Пионовый фонарь: Японская фантастическая проза - Огита Ансэй

Плевок попал на тело слуги. Только слюна и знает, что здесь убили человека. Мунэёри пнул ногой труп, и тот погрузился в воду.

На следующий день ранним утром наместник вновь выехал на охоту. Юмимаро отсутствовал. Хотя никаких особых обязанностей при наместнике он не имел, на охоту выбирался редко. Одна нога не очень его слушалась, тем не менее он был еще в состоянии сидеть в седле и иногда даже пытался охотиться верхом. Но это не очень ему удавалось, потому что к охоте он был равнодушен. Да и в тех редких случаях, когда Юмимаро появлялся на охоте, никто никогда не видел, чтобы он с луком и стрелами преследовал добычу или стрелял в нее. Быть может, искусному стрелку наскучила эта детская забава: гнать обреченную жертву. Или кровь жалких птиц и зверей не удовлетворяла жестокого голода его стрел. Юмимаро был не из тех, кто ответил бы на такой вопрос. На охоте Юмимаро не привлекал людского внимания. Но даже человек неробкого десятка пугался так, что ронял лук или падал с вставшего на дыбы коня, когда в погоне за добычей с глазу на глаз встречался с Юмимаро в горном ущелье или в лесной чаще. Да разве мог это быть Юмимаро?! Это был кровожадный хищник — внезапно нападал он на человека, пугал лошадь и стремительно исчезал. Время от времени охота для кого-нибудь из свиты кончалась смертью. Но не от раны, нанесенной зверем. В спине обычно зияла рана от стрелы. Стрелы не было, и не понять, чьих это рук дело. На вид вроде рана от шальной стрелы. Ведь попадают же неосторожно под стрелу на охоте. У иных доставало храбрости не пытаться узнавать, кто хозяин этих неведомых стрел. Однако случались и трусы, которых терзало страшное подозрение: уж не Юмимаро ли убийца, только они держали язык за зубами, боясь ошибиться. Их неизбежно останавливала малодушная мысль: сболтнешь лишнее, следующая стрела вонзится тебе в спину.

В противоположность Юмимаро управитель Фудзиути старался, улучив свободную минуту, увязаться за охотниками. Фудзиути всегда был занят делами службы, иногда появлялся на охоте. Однако и здесь он ни на шаг не отходил от наместника и только и говорил что о делах в провинции, высказывал мнения и давал указания. Его знания и сноровка управителя ценились высоко, но луком он не умел владеть, и птицы и звери не были покорными жертвами выпущенных им стрел. Единственное, что ему удавалось, — это определять, где находится птица или зверь, как бы те ни прятались. «Там, вот здесь», — указывал он пальцем. И в том месте, куда он показывал, обязательно таилась добыча. Сегодня Фудзиути ехал позади наместника, погоняя лошадь.

По пути Фудзиути, подъехав близко к Мунэёри, сказал:

— Кажется, удачная сегодня охота!

— Думаешь?

— Вчера вечером я гадал на палочках, они предсказали удачу.

— По палочкам разве можно понять?

— Да, это очень просто. Если знать секретный способ гаданья, то вполне можно переиграть удачу на несчастье, а несчастье на везение.

— А ты знаешь этот секрет?

— Да так, немного.

— На что палочки могут оказать влияние?

— На все.

Немного спустя Мунэёри тихо пробормотал себе под нос:

— На все, говоришь?

Потом он будто еще что-то сказал. Когда Фудзиути, пытаясь разобрать эти слова, подъехал ближе, Мунэёри вдруг поднялся в седле с луком наизготове. Стрела полетела вдаль, в чащу леса, и сразила там оленя. Это была первая стрела.

Охота продолжалась до вечера, и Мунэёри ни разу не промахнулся. Добыча была богатой — больше, чем за несколько дней кряду. На обратном пути Мунэёри хвастал своими подвигами.

Когда добрались до горной реки, Мунэёри, глядя на возвышающиеся вдали скалистые горы, вдруг обратился к Фудзиути:

— А что там, вдали, за скалистыми горами?

Мунэёри ни разу еще не пробовал добраться туда, за скалистые горы. Вопрос был задан без всякого умысла. Но неожиданно он привел Фудзиути в замешательство.

— Ничего, кроме того, что можно назвать только пустошью. — Фудзиути ответил без промедления и спокойно.

— Это мои владения?

— Да, так или иначе.

— Люди живут там?

— Живут какие-то никудышные людишки.

— А чем они добывают пропитание?

— Выращивают рис, возделывают поля…

— Ты же говорил о пустоши?

— Тем не менее они, как я полагаю, осваивают пустоши под поля.

Такой ответ еще сильнее возбудил интерес Мунэёри.

— Из дворца никто не ездил в тот край?

— Никто, кроме сборщика подати.

— Наказываю тебе как управляющему съездить и проверить, что там.

— Слушаюсь.

