Дьявол носит «Прада» - Вайсбергер Лорен

— Ан-дре-а! У меня нет времени на весь этот вздор! — громко прошипела она — достаточно громко, чтобы трещотки за соседним столиком навострили уши. — Меня никто не предупреждал об этом вручении, и я сейчас совсем не в настроении. Я ухожу. — Она развернулась и стремительно направилась к двери.

Я, спотыкаясь, поспешила за ней, но решила воздержаться от того, чтобы схватить ее за плечо.

— Миранда! Миранда! — Она не обращала на меня никакого внимания. — Миранда! А кто же примет награду «Подиума»? — шептала я, пытаясь сохранять спокойствие, но так, чтобы она меня услышала.

Она круто повернулась и уставилась на меня.

— Вы думаете, мне есть до этого дело? Идите и сами ее принимайте. — И не успела я вымолвить слово, как ее и след простыл.

О Боже! Это неправда. Сейчас я проснусь в своей собственной — не шикарной, не королевской — самой обычной кровати и пойму, что весь этот проклятый день — да чего там, весь этот проклятый год — были всего-навсего изощренным ночным кошмаром. Не может быть, чтобы эта женщина и вправду рассчитывала, что я, младший секретарь, взойду сейчас на эту сцену и стану получать награду за заслуги «Подиума» в модной индустрии. Я с надеждой оглядела зал: может, здесь есть еще кто-нибудь из «Подиума»? Никого. Я тяжело опустилась на стул и попыталась привести в порядок мятущиеся мысли. Позвонить Эмили или Брижит, попросить совета? Или просто уйти? Ее, похоже, эта награда не слишком волнует. В трубке раздался гудок (я решила-таки позвонить Брижит — надеялась, что она незамедлительно прибудет сюда и сама получит эту чертову награду), — и тут я услышала: «…с благодарностью отдаем должное американскому „Подиуму“ и той широте и профессионализму, с какими его сотрудники знакомят американскую публику со всем происходящим в мире моды. Давайте же поприветствуем всемирно известного редактора, истинную богиню модной индустрии миз Миранду Пристли!»

Зал взорвался аплодисментами, и сердце мое остановилось. Не было времени думать, проклинать Брижит за то, что она все это допустила, проклинать Миранду за то, что она удрала и свалила получение награды на меня, не было времени проклинать себя за то, что я придавала такое значение этой своей ненавистной работе. Ноги сами несли меня к сцене: левой-правой, левой-правой, три ступеньки вверх, вроде бы пока все в порядке. Если бы я не была до такой степени потрясена, я бы обратила внимание, что бодрые аплодисменты уступили место напряженному молчанию: зал пытался сообразить, кто я такая. Но я ничего не замечала. Напротив, какая-то высшая сила заставила меня улыбнуться, я приняла почетный знак из рук сурового на вид президента и положила награду на трибуну. Только тут я подняла голову и увидела сотни устремленных на меня глаз — любопытных, изучающих, удивленных. Я поняла, что пропала.

Думаю, я стояла так не больше десяти-пятнадцати секунд, но тишина была такой полной, такой подавляющей, что я решила, будто уже умерла. Не было слышно ни звука: не стучали столовые приборы, не звенели бокалы. Никто не спрашивал у соседа, кто это стоит на сцене вместо Миранды Пристли, — они просто смотрели на меня. Бежали секунды, и я была вынуждена заговорить. Я не помнила ни слова из той речи, которую Брижит надиктовала мне час назад, поэтому пришлось справляться своими силами.

— Здравствуйте, — начала я, и собственный голос показался мне ужасно громким. Я не знала, из-за микрофона ли это или оттого, что у меня кровь прилила к голове, но голос дрожал как заячий хвост. — Меня зовут Андреа Сакс, я секретарь… э… я работаю в «Подиуме». К сожалению, Миранда… э… мисс Пристли… вышла на минутку, но я имею честь принять эту награду от ее имени. Ну и конечно, от имени всего «Подиума». Спасибо вам… э… — я никак не могла припомнить ни названия организации, ни имени ее президента, — всем за эту честь. Я знаю, что выражу мнение всех своих коллег, если скажу, что мы очень польщены.

Ну что за идиотка! И вот так я экала и заикалась, пока не заметила, что публика начала хихикать. Оборвав свою речь на полуслове, я спустилась со сцены со всем достоинством, на какое только была способна, и лишь у самого выхода вспомнила, что забыла почетный знак. Какая-то девушка из организаторов догнала меня в вестибюле, где я сгорала от стыда, и подала его мне. Я подождала, пока она уйдет, и попросила одного из уборщиков выбросить знак. Он пожал плечами и сунул его в пакет для мусора.

