плечами:

— Я же выдуманная. Я не скучаю. Разве что иногда от безделья.

Они подошли к еще одним дверям. Двери были черного цвета, покрытые густой паутиной трещин (да и обыкновенной паутиной тоже), с нелепой овальной ручкой и крохотным отверстием замочной скважины.

Крысолов напряженно выдохнул. Он хоть и был счастлив (в этот самый момент, в эту самую секунду), но не смог сдерживать волнения. Ох, сколько мыслей, мыслишек суетится в голове, будто взбесившиеся тараканы, вздумавшие захватить мир.

— Что-то не так? — спросила муза, переминаясь с ноги на ногу.

Крысолов обнял ее за плечи. Сам не знал почему. Пробормотал:

— Ты, это… главное, ничего не говори. А то знаю я тебя. Вылезешь вперед, начнешь Брокку что-нибудь доказывать… А он этого не любит. Храм — это его мир, его воображение. Здесь мы всего лишь гости. Поэтому, ну, знаешь, будь осторожнее.

— Я что, похожа на сумасшедшую? — отозвалась муза. — Конечно, буду осторожнее. В ином случае, всему миру конец, верно?

— Да, верно… постой, что? Причем здесь конец света и твое молчание?

Муза хитро подмигнула подбитым глазом и внезапно толкнула дверь ногой. Дверь со скрипом распахнулась. Повеяло теплотой, запахом свежих булочек с кремом, сыростью и плесенью. В глаза ударил яркий свет.

Муза легонько, почти неощутимо, чмокнула крысолова в щеку, потом шепнула:

— Спасибо. — и первой прошла в приемный зал Храма Зеркал и Улыбок.

Крысолов удивленно моргнул.

— Ты идешь? — спросила муза, не поворачивая головы.

— Что происходит?

— Все в порядке. Я же муза.

Крысолов переступил через порог и оказался в приемном зале. Дверь за ним захлопнулась. Внезапно запахло рафинадом.

— Лестница. — сказал Вальдемар. — Я так и знал! Секретная лазейка в Храм!

Снежок еще не до конца присыпал следы недавнего пребывания здесь людей. Хватка присела на корточки, задумчиво водя ладонью по земле. Клим присел рядышком, для порядка, и разглядывал лестницу.

— И что дальше? — поинтересовалась Наташенька. — я тоже могу присесть с вами, но это вряд ли поможет, верно?

С неба упал сотовый телефон и при этом не разбился. Линия света исчезла. Вальдемар поднял сотовый и убрал его в карман.

— Мне кажется, — сказал он, — нам нужно перейти по лестнице на ту сторону.

— На ту сторону?

— Вот именно. — Вальдмер отошел на несколько шагов в бок и протянул вперед руку. Рука уперлась в прозрачное, невидимое НИЧТО. В стену. В совершенную неизвестность.

— Впереди конец мира. — объяснил Вальдемар. — Это место, где заканчивается Мрак и остается пустота.

— Земля круглая. — уточнила Наташенька на всякий случай. — в школе все проходят!

— Никто и не спорит. Но дальше этой невидимой границы мы сможем пройти только по мосту.

— И мы попадем в Храм. — отозвалась Хватка. — Мы с Умником искали лазейку в Храм целую вечность… с того момента, как появились на свет. Он был так близок…

— Ты все еще жалеешь его? — осторожно спросил Клим.

— Невозможно любить кого-то, а потом сразу его ненавидеть. Даже если этот человек псих.

— Он убил всех твоих друзей.

— И в чем-то я его понимаю. Он стремился к своей цели.

— Но ведь…

— У Умника была цель в жизни. И он старался ее достичь. У меня, вот, цели нет. Я всего лишь Хранитель. А это не цель, а обязанность. Понимаешь разницу?