На спокойном лице Фудзиути мелькнуло смутное недовольство, но наместник вроде бы не заметил этого.

Мунэёри, глядя вдаль, сказал:

— Пожалуй, я и сам когда-нибудь съезжу туда.

— Прошу вас не делать этого.

Фудзиути преградил наместнику дорогу, словно отгораживая его от гор.

— Это почему же?

— Там нет добычи для охотника.

— Ты что же, хочешь воспрепятствовать тому, чтобы наместник осмотрел свои владения?

— Нет-нет, просто тамошние земли не заслуживают вашего внимания.

Мунэёри начал сердиться.

— Странно, что во владениях есть земли, которых мне не следует видеть. Коли так, может, откажемся от них?

— Это было бы опрометчиво.

— Что мне угрожает? Те люди, которые живут там?

— У них буйный нрав.

Мунэёри воинственно воскликнул:

— Тем более интересно! Да попадись мне даже дух зла, разве с луком и стрелами я не устою против него?

Но Фудзиути стоял на своем твердо.

— Прошу вас, господин, не ездите туда. Держитесь подальше от чужих по крови.

— Что?

Мунэёри невольно остановил коня.

— Ты сказал, чужие по крови? Чем же отличается их кровь? Говори, Фудзиути!

— Прошу вас не ездить туда.

Холодный вечерний ветер пролетел между всадниками, Мунэёри, погоняя коня, коротко бросил через плечо:

— Мой словоохотливый управляющий до сего дня ни разу не докладывал мне о тех землях.

За разговорами охотники уже миновали окрестности горной реки. Трупы слуг, брошенные накануне в прибрежных зарослях, были обглоданы за ночь собаками и теперь являли печальное зрелище. Но никто даже не взглянул в их сторону. А если бы и взглянул, то разве что мельком, не придерживая коня: ведь это была привычная в здешних местах картина. Не говоря уж о том, что никому и в голову не пришло поинтересоваться, куда подевалась лисица, которая исчезла, не оставив после себя ни волоска, ни пятнышка крови, не примяв травы, бесшумно, не шелохнув воздуха.

В тот вечер в замке устроили пир в честь удачной охоты. Поздно ночью, когда веселье приближалось к концу и у пирующих заплетались ноги, Мунэёри тайком выскользнул из зала, взял лук и стал пробираться к пруду. Ему почудилось, будто кто-то проник в опочивальню жены, но он не увидел ни единой человеческой тени. Только в ушах у него стояли последние слова слуги, которого он вчера вечером пинком сбросил в пруд: «Ты сделал это не по своей воле, но…» Сейчас на тропинке никого не было. Из покоев Уцуро-химэ лился яркий свет светильника. Он подошел поближе и решительно поднялся в дом. Прислужницы спали как убитые, а из глубины покоев, кажется из опочивальни госпожи, в ночной тиши раздавался необычный шум. Это оттуда лился яркий свет.

Мунэёри прошел в глубь покоев. Вот и опочивальня. Но даже не откидывая полога, он с отвращением догадался, что происходит за ним. Томные стоны мужчины и женщины. Звуки буйного совокупления. Луком он отшвырнул полог. Перед ним была мощная голая мужская спина. Мужчина оглянулся, и в грубой перекошенной физиономии Мунэёри узнал слугу, самого неотесанного среди челяди. Его и по имени никто не звал.

В тот же миг стрела сама собой рванулась из лука и вонзилась в спину слуги. Предсмертный вопль, и человек стал трупом. Из-под мертвеца с резвостью оленя выпрыгнуло голое женское тело, отливавшее медью. Мунэёри впервые за этот год увидел в свете пылающего светильника голое тело Уцуро-химэ, все, с головы до пят.

Да она ли это? И впрямь она. Все в ней было как прежде — отвратительное похотливое лицо медного оттенка, но все эти триста шестьдесят пять ночей она пожирала силы мужчин, почти всех, кто был во дворце, и, насытившись, раздобрела, расцвела, отшлифовалась, засияла, и теперь Мунэёри с удивлением видел перед собой прекрасное тело. Стрела пронзила спину мужчины, но не коснулась груди Уцуро-химэ. Кровь жертвы окрасила соски ее высокой груди. Пышнотелая женщина, стоя перед Мунэёри, сверкала белыми зубами и хохотала так, будто звонила в колокол любовных утех. Теперь в ней не узнать прежней придурковатой неряхи. Каждая клетка этого обнаженного тела была исполнена всемогуществом женщины, которая унаследовала знатную кровь многих поколений и взросла в роскоши сиятельного рода.

Пошатываясь, Мунэёри бессознательно отступил. Нет, не ноги потянули его назад. «Нельзя знаться с людьми другой крови», — словно раздался откуда-то голос. Колыхаясь, на Мунэёри надвигалась скалистая гора, которую он видел на фоне вечернего неба. Скалистая гора высилась перед ним в облике Уцуро-химэ. Мунэёри уперся луком в пол и устоял.