Убийства — мой бизнес - Фридрих Дюрренматт

Покончив с завтраком, Гремилли осведомился у метрдотеля о личности его корреспондента.

— Мадам де Новаселль является представительницей древнего дворянского перигёзского рода, месье комиссар. Очень богата и значительную часть своих доходов тратит на благотворительную деятельность. Возглавляет учрежденный ею комитет «Женщина спасет Женщину». Кавалер ордена Почетного легиона. Прекрасная дама и пользуется огромным влиянием в нашем городе. Одна рекомендация мадам де Новаселль стоит всех аттестатов и даже дипломов, если месье понимает, что я хочу сказать.

— Понимаю. Короче, эта как раз та дама, с которой лучше водить дружбу?

— Во всяком случае, не ссориться.

Было где-то без двадцати десять, когда Гремилли вышел из гостиницы и отправился в гости к мадам де Новаселль.

Улица Карно была удивительно тихим местом. Перед некоторыми домами были разбиты сады, где росли пальмы. На звонок Гремилли вышла подчеркнуто учтивая служанка, которая провела его в огромную залу с интерьером, выдержанным в строгом классическом стиле, с колоннами из зеленого мрамора и бюстами, пристально следящими своими невидящими глазами за каждым движением полицейского.

— Я — комиссар Гремилли.

— Прекрасно, месье комиссар. Мадам ждет вас. Следуйте, пожалуйста, за мной.

Служанка открыла расположенную справа, в глубине залы, дверь и, войдя первой, объявила:

— Месье комиссар Гремилли! — после чего отступила назад, давая возможность гостю пройти в салон, очутившись в котором Гремилли вдруг перенесся в свое детство и в считанные секунды вновь пережил те же чувства, что и много лет назад, когда во главе делегации девочек и мальчиков он пришел в дом банкира, чтобы поблагодарить его жену за подарки, сделанные ею школе к Рождеству. Увидев шедшую ему навстречу сильную, хоть и опирающуюся на палку, женщину, он подумал, что произнесет сейчас, как когда-то, выученную наизусть приветственную речь.

— Милости просим, месье комиссар. Я признательна за то, что вы так скоро откликнулись на мое приглашение.

Гремилли молча поклонился, в то время как хозяйка продолжала:

— Позвольте представить мадам де Сен-Блен — мою правую руку и человека, без которого я бы просто пропала.

Полицейский снова поклонился, на сей раз в сторону крошечной и худосочной дамы, которая, казалось, утонула в кресле и которую он вначале не приметил. Мадам де Сен-Блен заверила комиссара, что счастлива его видеть.

Пока Гремилли устраивался в предложенном ему мадам де Новаселль кресле, он постепенно освобождался от чувства скованности, которое вызывала в нем эта величественная обстановка.

Внушительных размеров салон был обставлен настолько роскошно, что он ощущал себя в музее. Висящие на стенах портреты предков демонстрировали богатство былых туалетов и надменность.

— Что-нибудь выпьете, месье комиссар?

— Если позволите, мадам, я воздержусь.

— Как вам будет угодно. Месье комиссар, я не буду ходить вокруг да около. Вы меня не знаете, но в Перигё за мной закрепилась репутация человека, который не привык мелочиться, что некоторыми воспринимается как дерзость, чего я не отрицаю, и если это так, то она перешла мне в наследство от моего прапрадеда Хюберта де Новаселль, погибшего в бою с пруссаками под Монмираем. Месье комиссар, для мадам Сен-Блен и для меня Элен Арсизак была самой дорогой подругой. Ее смерть нанесла нам удар, от которого мы долго еще не сможем оправиться. Не так ли, Одилия?

— Боюсь, что мы вообще никогда не сможем прийти в себя, Элизабет.

— Нам известно, месье комиссар, что вы делаете все, чтобы вывести на чистую воду это ничтожество, решившее избавиться от мешавшей ему жены.

Гремилли осмелился перебить свою собеседницу:

— Прошу великодушно извинить, мадам, но у меня такое впечатление, что убийца вам известен.

— В равной степени, как и вам, месье комиссар!

— Уверяю, что пока…

Теперь наступила очередь мадам де Новаселль перебить гостя:

— Полноте! К чему делать вид, будто не знаете, что Арсизак стал невменяемым после того, как понял, что не получит развода и не сможет жениться на этой потаскушке!

— Поверьте мне, мадам, что если даже месье Арсизак и находится сейчас в трудном для него положении, то это еще не значит, что против него может быть выдвинуто официальное обвинение.

— Человек коварен! Впрочем, коварство — основная черта всех выскочек, а иначе как бы они выходили в люди? Как бы там ни было, мы не потерпим, чтобы, желая явно или нет защитить мужа, пачкали честное имя жены.

— Мне кажется, я не совсем вас понимаю.

— Хорошо, я расставлю все точки над «i». Нам стало известно от мадам Бесси, что во время следствия вам пришлось иметь дело с людьми без стыда и совести, которые осмелились, преследуя какие-то свои грязные цели, о которых мы и слышать не хотим, не так ли, Одилия?

— Конечно, Элизабет.

— …распространять различного рода мерзости о нашей бедной и дорогой подруге, которую постигла такая ужасная участь. Вы с нами согласны, месье комиссар?

— Несмотря на все мое удивление, с которым я констатирую вашу осведомленность о конфиденциальных сообщениях, сделанных мною в беседе с судебным следователем…

— Пусть вас это не шокирует, месье комиссар. Мое положение в Перигё требует, чтобы я была в курсе всего, что здесь происходит. Вы тоже так считаете, Одилия?

— Вне всякого сомнения, Элизабет.

— Я должен признаться вам, что некоторые из опрошенных мною лиц дали мне понять, что воспринимали мадам Арсизак несколько иначе, чем это было принято.

— Скандал! Настоящий скандал!

— Мне намекнули, что мадам Арсизак была далеко не тем нежным ангелом, за которого ее принимали некоторые, и что она, если понадобится, могла проявить безграничную злость вплоть до садистских выходок.

— О! Вы слышите, Одилия?

— Слышу, Элизабет, и во мне все переворачивается!

— Еще бы! Все, что вы от них услышали, месье комиссар, — не что иное, как сплошная гнусность! Верьте мне на слово!

— Но ради чего этим мужчинам и женщинам обижаться на мадам Арсизак до такой степени, чтобы распространять о ней различные небылицы, оскорбляющие ее память? К тому же, я слышал кое-что и похуже…

— Похуже? — хором простонали обе женщины.

— У мадам Арсизак был любовник.

Мадам де Новаселль издала звук, похожий на рычание, схватилась рукой за горло и, закатив глаза, прохрипела:

— Одилия… быстро… мой аркебюз!..

Мадам де Сен-Блен засуетилась. Наконец, ей удалось плеснуть спиртного в стакан, который она поднесла к губам подруги и принялась ее поить, поддерживая ей голову. Опорожнив стакан, мадам де Новаселль смачно выдохнула и после того, как дыхание ее восстановилось, сказала:

— Месье комиссар, вы чуть меня не убили. Я за всю свою жизнь ничего подобного не слышала! Бедная малышка Элен… настолько чиста… целомудренна… стыдлива, даже излишне, так что я ее, моего дорогого ангелочка, порою просто вгоняла в краску вольностью своих речей, достойных дочери, внучки и правнучки гусар. Месье комиссар, кто осмелился вам сказать такую гадость?

— Супруга любовника.

Какое-то мгновение мадам де Новаселль сидела с открытым ртом, не в силах произнести ни слова, в то время как из груди Одилии де Сен-Блен вырывались полные негодования звуки, похожие на цыплячий писк.

— Я не ослышалась, месье комиссар? — спросила побагровевшая мадам де Новаселль.

— Не думаю, мадам.

— Эта женщина — чудовище! Сумасшедшая! Выдумщица! Оскорблять память несчастной, жизнь которой с таким распутным мужем была настоящей голгофой… Как только язык поворачивается! Бедняжка надеялась, что, глядя на тот пристойный образ жизни, который она вела, он наконец одумается и вернется к ней. Мы-то хорошо знали, как она страдала, потеряв сердце Арсизака, не правда ли, Одилия?

— О, да, Элизабет!

— И вы пришли мне рассказать, что у этой преданной жены был любовник! Я не верю вам, месье комиссар! Вас просто обманули!

— С какой целью?

— Мне это неизвестно! Возможно, без всякой цели, а лишь потому, что люди низменны по самой своей природе и в общей своей массе отвратительны.

— Мадам, я разве говорил о человеке из «общей массы», как вы изволили выразиться?

— Вам никогда не удастся меня убедить, что человек, способный на агрессивные выпады против мертвой, может быть порядочным! Мы на такую низость не способны! Мы еще не забыли, что такое честь, не так ли, Одилия?

— Еще не забыли, Элизабет. О, месье комиссар, если бы вы видели, как мадам Арсизак буквально млела над малышами в моих яслях, вы бы сами не позволили, чтобы кто-то говорил о ней худо.

— Признаться, я не вижу связи…

Мадам де Новаселль пришла на помощь своей подруге:

— Мадам де Сен-Блен хочет сказать, месье комиссар, что высоконравственный человек остается им везде. Элен была чиста и пряма, как сталь клинка.