Пером и шпагой - Валентин Пикуль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я изнурен, – заявил Герши министру Пралену. – На этом посту нужен человек, умеющий прыгать в игольное ушко, стрелять из пушек, плавать рыбою под водою, мыться огнем… И еще надо очень многое уметь, чтобы соперничать с хитрецом де Еоном!
Прален даже не удивился:
– Такой человек в министерстве есть! Вот идет к нам граф Дюран, как всегда веселый и милый… Граф Дюран, – поднялся Прален из кресла, – мы как раз говорим о вашей карьере!
* * *Незадолго до этого Брольи беседовал с Людовиком:
– Ваше величество, как это ни странно, но пора начать мирные переговоры с государством, которое выросло незаметно у нас под боком, грозит нам оружием, и этот гневный прыщ называется государством де Еона!
Король был уже сыт по горло – с него хватит.
– Да, хватит, – сказал он. – Если вы настаиваете на мирных переговорах, то послом в эту удивительную страну я назначаю вас… Вот вы, Брольи, сами и выкручивайтесь!
Теперь все надежды Брольи были на Дюрана.
И вот два веселых чудака встретились на чужбине:
– Это ты, бродяга Дюран?
– А это ты, моя красавица де Бомон?
– Все толстеешь, Дюран?
– А ты хорошеешь? Про тебя много говорят…
– Что на родине, Дюран? – печально вздохнул де Еон.
– Не хватает только революции, а жертв для нее уже достаточно, и даже больше, чем надо для революции… Так что несомненно будут излишки в жертвах.
– Не нужен ли опытный палач? – серьезно предложил де Еон. – Я знаю тут одного, который берет недорого. Работает сдельно – с башки! К тому же он давно без работы, теперь нуждается.
– Сознайся: уж не ты ли этот опытный палач?
– Нет, я при нем состою в помощниках. Под мой топор ложится общий человеческий стандарт. А маэстро выступает на сцену лишь в затруднительных случаях, когда шея закоренелого преступника состоит из одних жил и хрящей.
Дюран был давним другом де Еона; оба они вышли из Тампля, этой школы «секретов короля»; сообща они готовили план высадки французов на берегах Англии: перед Дюраном скрываться было нечего – де Еон уступил, заявив решительно:
– Едем! Мне все чертовски надоело, я устал… Но – условие: пусть никто во Франции не тревожит мою старуху мать. Матери не должны отвечать за детей своих. Тем более когда мать глядит в могилу, а сын ее уже начал седеть…
На квартире де Еона было чистенько прибрано, как у пожилой старательной девы. Пяльцы стояли возле окна (мужчины XVIII века любили вышивание не меньше женщин). Острые перья шпаг и рапир висели по стенам… Де Еон открыл люк в подвал:
– Осторожно, Дюран! Прыгайте на эту бочку…
Дюран прыгнул в подвал – это был винный погреб. Де Еон – за ним. Долго ковырял зубилом стены. Вынул кирпич, вмазанный среди камней:
– Прошу передать мне сертификат короля о пенсии…
Дюран выдал ему подлинное обязательство Людовика выплачивать пенсию кавалеру, о котором было сказано в сертификате в самых лестных для де Еона выражениях.
– Я люблю, когда со мной разговаривают в таком тоне.
– А вот и подпись короля, – показал Дюран.
Де Еон поднял кирпич над головой. Грохнул его под ноги. А внутри кирпича оказался пергаментный пакет, в котором хранилось письмо Людовика от 3 июля 1763 года с планом нападения Франции на Англию…
Дюран повертел письмо в руках:
– Послушай, если только это главное, то… к чему шум?
– Остальное от меня не получите. Я тоже не дурак! – сказал де Еон. – Король сорвался с моего крючка. С разодранной губой и в дурном настроении, но все же сорвался… Графа же Брольи и прочих я оставлю трепыхаться и далее!
Дюран сложил письмо короля и спрятал.
– Смотри, – сказал. – Я свое дело сделал. Остальным же пусть занимаются с тобой другие.
После этого де Еон еще несколько лет поддерживал с Версалем секретную переписку, хотя Версаль не доверял уже ему тайн. Сведения де Еона были незначительны: он словно сдерживал себя. Только однажды сообщил Людовику, что либералы хотят свергнуть с престола Англии ганноверскую династию. Если Версалю надо, то де Еон согласен принять участие в заговоре…
Людовика словно прорвало:
– Какая наглость! Я не желаю более видеть писем этого шантажиста! Кроме пенсии, ему нечего ждать от меня!
И он вернул Брольи депешу де Еона, крупно начертав наверху королевскую резолюцию: «Де Еона более ни на что не употреблять».
* * *Вот когда наступили чудесные годы. Тишина и покой.