Ну что за стерва! Я слишком разозлилась и слишком устала, чтобы придумать для нее какое-нибудь более оригинальное ругательство, да и новые способы покончить с ней как-то не приходили в голову. Мобильник заверещал, и, зная, что это она, я отключила звонок и потребовала у женщины-администратора порцию джин-тоника.

— Пожалуйста, пусть кто-нибудь принесет, побыстрее, пожалуйста.

Женщина посмотрела на меня и кивнула. Я опустошила бокал двумя глотками и потащилась наверх — узнать, что ей надо. Шел первый день моего пребывания в Париже, было всего два часа дня, а мне уже хотелось умереть. Вот только смерть не входила в программу.

— Номер Миранды Пристли, — ответила я из своего нового парижского офиса. Мой четырехчасовой блаженный отдых, призванный заменить собой нормальный ночной сон, был грубо прерван в шесть утра пронзительным верещанием телефона: звонила одна из секретарш Карла Лагерфельда. Очень скоро я имела удовольствие заметить, что все абоненты, звонящие Миранде, автоматически переводятся на мою линию. Было похоже, что весь город и его окрестности знают о приезде Миранды и о том, где она остановилась, так что с тех пор, как я переступила порог своей комнаты, мой телефон звонил не переставая. Я уж не говорю о том, что на автоответчике было оставлено чуть ли не три десятка сообщений.

— Привет, это я. Как там Миранда? Все нормально? Ничего не случилось? Где она, почему ты не с ней?

— Привет, Эм! Спасибо, что позвонила. Ты-то как себя чувствуешь?

— Что? А, я? Я нормально. Небольшая слабость, но уже лучше. Пустяки. Как она?

— Да, я тоже хорошо себя чувствую, спасибо, что спросила. Перелет, конечно, был достаточно утомительный, и мне никак не удается поспать больше двадцати минут, потому что телефон звонит не переставая, и вряд ли ему это надоест, и… да! Я произнесла речь экспромтом — то есть сначала написала экспромтом, а потом произнесла… народу, правда, хотелось послушать Миранду, но они этого не заслужили. В общем, выставила себя круглой идиоткой и чуть не заработала инфаркт миокарда… но в остальном — ха! — в остальном все круто.

— Андреа! Не придуривайся! Я же правда беспокоюсь. У нас было мало времени на подготовку, и если что-нибудь пойдет не так, ты же знаешь, что она свалит всю вину на меня.

— Эмили, не обижайся, пожалуйста, но я сейчас не могу с тобой разговаривать. Не могу, и все тут.

— Почему? Что случилось? Как ее вчерашняя встреча? Она на нее не опоздала? У тебя есть все, что нужно? Ты одеваешься как надо? Ты ведь представляешь «Подиум», ты должна выглядеть как следует.

— Эмили, я сейчас повешу трубку.

— Андреа! Мне очень важно все это знать. Расскажи мне, что ты делаешь.

— Что ж, вообще-то все свободное время у меня уходит на массаж, маникюр, педикюр. Мы с Мирандой развлекаемся тут на полную катушку. Она старается не давить на меня, говорит, будто хочет, чтобы я получила удовольствие от Парижа, раз уж так удачно сюда попала. Так что в основном мы тусуемся, развлекаемся. Пьем отличное вино. Ходим по магазинам. Ну, ты знаешь, все как обычно.

— Андреа! Это вовсе не смешно! Выкладывай, какого черта у вас творится! — Она злилась все больше, а у меня поднималось настроение.

— Эмили, я не знаю, что тебе сказать. Ну что ты хочешь услышать? Что происходит? Да ничего, я пытаюсь заснуть под непрерывные звонки, да еще мне надо успеть хоть что-то пожевать ночью, чтобы на следующий день не свалиться. Это какой-то чертов мусульманский пост, Эм, днем нельзя есть, можно только ночью. Ты небось очень жалеешь, что все это пропустила.

Пришел звонок по второй линии, и я перевела Эмили в режим ожидания. Каждый раз, когда звонил телефон, у меня в голове появлялись мысли об Алексе: что, если это он звонит? Хорошо бы, если б он позвонил и сказал, что все нормально. Я сама звонила ему дважды, и оба раза он отвечал, но, услышав его голос, я сразу вешала трубку, как, бывало, делала в младших классах, когда дурачилась. Мы еще никогда так надолго не расставались, и я хотела узнать, что происходит, как у него дела, но у меня неизменно возникало ощущение, что не так уж плохо, что мы взяли тайм-аут, вместо того чтобы попрекать друг друга. В общем, я затаила дыхание, но в трубке раздался скрипучий голос Миранды: