Дневники 1932-1947 гг - Лазарь Бронтман

— Незнакомое название. А что рядом?

— Коротояк.

— А, это знаю, венгров тут бомбил.

Подался к Дону, переплыл, уже ледок. Крестьяне сказали, что за Петропавловку (напротив Коротояка, на левом берегу) идет бой. В чьих руках село? Лег нагишом в канаву, дрожит. Ночь Идет мимо солдат в шинели, каске, с автоматом. Кто его знает чей. Лежит. Слышит рядом голоса. Прислушивается. И вдруг доносится: «Опять, еби его мать, кашу прислали!» Фффуу, бесспорно свои! Подождал, пока загрохал котелок (есть — не убьет с перепуга без спроса), выскочил: «Я русский летчик, веди к командиру!». Пехотинец сначала перепугался, а потом услышал «веди», приосанился, повел.

Ошибки нас преследовали. 24 декабря в дневном сообщении Совинформбюро напечатали (грохнули тысяч 200)

«…однако неизвестно, что гитлеровцы с истиной не в ладах…»

Сегодня перепутали заголовок и вместо «Анкарский судебный произвол» дали «Анкарский судебный процесс». Напечатали 5000, ломали.

ЦК вынес суровое решение по ошибке от 15 декабря (по ЧелябГЭС) и об 24 декабря. Записали нам, что это беспорядок, предожили навести порядок, сообщить и наказать виновных. Сегодня было заседание редколлегии. Старшему корректору Полонскому объявлен строгий выговор с предупреждением, корректорам Шаровой и Гришиной — строгие выговоры. За безответственное отношение к сверке документов (по сегодняшнему случаю) Волчанской — выговор, считывающему с ней Хандрсу — на вид, Гершбергу — за Челябу — указать, Штейнгарцу — выговор.

Введен по предложению ЦК порядок: дежурные члены редколлегии и редактор читают материалы не только в полосе, не только в подписанной полосе, но и с барабана, и по выходе — весь номер. У-у-хх!

28 декабря.

Сегодня был у Байдукова. Когда приехал — сидел у него полковник Геллер и какой-то капитан. Была и Женя — жена Егора, она напоила чаем с печеньем и скоро ушла спать. Геллер и капитан тоже быстро ушли. Мы с Егором просидели часов до 2-х ночи.

Внешне Байдуков изменился. Раньше он всегда выглядел очень моложаво. Сейчас он — своих лет. Потяжелел, обрюзг. Одет в военную форму, на груди ордена, кроме прежних (Ленин, Звезды и Знамени) на правой груди «Отечественной войны». Знаки полковника.

— Что же, не представляют тебя к генералу?

— Нет, рано. Да и что я — я ведь гражданский человек, летчик-испытатель, пошел на войну по долгу гражданина. Кончится баталия опять уйду на завод.

Много и откровенно он говорил про войну. О промахах наших под Ржевом, о потерях, о недооценке противника. Искренне восхищался работой штурмовиков. Ласково, но язвительно, отзывался о Громове — хорошем летчике, но никаком начальнике. О качествах штурмовиков я распространятся тут не буду, об этом Егор написал достаточно в совей статье (см. «Правду» от января 1943 г.), рассказывал он о «Харрикайнах».

«Прилетел как-то к нам полк „Харриков“ — 157-ой, 18 машин из Ленинграда. Командир — майор Андреев. Докладывает: прибыли машины в Ваше распоряжение, личный состав обратно. Я говорю:

— Документы!

— Чьи?

— Ваши. (Дает.)

— Еще есть какие?

Дает. Кладу в карман:

— Останетесь здесь.

Он взмолился:

— Т. полковник, я же ленинградец!

— Ничего, будете здесь драться. Давайте условимся: собьете 45 машин полетите обратно.

Ладно, договорились. А немцы в эту пору нам жить не давали. Особенно повадились на этот аэродром. Ребята молодые. Чтобы не очень скучали, я к ним переехал. За два месяца сбили 42, а больше — нет и нет. Скучает Андреев. И вот раз — налет на немецкий аэродром. Шпокнули еще 13. Обязательство сделано! Ну что же, езжайте. Поехали. Погрузили 11 машин (в начале было 18). Хорошие истребители, можно работать».

— А самому летать приходилось?

— Нет, это нам запрещено. Один раз попробовал, так потом такой нагоняй устроили — жизни не рад был. А так, все прелести — к нашим услугам. Вот раз под классическую бомбежку с адъютантом попал. На аэродром налетели. Легли. Бомбы рвались в 10–15 шагах. Ничего, отряхнулись.

— Чье превосходство в воздухе?

— У нас на участке — бесспорно, наше.

— Немцы: молоды, юнцы?

— Юнцов не видел. Сбивали часто — офицеры, с крестами, опытный народ. Правда, и они иной раз ошибаются. Наша пехота никак не могла взять одну деревушку на горке. И вот, смотрим: идет около 20 Юнкерсов. Мы подняли своих истребителей и сразу дали приказ не драться, т. к. немцы начали бомбить собственные позиции. Аккуратно, по-немецки. Ушли Юнкерсы, пехота поднялась и тихо, деликатно заняла деревню. Жертв — почти нет.

— Ну, а как штурмовики против танков?

— Работают. Только не РС'ами, а бомбами с мгновенными взрывателями. А РС'сами мы запретили пользоваться. Не берут. Но эти бомбы — любо-дорого.

— А как Мих. Мих. командует?

— (Смеется) Ну какой он командующий. И тут остался спортсменом. А Конева он боялся, ходил просто бледный. Я его никогда таким не видал. Конев и на меня было взъелся. Вообще, мужик серьезный, людей «бьет» прямо в морду. Ну я его обрезал. Ничего, обалдел, отошел, даже сесть предложил, хотя у него никто не сидит, и для посетителей даже стульев нет в кабинете.

— А как действуют наши истребители?

— Как. Вот тебе ответ. Недавно Мих. Мих. сказал: «Слава Богу, погода плохая». Есть молодежь, драться не умеет, летает плохо, но смелые!

— Ну а машины наши?

— Не хуже немецких, а лучше.

Написал он нам статью о штурмовиках, а сам поехал на высшие курсы комсостава при ВВА на месяц.

1943 год

1 января

Вот и Новый Год. Встретил его дома с Зиной. Чуть выпили. Потом позвонил Гершбергу. Подошли к нему — у него Калашников с женой. Потом подошли Верховцев, Мержанов. Посидели часиков до 5.

Перед этим было много разговоров о том, где встречать. Хотели было в ЦДРИ, но там, оказывается, надо было сдавать обеденные талоны за 30 и 31 декабря и вносить по 500 руб. с пары. В клубе моряков — только для своих. В клубе летчиков — ничего. Плюнули, решили дома.

По случаю Нового года осадное положение приказом коменданта города в ночь с 31 на 1 было в Москве снято.

5 января.

Сиволобов рассказывает о своей поездке на Юго-Западный фронт:

— Майор Федоров? Знаю, как же. Спали на одних воротах.

— ?!

— Ну да. В избе — пол земляной. Так мы сняли ворота, втащили их в избу и спали на них.

Рассказал он занятную историю из своей последней поездке к партизанам Витебской области. Был у нас один партизан. Увидел у меня зажигалку.

— У… у меня их много было, да все раздарил

В другой раз через недельку, примерно, вспомнил о зажигалках и говорит:

— У…много их было, да на хлеб поменял.