Дипломат, сверкнувший когда-то блестящим метеором, повидавший и взлет славы и низость падения, теперь осел за письменным столом. История и политика, торговля и безбрачие, навигация и духовенство, администрация и финансы – таковы были вопросы, занимавшие теперь его буйную голову.
Особенно интересовался де Еон проблемой налогов. Франция переживала тяжелые годы, и каждый образованный патриот (а де Еон считал себя таковым) должен был много думать, чтобы вывести страну из тупика, в который ее загнали пылкие красавицы, вроде де Шатору, мадам Помпадур, а теперь на шее Франции сидела новая панельная шлюха с чужим именем – графиня Дюбарри.
Историки не признают за сочинениями де Еона глубокого анализа событий и причин надвигающейся катастрофы. Но зато никто не смог отказать ему в таланте изложения: любой сложный вопрос становился под пером кавалера изящным и легким, почти игривым, как шипенье в бокале шампанского.
Изящностью стиля де Еон побеждал отвращение к формуле!
Большая дружба была в эти годы у де Еона с лордом Феррерсом, известным астрономом и математиком, которого он знал еще по службе в Петербурге. Летние месяцы де Еон проводил в поместье своего друга, вдали от городской суеты. Работал он, как утверждают очевидцы, по пятнадцать часов в сутки.
Запах роз по вечерам бывал удушлив и горек. Бледные лепестки неслышно ложились ему на плечи. Мохнатые гусеницы падали с ветвей корявой яблони, ползали по страницам среди недописанных еще строчек. Де Еон не сгонял их – они ему не мешали…
И незаметно закрадывались в душу синие печальные сумерки.
«Что это? – думал он. – Неужели приближение старости?»
Наконец гигантский труд нескольких лет жизни был завершен.
В 1774 году тринадцать томов сочинений де Еона стали продаваться в Лондоне и сразу нашли себе читателей. Давно уже не было его врага – графа Герши: после всех побоищ и скандалов граф укрылся в своем имении, отдыхая душой и телом от де Еона. Но однажды кто-то имел неосторожность упомянуть о кавалере в разговоре.
– Повторите мне это имя, – попросил Герши. – Я не ослышался?
Он тут же умер – от разрыва сердца.
Над свежей могилой отца сын графа Герши поклялся отомстить, и вдова старого Герши бросилась в Версаль – к ногам короля:
– Ваше величество, спасите мне сына от де Еона! Последняя поросль знатного рода падет от шпаги самого опасного дуэлянта!
Людовик пожал плечами. «Когда все это кончится?»
– Но у меня, мадам, – ответил он женщине, – совсем нет времени, чтобы следить за всем происходящим во Франции.
– О, как вы жестоки… Постыдитесь! – зло выкрикнула вдова. – У вас нет времени… Но хватает же времени, чтобы быть королем!
Кавалер де Еон ничего об этом не знал, и беда задела его совсем с другой стороны. Начиналась новая эпоха его жизни.
* * *Портреты де Еона веером лежат сейчас передо мною. Он изображен – печальный – в мундире полка маркиза дОтишана, он смотрит на меня – вызывающе – в дамском наряде. Он и женственный, он и мужественный. Улыбка – умного человека. Когда его изображают женщиной, то подчеркивают миловидность и выпуклость груди, высоко вздернутой корсетом. Мундир и кружева, парик и чепец.
К сорока годам де Еон мало изменился во внешности: мелкие черты лица, нежные губы, голубые глаза и кожа чистая, поражающая девичьей белизной. Брился он редко, но, как говорят, мог бы и вообще не бриться.
Несмотря на эту внешность, далеко не мужественную, кавалер нравился женщинам. От Парижа – до Петербурга. Но легкий флирт, пальба острот, пустяки в стихах и – полное равнодушие к прекрасному полу, – вот и все, чем кончались его романы.
Особенно досаждали с нескромными вопросами собутыльники.
– На мне мундир драгуна! – яростно огрызался шевалье. – Если бы наш век не был таким развращенным, никто не замечал бы моей нравственности… Я пью с вами – достаточно и этого великого порока, но зачем мне приписывать остальные?
Исподволь, незаметно сочились, словно едкая плесень по сырым стенам, нехорошие, темные слухи:
– Говорят, он вовсе не мужчина, а так себе…
– По секрету: он уже ходил в женском платье.
– Да что вы? Не может быть!
– А разве вы не читали книги Гудара? Там ведь сказано прямо, что де Еон – классический гермафродит.
– Гудар – бездарность! Лучше прочтите похождения распутного Фабласа… Там сказано, что девицы де Бомон следует опасаться!
Кое-что сболтнула и княгиня Екатерина Романовна Дашкова, урожденная Воронцова, прибывшая в Лондон уже не девочкой, какой ее знал де Еон, а почтенной дамой, как президент Российской академии наук. Что схватили с ее языка англичане – так и не разобрался де Еон, но было сказано Дашковой нечто такое, что усилило пакостный интерес публики к драгунскому капитану.
