Поветлужье - Андрей Архипов

– Сказываю, раз попалась волку в пасть – не вернешь. – Вытерев выступившие от дыма слезы, Улина подняла руку, чтобы заправить выбившиеся волосы, но неожиданно повернулась к Трофиму, не отводя глаз: – Что, вой, проглотишь али боязно, что мышка поперек горла встанет?

– Такую мышку впору в руки взять да оберегать всю жизнь от кошек… – Воевода потянулся, чтобы помочь ей заправить прядь, но рука его дрогнула и накрыла хрупкую женскую кисть, сразу замершую от робкого прикосновения.

Тихо стукнула створка двери, незаметно для двоих выпустив скользнувшего как тень полусотника.

– Ай-ай-ай, Лаймыр, – сразу стал ворчать Иван, стоило ему выйти во двор. – Ведь все рассчитал, зараза такая: двое холостяков, внучка писаная красавица, глаз не оторвать… Теперь бы выяснить, кто у нее папа. Однако думаю, что ты и это уже просчитал задолго до нашей встречи, старый хитрец. Только вот чего тебе от нас надо? Не шуточного чего-то, раз на словах не сказал…

Вечером того же дня Иван понял, что дело худо, потому что Трофим приобрел чересчур задумчивый вид и отвечать стал немного невпопад.

– Ты что, серьезно на девчонку эту запал? – попытался он растормошить своего воеводу, устроившись удобнее на верхнем ряду полатей.

– Запал? А… Нет… не знаю…

– Хм… Ну ладно, в дела сердечные лучше не вмешиваться, а то тебе же и достанется… в любом случае. А коли надумаешь что, так признаешься когда-нибудь. Ты лучше вот что мне объясни: сколько черемисов в междуречье Ветлуги и Вятки обитает, приценивался?

– Много…

– Ну сколь много-то?

– Не знаю, – заворочался Трофим на нижних нарах. – Кто же считал? Тем паче что в этом междуречье не одно черемисское княжество. Мы с тобой токмо с Ветлужским кугузством дело ныне имеем…

– Ну что замолчал? Давай сказывай далее… Хотя бы про численность этого княжества. Я-то первый раз их поселение вижу, так и то сразу заметил, что не такой уж и дикий край тут… Кузни, кожевенным духом шибает, мастерские разные, а народу в этом городишке намного больше, чем у нас всех, вместе взятых.

– Так князь же здесь сидит, в Шанзе… Потому и копятся людишки в городке: всякому сытно поесть хочется, а прибытка тут больше. Заметил, как дирхемы серебряные мелькают у людей торговых?

– Угу. Хочешь сказать, что другие поселения поменьше будут? – свесился Иван со своего места.

– Хочу сказать, что тут стольный город, а через другие места великих торговых путей нет… С чего другого им пухнуть-то?

– И все же. Сколько, к примеру, воев выставить они могут?

– Эти-то? Мыслю, с этого княжества тысяча встать может. А всего по Ветлуге черемисов сидит… ну, тысяч… десятка два али два с половиною…

– Тьфу ты, никак тебя правильно считать не научу… двадцать или двадцать пять тысяч, значит. И это только тут?

– Ага, на Вятке и Пижме гуще сидят, по Волге-реке также много поселений, еще чуток на полуночи живут, даже ближе к закату… но про то мне мало что ведомо.

– Да… Как же такая сила до сих пор тех отяков не смела, что около нас живут?

– Кто ж его знает? Может, мир у них с ними на Вятке стойкий ныне, не хотят его портить. А может, просто не обращали внимания до поры… Вот ты комару уделяешь внимание, пока он тебя звоном беспокоить не станет?

– Слушай, только сейчас дошло до меня… – Иван спрыгнул с полатей и присел на постель к воеводе. – Ты жен и детей их не считаешь?

– Нет, с чего бы это? Токмо тех мужей, кто в семье голова…

– Так у них один вой выходит на двадцать пять семей, так?

– Так… да про дань, что черемисы платят булгарцам, ты запамятовал… Иначе получалось бы по вою на… десять али пятнадцать мужей, коли по-твоему считать. Остальные дань отрабатывают. Да и оставшимся числом трудно прокормить всех, – наконец-то оживился Трофим. – Надо и на воев, и на мастеровых хлебушек посеять… Десять семей на земле пахать должны, абы прокормить еще одну. И это у нас, в Переяславле. А тут землица не та будет, оттого и счет чуть другой.

– А как же мы-то управляемся? Каждый третий у нас в дружине…

– А я все думал, когда заметишь? – горько усмехнулся воевода. – То по нужде, из-за тех битв, что на весь нашу обрушились егда вы к нам заявились. Коли так далее будет продолжаться, не сдюжить нам. На этот-то год в последний раз порастрясти серебришком сможем из кошелей наших и хлебушка купить… Это коли урожай добрый в землях окрестных соберут. А далее от голода вымрем, али ворог нас вырежет… Выбирай, что милее сердцу. Одна надежда – на железо ваше.

– Ой как расписал ты все в черном цвете… худо, говорю, все у тебя выглядит, – невесело засмеялся Иван. – А что еще может прибыток дать – нельзя же на одно железо только опираться?

