Запоздалая оттепель, Кэрны - Эльвира Нетесова

Вернувшись к стае, белолобый долго обдумывал случившееся. Но так и не нашел объяснения своему изгнанию. Как ни странно, ему не было стыдно за свое позорное бегство от старой волчицы, обладающей таким призывным голосом, от которого сердце бьется, как при погоне. Для себя он запомнил одно: не надо доверять голосам.

Белолобый виновато обнюхал покинутую кочку. Притоптал шершавые кустики брусники, чтоб брюхо не кололи. Улегся, свернувшись в клубок, выставив навстречу ветру остроносую морду, чтоб и во сне чуять запах приближающейся добычи или врага.

Прикрыв глаза, он тяжело вздохнул, сглотнув голодную слюну. День выдался нелегким, но и не тяжелым — бока и уши целы, морда не покусана, скулы не выворочены, а голод перетерпится.

Время шло. Казалось, что вожак спит. Дыхание его выровнялось. Даже лапы подрагивали, словно и во сне он все еще продолжал гнаться за убежавшими оленями. Но их не настигнуть, они — как и сон. Были и… не стало. Но в это никак не хочется поверить. Потому не дремлют на белолобой голове жесткие, всеслышащие уши. Они никогда не спят — всегда караулят. Все слышат. Даже самые тихие, осторожные шаги. Приподняв голову, вожак понюхал воздух. Пружиня, чтоб не оступиться и не выдать себя, слез с кочки и подошел к спящей стае. Ему не нужно было будить волков, его запах быстро ставил их па ноги. Вожак молча отбежал на несколько шагов, оглянулся: стая следовала за ним, хотя не совсем понимала, в чем дело и где опасность. Белолобый отводил стаю подальше от лежки. Уж очень подозрительным показался учуянный им запах. Вожак уже знал, как пахнет в тундре каждый зверь, всякая птица. Но неведомое пахло иначе. А незнакомое всегда настораживает. Лучше вначале присмотреться, а потом решать: нападать или уйти незаметно. Обойдя «это опасное», чтоб не могло оно по запаху учуять стаю, волки стали внимательно следить за каждым шагом продвигающегося по тундре неизвестного. На нем не было шерсти, шел он на задних лапах и был невелик размерами. Волкам показался он слабым, и они решили напасть.

Вначале они стали подходить, прячась за кочками и кустами. Так бы, может, и подкрались незаметно, но уж очень проголодавшаяся волчица не выдержала и выскочила из укрытия. Стая, будто по сигналу, сорвалась следом за ней, оскалив клыки. Вожак рявкнул. Но его не захотели услышать. В каждом, кто ходит, есть кровь и мясо. Это знали волки с первого дня сознательной жизни. Знали, что добыча не сунется в пасть сама, ее надо нагнать, одолеть, разорвать, съесть.

А белолобый уже почуял опасность. Да предупредить стаю не успел. Поздно было… «Это незнакомое» вдруг оглянулось, сорвало с плеча что-то и наставило на волков. В тот же миг грохнуло громом. Сверкнуло. И волчица, перевернувшись в прыжке, взвыла одурело. Волки остановились, не понимая. Грохочущее разорвало тишину снова. Белолобый отпрянул. В нос пахнуло едким, глаза заслезились. Совсем неподалеку лежал еще один волк. Стая, поспешно шмыгнув за кусты, понеслась наутек. Волки не оглядывались. Один белолобый не последовал за ними. Он понял, что человек для волков опасен, но как истинный вожак обязан был распознать все его приметы, чтобы потом уметь отличать сразу, с первого взгляда. Не зря еще там, на лежке, его насторожил непонятный запах.

