Рональд Лэйнг. Между философией и психиатрией - Ольга Власова

В психотерапии Лэйнг, следуя своей теории, стремился поместить пациента в адекватный социальный и культурный контекст. Джон Хитон вспоминал, что в конце 1970-х к нему за консультацией обратились родители одного пациента, который уже не раз проходил психиатрическое лечение и теперь ему назначили лоботомию [505] . Он был чрезвычайно образованным, интеллектуальным и набожным мусульманином, а его симптомы отсылали к истории и учению суфизма. Хитон решил посоветоваться с Лэйнгом. Тот обратился к своему приятелю, который был знаком с некоторыми суфийскими сообществами. С его помощью пациента удалось направить в Египет, и где-то через год Хитон получил благодарственное письмо, где он говорил, что теперь его жизнь обрела смысл, и он постигает путь дервиша. Вот так то, что было неприемлемо в одной культуре, могло быть вполне адаптируемым в другой.

Лэйнг не предложил никакого обновленного психоаналитического метода, и его практика мало напоминала психоаналитическую. Следует признать, что его вклад в психоанализ не так уж велик. Его технику невозможно скопировать, и поэтому никакого лэйнгианского направления психотерапии или психоанализа не существует.

Возможно, все дело в том, что предложенная Лэйнгом теория, критикующая психиатрию в ее основаниях, не предполагала при этом никакой психотерапевтической практики, ведь если медицинский статус понятия психического заболевании сомнителен, то каким образом с ним можно и нужно иметь дело? Как отмечает Ян Гордон,

Лэйнг смог сконструировать систему, в которой нигилизм функционален. К сожалению, в рамках такой позиции сам концепт «лечения» не имеет смысла [506] .

Этот элемент нигилизма и сделал Лэйнга всемирно известным в психиатрии и за ее пределами, и во многом именно с этим нигилизмом и ярым критицизмом связывают вклад Лэйнга в психиатрию как практику и теорию. Стивен Ганс отмечает: «Ронни был св. Георгием. Он если не убил дракона психиатрии, то смертельно ранил его» [507] .

По обобщенным результатам исследования, проведенного в 1970-х гг. Мартином Ротом и Моррисом Карстэрзом книги и идеи Лэйнга привели к уменьшению числа врачей, пожелавших выбрать в качестве специализации психиатрию, приблизительно на десять процентов. В 1970–1980-е гг. в одной из программ ВВС, посвященных Лэйнгу, множество психиатров, которым задавали вопрос о ценности его идей для психиатрии, говорили о том, что Лэйнг должен стать стимулом для развития психиатрии в том смысле, что его идеи должны побудить психиатров опровергнуть их.

Закономерно, что ярый критицизм Лэйнга, вызвал ответное критическое движение, вытеснив его за пределы психиатрии. Поэтому он был одновременно и классиком психиатрии, и психиатром-маргиналом.

Ник Кроссли отмечает, что коренным этапом профессиональной идентификации Лэйнга как психиатра стали уже шестидесятые. На его взгляд, в это время с публикацией первых результатов своих исследований он начал постепенно отходить от официальной психиатрии, и это было связано с нарастающим сближением с контркультурными и политическими кругами. Кроссли указывает на занятный момент: публикации Лэйнга времен 1960-х все реже выходят в медицинских журналах и все чаще появляются на страницах социальных и политических изданий. Так, его первые статьи «Философия и медицина» (1949) и «Здоровье и общество» (1950) выходят в « Surgo », «Случай синдрома Ганзера» (1953) – в «Journal of the Royal Army Medical Corps », «Пациент и медсестра» (1957) – в «The Lancet», «Исследование теории тревоги и невроза у Тиллиха» (1957) и «Совместное функционирование пар в аналитических группах» (1958) – в «British Journal of Medical Psychology» . Все это медицинские журналы. Начиная с 1962 г. они встречаются редко. «Серия и связка в семье» (1962) и «Что такое шизофрения?» (1964) выходят в «New Left Review», «Является ли шизофрения болезнью?» (1964) – в «International Journal of Social Psychiatry» , «Шизофрения и семья» (1964) – в «New Society », и только «Результаты семейно ориентированной терапии госпитализированных шизофреников» (1965) – в классическом «British Medical Journal » [508] . Добавим к этому, что, таким образом, практически все статьи, впоследствии составившие «Политику переживания», были опубликованы в основном в не-медицинских изданиях. Неудивительно, что она достаточно критично была принята медиками.

