Девушка, которая застряла в паутине - Стиг Ларссон

— Именно. Точно заботливая мамаша.

— Но она не приходилась мальчику матерью?

— Отнюдь. Она сказала, что они друг друга не знают, и, кстати, это становилось все более очевидным. Девушка, похоже, с детьми не очень-то… Даже намека не было на то, чтобы она обняла мальчика или сказала ему что-нибудь в утешение. Она обращалась с ним скорее как со взрослым и разговаривала с ним тем же тоном, что и со мной. В какой-то момент казалось, что она собирается дать ему виски.

— Виски? — спросил Бублански.

— У меня в машине была бутылка, которую я хотел подарить дяде, но я дал ее девушке, чтобы она продезинфицировала рану и немного выпила. Выпила она, к слову, прилично.

— А как вам показалось ее обращение с мальчиком в целом? — спросила Соня Мудиг.

— Честно говоря, даже не знаю, что ответить. Гением общительности ее точно не назовешь. Со мной она обращалась, как с паршивым слугой и ни черта не понимала в том, как обходиться с детьми, но тем не менее…

— Да?

— Думаю, она человек хороший. В качестве няни я бы ее не нанял, если вы понимаете, что я имею в виду. Но она нормальная.

— Значит, вы считаете, что ребенок в надежных руках?

— Я бы сказал, что девушка наверняка может быть страшно опасной или буйной. Но ради этого малыша… Августа, кажется?

— Точно.

— Ради Августа она, если потребуется, жизни не пожалеет. Так я понял.

— Как вы расстались?

— Она попросила меня отвезти их на площадь Мосебакке.

— Она там живет?

— Не знаю. Она мне вообще ничего не объясняла. Просто велела ехать туда, и мне подумалось, что у нее где-то там есть собственная машина. Никаких лишних слов она не произносила. Но попросила меня записать мои данные. Сказала, что хочет компенсировать мне повреждения машины плюс заплатить еще немного.

— Она казалась состоятельной?

— Ну… если бы я судил только по ее внешнему виду, то сказал бы, что она живет в какой-нибудь дыре. Но ее манера себя вести… не знаю. Меня не удивило бы, если она на самом деле крутая. Казалось, она привыкла поступать, как ей угодно.

— Что же произошло?

— Она велела мальчику выходить.

— И он вышел?

— Он был в полной отключке. Только раскачивался всем телом взад и вперед и не двигался с места. Но когда она более строгим голосом сказала, что это жизненно важно или нечто подобное, он вылез наружу с совершенно неподвижными руками, будто шел во сне.

— Вы видели, куда они пошли?

— Только что они пошли налево, в сторону Шлюза. Но девушка…

— Да?

— Явно чувствовала себя слишком паршиво. Она шагнула в сторону и, казалось, могла в любой момент потерять сознание.

— Звучит нехорошо… А мальчик?

— Наверное, тоже чувствовал себя неважно. Взгляд у него был совсем потухший, и на протяжении всей поездки я волновался, что с ним случится какой-нибудь припадок. Но, выйдя из машины, он, похоже, адаптировался к ситуации. Во всяком случае, он несколько раз спросил: «куда?», «куда?».

Соня Мудиг и Бублански переглянулись.

— Вы уверены? — спросила Соня.

— С чего бы мне не быть уверенным?

— Я имею в виду, что вы могли подумать, будто слышали, как он это сказал, потому что он, например, вопросительно смотрел…

— Почему это?

— Потому что мать Августа Бальдера говорит, что мальчик вообще не разговаривает, — продолжила Соня Мудиг.

— Вы шутите?

— Нет, и очень странно, если он при таких обстоятельствах действительно произнес первые в жизни слова.

— Я слышал то, что слышал.

— Ладно, а что ответила ему женщина?

— Думаю, «туда», «вперед». Что-то в этом роде. Потом она чуть не рухнула, как я сказал. Кроме того, она велела мне уезжать.

— И вы уехали?

— Просто рванул с места. Помчался, как дьявол.

— Но потом вы поняли, кого везли?

— Я уже раньше сообразил, что парень приходится сыном тому гению, я читал о нем в Интернете. Но девушка… она казалась мне лишь смутно знакомой, вызывала какие-то ассоциации. Под конец я не мог больше вести машину. Меня всего трясло, и я остановился на Рингвэген, забежал в гостиницу «Кларион», чтобы выпить пива и попытаться немного успокоиться, — и тут меня осенило. Эту девушку несколько лет назад разыскивали за убийство, но потом полностью оправдали, зато выяснилось, что в детстве она подвергалась всякому жестокому обращению в психушке. Я довольно хорошо это запомнил, поскольку у меня был приятель, у которого отца в свое время истязали в Сирии, и из-за того, что отец не справлялся с воспоминаниями, его как раз тогда подвергали приблизительно тому же — регулярному электрошоку и прочей мерзости. Казалось, будто его решили теперь истязать здесь.

— Вы в этом уверены?

— Что его истязали?…

— Нет, что это она, Лисбет Саландер?

— Я посмотрел в телефоне по Интернету на все фотографии — и совершенно уверен. Остальное тоже сходится, знаете…

Якоб засомневался, словно смущаясь.

— Она разделась до пояса, потому что футболка требовалась ей для повязки, и когда она немного повернулась, чтобы перевязать плечо, я увидел у нее на спине, до самых лопаток, здоровенную татуировку дракона. Эта татуировка упоминалась в одной из старых газетных статей.

Эрика Бергер стояла в летнем доме Габриэллы, на острове Ингарё, с двумя большими пакетами с едой, мелками, бумагой, несколькими сложными пазлами и кое-чем еще. Но Августа и Лисбет нигде видно не было, и связаться с ними тоже никак не получалось. Саландер не отвечала ни через приложение Redphone, ни по шифрованному каналу связи, и Эрика не находила себе места от беспокойства.

Ситуация, как ни крути, казалась ей крайне тревожной. Конечно, Лисбет не большая любительница общих фраз или успокаивающих слов. Но ведь она сама просила найти ей надежное укрытие. Кроме того, на ней лежала ответственность за ребенка, и если она не отвечает на их призывы, значит, ей, вероятно, очень плохо. В худшем случае Лисбет лежит где-нибудь со смертельным ранением.

Эрика выругалась и вышла на открытую террасу, ту самую, где они с Габриэллой сидели и говорили о возможности спрятаться от мира. Это было всего несколько месяцев назад, но казалось, что очень давно. Теперь тут никто не шумел; не было ни столов, ни стульев, ни бутылок, а только снег, ветки и принесенный ураганом мусор. Складывалось впечатление, что сама жизнь покинула это место, и воспоминание о празднике раков лишь усугубляло ощущение заброшенности дома. Праздник спрятался в стенах, подобно призраку.

Эрика вернулась на кухню и положила в холодильник еду, которую можно было разогревать в микроволновке, — фрикадельки, упаковку спагетти с соусом из фарша с томатами, упаковку бефстроганова из колбасы, рыбные запеканки и картофельные котлеты, — а также массу еще более паршивой провизии, которую ей посоветовал купить Микаэль: пиццы, пирожки, картофель фри, кока-колу, бутылку виски «Талламор дью», блок сигарет, три пакета чипсов, карамельки, три шоколадных кекса, батончики со свежей лакрицей. На большой круглый кухонный стол Бергер выложила бумагу для рисования, мелки, фломастеры, стиральную резинку, линейку и циркуль. На верхнем листе бумаги она нарисовала солнце и цветок и написала: «Добро пожаловать!» — четырьмя теплыми цветами.