Выждав, когда человек ушел далеко, белолобый подкрался к убитому волку, потом — к волчице, долго обнюхивал их. Чихал, крутил лобастой башкой. Нет, он не ошибся. В тундре есть много луж с красноватой водой, пахнущей так же. Даже в жажду, когда глоток воды прибавляет силы в погоне, волки никогда не лакают из этих луж. Красная вода[1] в них, похожая по виду на кровь, вскоре начинала разрывать брюхо жуткой болью. Это с детства знал каждый волк. И, тихо взвыв над двумя убитыми собратьями, белолобый поплелся вслед за стаей. Он знал — волки без него далеко не уйдут. Они должны ждать где-нибудь поблизости.

Стая встретила его тихо, виновато. Поняли волки свою оплошность, не послушавшись вожака. Поторопились, не выждав, не понаблюдав. Не головой — голодным брюхом хотели добычу одолеть. А с брюха, да еще с пустого, велик ли спрос? Голова всей стае — вожак, думал за них, но они ему не подчинялись.

Плохо начался этот хмурый день. Вожак теперь не поторопится накормить стаю. Побаиваясь друг друга, волки послушно плелись за белолобым. След в след. К полудню им удалось поймать двух зайцев. Потом, не до выбора, мышей ловили. Лишь к вечеру вожак стал искать настоящую добычу и учуял след старой важенки. Вскоре волки нагнали ее…

Белолобый едва осилил свою долю. Но другие никак не могли набить утробу. И все ворчали на старые жилы, вязнущие в зубах, на громадные мослы, какие были еще не по зубам. К разорванной туше подлетели два ворона и жадно стали рвать мясо. Один поперхнулся слишком большим куском и стал откашливаться. Жадная птица — ворон. Все норовит урвать кусок больше волчьего, да только вот живот подводит. Желание большое, а брюхо малое. Голос, видно, потому и злой, что не удается наесться впрок. Страдают вороны, что мало пищи вмещается в них. Поэтому когда голодны — каркают, а едят — перхают и давятся от жадности.

Вожак, жмуря глаза, отошел в сторону и лег спать. Ночью он проснулся, услышав доносившуюся издалека волчью песню. Подняли головы и волки. А песня уже разбудила стаю. И вскоре меж собой перегрызлись: кому идти? Белолобый рыкнул. Но собратья не угомонились. Огрызнулись: в кормежке, охоте ты нам указчик, а когда зов — не суйся; в этих делах нет вожаков.

Двое ушли. Утром, когда рассвело, одного нашли разорванным, а другой ушел с волчицей в чужую стаю.

С этой ночи беспокойно стали вести себя волки. Напряженно вслушиваясь в раздававшиеся в тундре звуки, они интуитивно понимали, как опасно охотиться в период звериной любви. Сильные, способные к любви, к продолжению рода, олени сбились в табуны. К ним трудно подступиться. Осенью им никакая волчья стая не страшна. Лишь старые, не принятые олени-одиночки мыкают горе в тундре, становясь волчьей добычей.

Резвятся у реки медведи, в пары сбиваются. Выбирают матух себе. За осень рыбой отъелись, жиром запаслись загодя, а теперь о зиме вспомнили. В берлогах медведи-соперники то и дело друг другу бока рвут, одну медведицу трое оспаривают: зубами, когтями, всей своей силой. К ним в любую пору опасно подходить близко, а по осени и вовсе желательно на глаза не попадаться. Знали волки, что отверженный матухой, побежденный соперниками медведь, встретившись со стаей, может много бед натворить.

В это время голод — плохой помощник. Голодный желудок по незнанию может в беду втянуть. Но помнил белолобый и другое, что именно осень — пора отбора. Напал на след одинокого оленя — нагоняй смело. Табун не принял? Значит, больной или старый совсем; долго отбиваться и убегать не сможет.

Вскоре в тундре выпал снег, и волки поняли, какое благо принесла им зима. Каждый след на виду. И запах хорошо держится: дожди его не смывают. По зиме любое дыхание во много раз слышнее. И звуки дальше разносятся — каждый шаг добычи далеко слышен А в сугробах — не в болотине: бегай сколько влезет. Зима — не осень… Кровь бежит быстрее даже у птах.

Все чаще по ночам раздавался зов волков. Вот уже трое привели в стаю волчиц. Своих подруг. Пусть и не хватало у одной зубов в пасти, а другая охромела от старости, третьей, вероятно, за непослушание, оборвали оба уха в прежней стае — зато их никто не оспаривал. Не увели они волков, сами за ними послушно пошли после ночи знакомства и безропотно признали над собой власть белолобого. Тот понимал, никто из этих волков теперь не захочет уйти из стаи. Вдвоем с волчицей труднее прокормиться в тундре. Вскоре и другие волки нашли себе волчиц. Лишь белолобый никак не решался пойти на зов. Хотя знал, волчицы, зовущие в эту пору, уже совсем непривередливы. Не до выбора им… Волки стаи, повзрослев, начали чаще огрызаться на белолобого. Но ослабленные подругами, они по-прежнему покорялись силе.

Вожак видел, как изменился волчий норов после прихода волчиц. И сам стал свирепее. Только так можно было сдержать злобу стаи. Он водил ее за собой по всей тундре. Однажды забрели волки слишком далеко от привычных мест. Хотя тундра была здесь такою же, как и везде, но запахи… Слишком много было незнакомых. Зато и следов других стай не приметили. Это настораживало. И только было решила стая уйти отсюда подобру-поздорову, как из-за сугробов послышался голос. Зов…

Все волки стаи имели волчиц. Одиноким оставался лишь вожак. Стая равнодушно отвернулась. Белолобый, сделав несколько шагов, остановился. Присел. Зов повторился. Грустный голос летел над сугробами, пронизывал лунный свет снежинок запоздалой жалобой. Он звал, торопил. Напоминал, что зимы проходят быстро, а морозы не страшны, когда звери живут парами. Белолобый обогнул сугроб, выждал немного и пустился на зов бегом.

На небольшой заснеженной поляне, со всех сторон окруженной сугробами, сидела волчица. Шерсть ее в свете луны казалась совсем белой, искристой и такой легкой, что в нее хотелось зарыться мордой, забыть сразу все беды и обиды. Белолобому понравилась эта молодая волчица. Ему показалось, что она вовсе не звала, а просто пела. Робость одолела вожака. Он вертелся на одном месте, пока волчица сама не приметила его. Она глянула удивленно, слегка приподнялась. Потом припала на передние лапы, изогнув спину, будто приманивая вожака. Но тот не торопился. Волчица была слишком хороша. Но почему она до сих пор одна? Ведь вон каких старух выбрали себе его собратья по стае! А такую разве можно не заметить! Волчица выжидала, удивленно смотря на белолобого. Вожак вскочил. Шерсть на загривке встала дыбом. Белолобый увидел матерого волка, огибавшего сугроб. Он шел напрямик к волчице, которую белолобый так хотел считать своей. Матерый не глядел на вожака. Слишком торопился. Видно, многих волчиц видывал, а ни с одной не ужился. Прогнала его стая за шелапутство. Вот и остался один. А в тундре одному легко ли? Захотел исправить оплошку! Ну нет! Можно частью добычи поступиться, можно кровное логово оставить, да и то не без борьбы. Но только не волчицу… И белолобый не уступит ее без драки. Хотя соперник много крупнее. Старше и опытней. Видно, немало дней провел в тундре без стаи. Вон какой голодный, даже бока запали. Стайный волк так не отощает! Белолобый в несколько прыжков оказался перед врагом. Тот присел. Втянул запах вожака. В глазах зеленые искры зажглись. Ощерив клыки, с глухим рычанием кинулся на белолобого. Тот поднырнул, успев полоснуть по брюху. Соперник упал, попытался вскочить, но в это время к ним подоспела волчица. Матерый втянул в себя ее запах. Зло зарычав, он стал быстро отползать в сторону, воя на собственную опрометчивость, на то, что сразу не отличил, не распознал голоса полукровки.