Вместе! Джон Леннон и его время - Джон Винер

Многие авторы писали о вкладе Леннона в искусство и о его борьбе за мир, а иные прямо заявляли о политической значимости его творчества: «Он является символом моего поколения, и столь позорное обращение с ним, столь оголтелая охота на него - не что иное, как пощечина целому поколению!.. Их единственное преступление заключается в том, что они в стране свободы слова свободно высказывают свои взгляды».

Впрочем, хотя в адрес Службы иммиграции и натурализации шли тысячи писем в поддержку Джона и Йоко, встречались и призывы выдворить их из страны. Больше всего недругов четы Леннон бесила даже не их антивоенная деятельность, а, во-первых, обложка альбома «Двое невинных», где они изображены нагими, и, во-вторых, их увлечение психоделией. Другими словами, радикализм эстетических взглядов Леннона раздражал его оппонентов куда больше, чем радикализм политический.

«Джон Леннон и его японская подружка выставляют напоказ свои голые тела на обложках пластинки - этому необходимо положить конец, наказать их и вышвырнуть из страны», - писал один. «Соединенные Штаты не сточная канава для всяких отбросов», - вторил ему другой. Третий возмущался тем, что на конверте альбома «Однажды в Нью-Йорке» изображены Никсон и Мао, танцующие в обнаженном виде.

Некоторые из писем написали явно сумасшедшие люди. Некто, именовавший себя руководителем «лиги борьбы против деградации», заявлял, что Леннон «выявил свою подлую сущность главного содомита… Он несет ответственность за моральную деградацию миллионов молодых христиан Америки…». Кое-кто считал, что Леннона следует выслать за его политические взгляды. Джон - «предатель, который вступил в связь с демонстрантами-антивоенщиками, присягнувшими на верность Вьетнаму и отвергнувшими Америку», - негодовал один из авторов. Другой писал: «Я не одобряю, что они все еще остаются у нас в стране, потому что они ведут подрывную работу среди нашего народа и, как и демонстранты, являются врагами американцев». А вот послание в духе классического доноса: «Насколько мне известно, Леннон и его супруга неоднократно встречались с людьми, среди которых был по крайней мере один хорошо известный и давно уже «засвеченный» коммунист».

Совершенно неожиданно в этих письмах попадаются интересные сведения о самом Джоне. «Я родился в Ливерпуле, - говорилось в одном из писем, - Джон Леннон, насколько я помню, всегда был радикалом и из-за своего антиобщественного поведения считался немного чокнутым».

Служба иммиграции и натурализации получала письма от форменных маньяков, зациклившихся на Джоне и Йоко. Какой-то псих жаловался: «Йоко Оно поставила подслушивающее устройство в моем доме, она преследует и шантажирует меня… В ее квартире имеются вредоносные аппараты, какие-то явно шпионские приборы».

Тогда мало кто мог предположить, насколько серьезные последствия будут иметь эти угрозы.

Борьба Джона с властями получила мощную поддержку общественности. На защиту четы Леннон встали «Черные пантеры». Их газета обвинила «фашистское правительство Соединенных Штатов, решившее воспользоваться случаем и расквитаться с Джоном Ленноном, который неоднократно использовал весь свой талант певца и поэта-песенника для критики американской агрессии во Вьетнаме и подавления трудящихся масс в нашей стране».

«Пантеры» проводили параллель между участью Джона и Йоко и судьбой американских негров: «Джон сполна испытал унижения и нищету, родившись в семье рабочего, в одном из беднейших районов Англии - в ливерпульском гетто [это, конечно, было сильным преувеличением. - Прим, авт.]. Но Джон Леннон сумел вырваться из лап бедности, как это удалось сделать немногим черным в Америке, которые стали артистами». «Если бы Йоко была не японкой, а белой женщиной, американский суд автоматически подтвердил бы ее право воспитывать дочь здесь. Из-за расистских предрассудков судейских чиновников и из-за предпочтения, оказанного ими ее первому мужу - белому, - суд растянул эту тяжбу на поразительно длительный срок…» Статья завершалась утверждением: «С поддержкой народа они сумеют победить свиней. Вся власть - народу!»

Эта риторика кажется сегодня чрезмерной, однако преследования Джона со стороны администрации Никсона и впрямь можно было бы расценить как «фашистские», если под фашизмом понимать использование государственной машины для уничтожения политической оппозиции и подавления гражданских прав и свобод.

Поддержал Джона и журнал «Роллинг стоун». В июньском номере Ралф Глисон опубликовал статью, призвав в ней всех союзников к решительным действиям. «Куда же вы все пропали, черт возьми?! Почему не гудят телеграфные провода, почему не толпится народ в почтовых отделениях, почему зал судебного заседания не осаждают те, кому он своей музыкой доставил столько удовольствия, кого он просвещал, кого учил житейским премудростям?!»

Хотя Джон и Йоко получили столь мощную поддержку в прессе, в их адрес летели и проклятия. Обозреватель из лагеря правых Виктор Ласки уверял, что «за свой вклад в расширение коммунистической агрессии в Индокитае и ослабление мощи нашей родины они, безусловно, заслужили высших почестей в Ханое».

Весной 1972 года Джону и Йоко захотелось немного поездить по стране. Они отправились в автомобильное путешествие вместе со своим ассистентом Питером, который сидел за рулем старенького «рэмблера». Путешествие через континент они завершили в калифорнийском городке Оджай, где временно сняли небольшой дом. В июне их навестил там Эллиот Минц. Он неоднократно интервьюировал их по телефону для своей программы на крупнейшей лос-анджелесской радиостанции. «В день нашего знакомства, - вспоминал он, - мы на протяжении пяти или шести часов только и спорили о политике. Мы говорили о проблемах, которые они затронули в песнях альбома «Однажды в Нью-Йорке», об их тяжбе с иммиграционной службой, о многом другом. Большую часть времени мы провели возле бассейна под открытым небом. Вернувшись в дом, они повели меня в ванную. Джон и Йоко сели на край ванны и закрыли дверь. Я стоял и смотрел, совершенно не понимая, что происходит. Йоко открыла горячий и холодный краны и стала наливать воду в ванну. Когда ванна была полна до краев, они шепотом стали меня уверять, что в доме может быть установлена подслушивающая аппаратура. Потом она выключила воду, и мы пошли в гостиную. Я был в совершенном недоумении.

Они с энтузиазмом рассказывали о новом альбоме и дали мне прослушать какие-то куски. Они то и дело обращались ко мне: «Ну, как тебе это? А это совсем новая вещь!» Я впервые услышал тогда песню «Женщина - что черномазый в этом мире» и понял, насколько же изменился политический климат в стране со времен 60-х годов. Я тогда подумал: «Это уже очень серьезно. Они ничего не боятся». Я был поражен, насколько они, оказывается, были преданы своим идеалам, в которые так искренне верили».