– Что еще? От пошлин торговых казна княжеская пополняется…

– Это отметаем сразу: наслушался я суздальского сотника, одно разорение купцам…

– Ну… а более нет ничего. Что с Руси везут? Мед, воск да меха… Хлебушек каждый для себя токмо растит. Рядом разве что Суздаль да Булгар побогаче других будут… Вот еще кость с полуночи новгородцы возят да полотно из стран заморских, вино оттуда же, но то опять прибыток с торговли, а ты ее отмел…

– Полотно… для сукна шерсти не напасем… – Иван стал расхаживать вокруг очага, пользуясь тем, что летний домик на задворках поселения им выделили целиком на них двоих, оценив прибывшее с ними воинство, оставшееся ночевать на лодье. – А до половцев тех же далеко, лен же выращивать нам негде – одни леса кругом… Не поскониной же торговать! Это я про то рассуждаю, на чем деньги… гривны шальные поиметь можно.

– Такие токмо разбоем достаются, – хмыкнул воевода. – Нет желания им заняться? Вот еще есть прибыльное дело, э… людишек продавать в полуденные страны.

– Тьфу на тебя… золото, бриллианты… что еще ценится в этом ненасытном мире? – не стал обращать внимание на язвительность своего начальника полусотник.

– Золота отродясь не было на Руси, а вот про закамское серебро слух идет. Где места сии, неведомо мне, у булгарцев про то спрашивай али пермь всякую… Те же отяки, на Вятке проживающие, слышать могли. Токмо тебе же ныне все сразу подавай, так?

– Угу… Меха… тут мы что-то можем накопить. Белка, бобер, куница, все это есть на нашей земле в достатке… Только для накопления богатства самим торговать с заморскими странами нужно, а мы пока для этого бессильны, не пустит нас через себя никто с таким товаром. Что еще?

– Да все… Ну разве что соль, так ее промысел под себя любой князь сразу забирает, с боем… Это как серебро – не видать нам ее как своих ушей…

– И где они расположены, промыслы эти соляные? – встрепенулся Иван.

– Около Галича, в Удече и Перемышле есть. Али в Старой Руссе, ежели чуть поближе хочешь. Со всеми ратями, что на Руси есть, биться будешь за них?

– Галич, Галич, Галич… Что-то вертится…

– Это за Киевом, далече даже для тебя, Иван.

– Ладно, потом вспомню, давай дальше, – махнул рукой полусотник. – Сколько гривен, к примеру, князь черемисский с людишек своих собирает? Сколь дани он платит булгарцам тем же?

– Токмо гадать можно… – Трофим потянулся за ковшиком воды, чтобы промочить пересохшее горло. – Одно скажу: испокон собирали с данников князья по серебряной монетке, по тому же дирхему с сохи али по белке с дыма. Но это в давние времена… А ныне всяк норовит содрать побольше, чем при предках наших. Возьмем того же кугуза… Соберет он, скажем, со своих по две монеты, пусть даже… да, сорок тысяч дирхемов, те же четыре сотни гривен серебром это будет. Много? Да. Но половину Великий Булгар потребует, а то и больше! Тот же добрый конь боевой для ратного дела и доспех бронный по две али три гривны серебра каждый идут. Вот и думай, отчего князь ветлужский землицу нам выделил за доспехи наши… А недород случится, так еще хлебушек не мешало бы прикупить, абы людишки твои в землю сырую не легли. Не всякий серебро имеет на черный день… В Суздали при хорошем урожае за гривну кун две али три кади ржи можно взять, а в Новгороде каждая мера зерна уже вполовину дороже выйдет, а в голодный год и за три гривны серебра кадь эту могут не отдать. А покупать в какое время приходится? То-то что не в сытое… А берковец соли за семь гривен не хочешь, коли подвоза нет? Али соляной бунт милее? И еще не забывай, что дружине кугуза платить чем-то надобно, хоть и не столь же, как в Киеве. Там простому дружинному две с половиною гривны на год положено, да на кормление его еще поставь… Оттого любой Рюрикович, хоть в Новгороде сидящий, хоть в Суздали, в своей дружине лишь две али три сотни содержать может… Остальных воев с вотчины имеет. А полная рать выходит немалая, только чем ее кормить? Коли нечем, так вои те себе сами на прокорм добывать должны. Вот взять тот же Новгород, в коем людишек до… тридцати тысяч проживает. Так вот он до пяти али до десяти тысяч воев выставить может, ежели ополчение с пригородов выступит… И притом у ополченцев каждый воин купцом является. Он прибыток в дом принести должен, потому в новгородцы еще не каждого и возьмут. Воевать – зело прибыльное дело, оказывается. Те же сборы с данников новгородских частенько на откуп берут бояре местные али вятшие[26] вои. Покупают у князя грамотку на сбор дани с какой-то земли, войско свое берут али зазывают ополченцев, кои полноправными новгородцами числятся, да объезжают те места… И рать свою там кормят, и прибыль получают с данников. А молодые да горячие, коих в ополчение не взяли, в ватажки молодецкие уходят, на земли, не подвластные еще Новгороду. Там зубы свои точат, а недоволен кто будет, так господин Великий Новгород ни при чем оказывается. А такие ватажки ничем не брезгуют… Вот на одну такую и мы нарвались.