Академонгородок - Александр Бачило

Ох, заботы, заботы! Никак не уснуть от них… Лежишь, глазами лупаешь. Вдалеке собака прошла. Не слышу, не чую, а знаю, что прошла. Тоже вот, недавно у меня такая особенность появилась. От бессонницы, наверное…

А жалко, что убежала собачка… Неплохо было бы заморить червячка. В последнее время совсем мало бродячих псов стало, всех поели. А раньше чего-то брезговали или боялись их — голов по пятнадцать — двадцать стаи ходили и кормились же чем-то! Да и то рассудить, лесопарк — не тайга. Здесь кафушка, там — ларек, жарят, варят, дым коромыслом, объедков — вагон. Отчего теперь голодаем — ума не приложу!

Заботы, заботы! О-хо-хо… Сейчас бы засадить стакан, как в бывалое-то время, и отплыть до утра во тьму сиреневую…

И вдруг — мороз по спине! Я аж вскрикнул и сам себе рот зажал. Понимаю — рядом кто-то есть. Вот тут, за жестью моей ржавой стоит и прямо сквозь нее на меня смотрит. И видит! Как же я шагов не услышал?! Запаха не почуял, при нынешнем-то моем чутье?! Кто ж там такой? Может, тот самый пес, что стороной прошел недавно? Да не подобраться ко мне простому псу! А если он не простой? Господи, чего ж ему надо возле ямы моей? Лежу, никого не трогаю… Может, заорать? Ругнуться на него матерно? Набираю воздуху побольше и… нет, не могу. Страшно! Это ж кому расскажи — не поверят: бомжу по ночам страшно! Чего бояться-то, верно? Все равно подыхать! А вот поди ж ты! Подыхать не боюсь. Боюсь идти. А идти придется, потому что он ждет…

Завозился я, завертелся и медленно, ногами вперед, из хибары полез. Почему ногами? Мудрено объяснить… Ну не могу я башку высунуть и посмотреть, кто пришел! Хоть ты убей меня — не могу! И на месте сидеть нельзя, я ж чую — он ждет! Пячусь раком, ни жив, ни мертв, и глаза закрыл. Делайте со мной, что хотите! Сдаюсь!

Вылез целиком — ничего. Глаза по одному размежил осторожно, влево-вправо зырк! Никого. Мать Пресвятая Богородица! Неужто померещилось?! Огляделся, прислушался — все спокойно. Вдалеке дискотека бухает, будто сваю в землю забивает, а над пустырем звезды низенько висят… Надо же! Сколько лет уж не замечал никаких звезд, а тут разглядел! Какие же яркие сегодня! Особенно вон те две, над самым горизонтом…

Мигнули две звездочки голодно — и прямо ко мне. Смотрю — проступает в темноте остроухая голова, разевает пасть, а в пасти — кровавый отсвет, будто клык блеснул. Я попятился, запнулся, чуть не упал, но тут наваждение развеялось. Вижу — никакой волчьей головы, человек, как человек, только воротник поднял, и край воротника из-за головы торчит, как ухо. Пасть кровавая не сверкает — папироску он курит, огонек то ярче горит, то притухает малость. И нисколько он ко мне не приближается — на пригорке сидит, в двух шагах от хибары. Просто раньше я его не замечал. Пока он сам не захотел заметным стать. А такое умеет на всем свете только один человек.

— Стылый, ты? — спрашиваю.

Огонек папироски наливается жаром.

— Холода идут, — слышится голос. — Звезды-то как разгорелись! К заморозкам, не иначе…

— Зачем я тебе опять понадобился?!

— Почему именно ты? Вы мне все надобны…

— Да с меня-то какая польза?! Видишь — подыхаю!

Огонек улетел в траву, но лицо Стылого так и маячит в багровом отсвете.

— А ты хитер, — усмехается. — Вот как затеял договорчик обойти! Дескать, кто алкашу бездомному поверит? Мели, чего хочешь! Вреда не будет.

— О чем это ты? Не пойму…

— О чем! О нашем договоре. Где твои блестящие статьи? Где наша, в соавторстве написанная, теория многомерной общности? Почему я должен торчать на этой свалке? Я хочу на международный конгресс!

И тут я улыбаюсь всем щербатым своим отверстием. На конгресс ему! Обойдесся. Бутылки, вон, собирай, дьявол хренов…

Стылый смотрит на меня с нехорошим прищуром.

— Сообразил, значит? Ну как же, смышленый… Правильно. Сила моя — в вере. И пока в меня верит только пара оборванцев, да старушка на скамейке, никак мне не разгуляться…

Разоткровенничался, наконец. Видали мы твою откровенность!

— Что-то больно мудреное говоришь, — руками развожу. — Прости, не понять мне. Пропил все понятие…

— Ну да, ну да, — кивает. — Совсем, значит, простой стал, как три рубля. Формулы забыл, работы свои забыл, читать, писать разучился…

— И не говори! — слезу утираю. — Был человек — и нету…

— Ах, ах! — головой качает. — Что ж я, неразумный, наделал! Какого ценного работника упустил! Доктора наук! Да если бы он только статейку тиснул: «Миром правит Стылый Дьявол», все бы сейчас же в меня уверовали, и силы мои утысячерились бы! Так?

Пожимаю плечами.

— Тебе видней.

— Ну еще бы не так! Доктору-то каждый поверит! А деваться ему некуда, потому что сынок его любимый жив и обратно на иглу не садится лишь при одном условии…

— Я свою часть договора выполняю!

— Об чем разговор! Конечно, выполняешь! На каждом углу трындишь о темных силах!.. И меньше всего хочешь, чтобы тебе поверили!

— Такого пункта в договоре нет!

Достал он меня уже своими подначками. Добро бы этот разговор у нас был первый. Каждый раз одно и то же! Да, я обманул его. Кинул, как теперь говорят. Я сумел стать ненужным, совершенно бесполезным для него, не нарушая договора. У него нет формального повода мстить мне и моему сыну. И он не мстит. Видно, и впрямь дьявол не всесилен, пока в него не верит подавляющее большинство людей. Он заманивает нас по одиночке, чтобы мы заманивали других. Но я не хочу быть вербовщиком Стылого, я знаю, чем это кончится. И я нашел способ. Впрочем, его многие нашли — те кто неожиданно бросил науку, литературу, всякие там кисти, ноты, просто любимое дело и спился, скололся, торопливо прикончил сам себя, чтобы не служить вот этому, сидящему на кочке. Миша, например. Земля ему пухом…

— Объегорили, — вздыхает Стылый. — Из-за вас, алкашей, и я должен по помойкам шататься…

Глаза его вдруг снова разгораются желтыми звездами.

— Только смотрите, убогие, как бы вам самих себя не перехитрить! Вы все думаете, что можете распоряжаться собой. Захотел — продал душу, захотел — пропил. Наивные! Так никогда не бывает!

— А как бывает?

Очень он мне надоел. Выпить бы чего-нибудь… Я представил, как присасываюсь к пахучему горлышку семьдесят второго портвешка… и меня тяжко вырвало прямо на драные мои ботинки. Дожил, блин!

— Вот так и бывает, — кивнул Стылый. — Пьет человек, пьет, а потом раз — и перестает… Быть человеком. И что это за новый зверь такой, о чем думает, кто у него хозяин — пойди, узнай….

Меня передернуло. Не так от страха, как от холода. На что-то намекает, гад, а на что — не пойму… Отвязался бы уже, что ли, пустил душу на покаяние…