За Калинов мост - Ольга Денисова

И то, что козленок, с виду тихий и подходящий на роль жертвы, неожиданно оказался медведем, его не сильно расстроило – медведю тигра не победить. И медведь по своей воле пойдет на заклание, надо только знать, как его позвать. Смущало только имя. Имя того, кто пересекал Стикс и вернулся обратно.

Главная опасность не в медведе, главная опасность – лесная старуха, богиня, охраняющая выход к Стиксу. Хозяйка Oenothera libertus. Та, чьи функции он хотел на себя принять, та, с кем он хотел сравняться.

Это она послала оборотней охранять проход в свою вотчину, и они мешали ему свободно перемещаться через «мужской дом». Это она решила спасти девушку, потому что та ей почему-то полюбилась, чем спутала ему все карты. Она толкает медведя пересечь Стикс, как его знаменитый тезка, хотя могла бы помочь его дочери и сама. Зачем? Чует конкурента? Хочет сделать Oenothera libertus бесплодной? Ей все равно, у нее наверняка припрятано немало семян, одно из которых она посадит и взрастит лет через двести.

Что движет богами? Какие страсти они испытывают? Чего хотят? Он к сорока пяти годам растерял все свои желания, неужели за тысячелетия боги не утрачивают страстей? Может быть и он, став богом, обретет, наконец, вкус к жизни, цели и стремления?

Савельев. 29 сентября, рассвет

«Скоро послышался в лесу страшный шум: деревья трещали, сухие листья хрустели; выехала из лесу баба яга – в ступе едет, пестом погоняет, помелом след заметает»

Предложение колдуна на первый взгляд показалось Савельеву вполне логичным, и оснований не доверять магу у него не было. Но в глубине души он подозревал, что как только Волох оттащит в черный проход травку и юнната, ему совершенно незачем будет возвращаться.

Савельев трое суток просидел на этой тропе, не рискуя даже разжечь костер, позволяя себе выпивать не более ста грамм водки в сутки – чтобы не свалиться от усталости, но и не опьянеть. От горького шоколада мутило, и он запихивал его в рот, преодолевая спазмы в желудке.

У него было время подумать. И думы эти не вселили в него оптимизма, скорей наоборот. Почему он не искал других путей спасения жизни? Зачем доверился колдуну и позволил втянуть себя в этот затяжной марафон? Теперь до назначенного срока оставалось всего пять дней, а сомнений с каждым днем становилось все больше.

Он решил исполнить все по придуманному Волохом плану, но держать при этом ухо востро и быть готовым в любой момент этот план поменять. Конечно, ему хотелось верить в лучшее, и он бы не стал полагаться на слова Маринки – ее злость понятна, она только в последний момент сообразила, что Савельев говорил ей правду: спасется лишь один. Тот, кто принесет магу травку. Он бы не принял ее слов во внимание, если бы колдун не убил ее, стараясь заткнуть ей рот. Да никогда в жизни Савельев бы не поверил, что здоровый мужик не в состоянии разжать девчонке пальцы! Нет, он хотел, чтобы она замолчала, а значит, боялся того, что она может Савельеву сообщить. Маг сам вырыл себе яму.

Савельев всегда соображал быстро, чем неоднократно спасал себе жизнь. И надо-то было всего полоснуть ножом по сетке, чтобы выпустить травку на свободу, а мага оставить без трофея. Колдун, конечно, расстроился, кричал и пытался ухватить травку за стебелек, смешно подпрыгивая и размахивая руками, пока порыв ветра не швырнул его на землю: смерч разбросал вековые деревья вокруг тропы, с корнем вырывая их из земли, Савельев и сам лег на землю, чтобы его не отбросило под тяжелые падающие стволы. Только две ели стояли неподвижно, как будто ветер обходил их стороной – те, что служили воротами для черного прохода. Савельев отполз к ним поближе, прикрывая голову рукой.

Юннат утробно выл и катался по земле, пытаясь развязаться, но, разумеется, тщетно. Савельев даже пожалел его немного – наверное, Маринка ему и вправду нравилась, если он так по ней убивается. Ветер трепал белую русскую рубашку на ее безжизненном теле и развевал волосы, и зрелище это показалось Савельеву немного жутковатым: покойники должны лежать неподвижно и торжественно, всякое их движение противоестественно.

Старуха ступила на тропу, и от удара ее посоха закачалась земля. Ветер стих в одну секунду, и мертвая тишина повисла над раскорчеванным лесом. Даже юннат замолк, уткнувшись лицом в землю. Волох поднялся на ноги прыжком и скрестил руки перед лицом, но не для того, чтобы защититься – это, скорей, походило на боевую стойку.

Когда Савельев увидел старуху в первый раз, и услышал ее вопрос: «Кто отпустил моего медведя?», он и то перепугался. Хотя и медведя отпустил не он, и угрозы в ее голосе не почувствовал. Только теперь он догадался: в ту первую встречу бабушка просто пошутила. А сейчас желтые глаза ее ничего не выражали, морщины неподвижного лица казались грубо вырезанными из темного дерева, а не живыми. Мумия. Мертвец, вставший из гроба. Ни жалости, ни страха – Савельеву захотелось зарыться в землю. Если Смерть имеет свое телесное воплощение, то она стоит перед ним.

Старуха молча подняла посох и как будто попыталась метнуть его в голову магу, словно копье. Волох резко развел в стороны скрещенные руки, разрывая воздух перед собой на две половинки, но старуха, не меняя выражения глаз, повторила свой жест несколько раз подряд, и Савельев почувствовал, как с кончика посоха срывается ее холодная ненависть. И одной капли этой ненависти достаточно, чтобы убить колдуна: она, как капля кислоты, растворит его в себе, сожжет и оставит жалкую лужицу с плавающим в ней пеплом.

Маг отразил ее удары налету, словно мог руками вычерчивать стенки, которые тут же рушились, принимая на себя всю мощь ненависти, срывающейся с посоха. Но лицо его исказилось от напряжения, колени подрагивали, а на лбу выступили капли пота.

Старуха повторила серию ударов, и Волох уже не был столь проворен и силен – ему пришлось изворачиваться, пригибать голову и отступать. Только отступал он не просто так, а в сторону черного прохода. Савельев хотел уйти в сторону, чтобы ненароком не оказаться на «линии огня», но странная сила вдавила его в землю – он не мог пошевелиться. И видел, как колдун, собирая последние силы, выбросил руки вперед, и перед ними покатилась волна, тяжелая волна, похожая на инфразвук – такая же тягучая, только волной этой можно было расплющить человека об воздух.

Старуха вдруг начала расти, верней, не начала, а выросла, в один миг поднявшись выше деревьев. Савельев собирался зажмуриться от иррационального, необъяснимого страха, но веки не слушались его. Волна, посланная магом, расплющила сама себя, натолкнувшись на палицу размером со ствол дерева, в которую превратился посох старухи. А она продолжила метать в колдуна невидимые молнии, теперь уже сверху вниз, словно хотела вбить его в землю. Волох не выдержал натиска, прикрыл голову руками, а потом упал на землю, извиваясь и стараясь уйти из-под следующего удара. Молнии не убивали его, и со стороны казалось, что старуха просто избивает свою ставшую беззащитной жертву.