Лэйнг никогда не работал профессором в университете, никогда не писал научных работ в классическом стиле и по классическим канонам и никогда не стремился получить ученых степеней и знаний. За всю жизнь ему не присвоили ни одной почетной степени ни одного университета мира, хотя во многих из них он выступал с лекциями и докладами. Не принимали его и в родных стенах. Даже в годы его всемирной известности его ни разу не пригласили выступить в университете Глазго. Было понятно, что alma mater относилась к своему воспитаннику весьма и весьма неоднозначно.

При этом нельзя сказать, что Лэйнгу никогда не предлагали должность университетского преподавателя. Его приглашали в Стратклайдский университет, в Глазго, Ролло Мэй и Фритьоф Капра обещали свое содействие в трудоустройстве в Стэнфордском университете, декан отделения медицины предлагал ему должность профессора в Принстонском университете. Но нужна ли была Лэйнгу карьера университетского психиатра и смог ли бы он достаточно долго продержаться в рамках классической университетской психиатрии и добиться каких-то успехов? На этот вопрос можно ответить практически однозначным «нет». Лэйнг не то чтобы боролся с этой системой, не то чтобы выступал против нее, он просто был полностью свободен от нее. И это позволяло ему делать все, что он хотел, все, что он считал нужным делать. Это говорил и он сам:

Одна сторона меня, конечно же, хотела быть профессором психиатрии университета Глазго, а другая – нет. Должность профессора психиатрии в университете Глазго – это неосуществимая донкихотовская мечта, поскольку в этом случае я буду настолько подчинен обстоятельствам, что не смогу делать то, что хочу, ни в Глазго, ни где-либо еще [509] .

Средоточием теории, исследования и практики стал для Лэйнга Кингсли Холл. Он стал утопическим местом, где могли быть реализованы представления Лэйнга о теории и практике психиатрии. В силу своей маргинальности по отношению к официальной медицине здесь Лэйнг мог апробировать собственную теоретическую и психотерапевтическую модель. Он мог говорить о том, что психиатрия – это институт власти, блокирующий путь к истинному существованию, а также, отбрасывая ложные стереотипы, помогать на этом пути.

Особенно примечательно здесь то, что такие вполне экзистенциалистские идеи в 1960-е гг. можно было реализовать на практике лишь в утопическом пространстве. Экзистенциально-феноменологическая психиатрия, которая так же, как и Лэйнг, выводила на первый план экзистенциальный контекст психического заболевания, вполне успешно функционировала в рамках психиатрической системы. Она стала своеобразной надстройкой по отношению к традиционной теории – не обязательной, но симпатичной и полезной.

Отличие идей и практики Лэйнга в том, что они не надстраивались, а шли вразрез с парадигмой психиатрии. И дело здесь не только и даже не столько, в том, что ему был свойствен мощный критический импульс. Часто бывает, что критика оснований вполне логично вписывается в теорию, на этих же основаниях и построенную. К примеру, критика картезианства ничуть не мешала Гуссерлю строить картезианскую эйдетическую феноменологию. В случае Лэйнга мы имеем дело не столько с критикой, сколько с изменением ракурса исследования.

Революционность Лэйнга для психиатрии как раз не в том, что он подверг жесточайшей критике ее положения и вынудил оправдываться многих традиционных психиатров. Оправдания для науки не конструктивны. Его революционность в том, что он попытался выстроить принципиально иную по отношению к психиатрической схему природы и сущности психического заболевания. Он показал ее прогностическую ценность, ее терапевтическую эффективность, ее больший ценностный потенциал. Эта возможность другого и оказалось революционной. Хотя эта попытка и не стала всецело успешной, хотя она и зашла в силу своей изначальной теоретичности в тупик, она создала ощущение полушага от успеха.

Многочисленные «если бы…», до сих пор произносимые всеми исследователями Лэйнга, укрепили полноценность его антипсихиатрического проекта и способствовали тому, что не сама система (которая как единый проект потерпела поражение), а ее отдельные элементы стали весьма успешно использоваться в психиатрии и постепенно врастать в нее. Критика ее властной функции подтолкнула смягчение структуры и режима, исследования экзистенциального статуса психического заболевания вызвали нарастающее внимание к личности больного, нападки на семейную систему привели к разработке комплекса мер по работе с окружением и проч. Можно многое говорить о провале проекта Лэйнга, о его тесной связи с духом эпохи и утопичности, однако для самой психиатрии, скорее, был важен не его успех или неуспех как таковые, а то «почти», которое их разделяло.