Антология современного анархизма и левого радикализма - Алексей Цветков

Конец 60-х и начало 70-х гг. образовали период, наполненный экстраординарными альтернативами. Революционный проект ушел в себя. Идеалы свободы, чьи нити были оборваны марксизмом, были вновь собраны и проведены по анархическим и утопическим линиям, чтобы охватить универсальные человеческие интересы — интересы общества как целого, а не национального государства, буржуазии или пролетариата как специфического социального феномена.

Достаточно ли было. Новых Левых и контркультуры, для того чтобы воспользоваться расширенным революционным проектом, открытым социальной экологией и феминизмом, для спасения от процесса разложения, последовавшего в 1968 г.? Могли ли радикальные мнения и энергия радикалов быть мобилизованы в масштабах и с интеллектуальностью, равных обширному революционному проекту, предложенному этими двумя направлениями?

Неопределенные требования демократии участия, социальной справедливости, разоружения и тому подобного должны были стать в перспективе последовательной программой. Они требовали направления, которое могло быть дано только более глубоким теоретическим пониманием, соответствующей программой и более четкими организационными формами, чем могли создать Новые Левые 60-х. Призыв Руда Дучке к «Длинному маршу через институты», обращенный к немецкой СДО (SDS) и оказавшийся немногим больше, чем призывом приспособиться к существующим институтам, не заботясь о создании новых, привел к потере тысяч в их недрах. Они вошли — и никогда не вышли.

Хаким Бей

МИЛЛЕНИУМ

Когда двое встречаются для трапезы или дуэли, появляется третий, третий лишний паразит, свидетель, пророк, беглец.

Пять лет назад все еще было возможно занять в мире позицию третьего. Отказаться от выбора, вывернуться, увильнуть, построить свое царство вне диалектики, даже целое подпространство отдохновения от борьбы. Исчезнуть — означало «проявить волю к власти».

Теперь есть только один мир, мир победителя, с его триумфом «конца Истории», конца невыносимой боли, причиняемой воображением, апофеоз кибернетического социал-дарвинизма. Деньги выступают от имени самой Природы и требуют для себя абсолютной свободы. Полностью превращенные в дух, освобожденные от телесной оболочки (проще говоря, от продукции), мгновенно обращающиеся в бесконечности гностической нумисферы далеко за пределами Земли, именно деньги, и только они одни, будут определять сознание. Двадцатый век закончился пять лет назад; наступил Миллениум. Где нет второго, нет оппозиции, там не может быть третьего с его позицией. Так что выбирать приходится: или мы признаем себя «последними людьми», или поймем, что мы в оппозиции. (Либо автомонотония, либо автономия.) Все позиции, предполагающие воздержание от конфликта, должны быть пересмотрены с новой точки зрения, основанной на новых стратегических данных. Короче, мы загнаны в угол. Пользуясь определениями идеологов прошлого, можно сказать, что мы снова находимся в «объективно предреволюционной» ситуации. Позади временные автономные зоны, мятежи... нужна революция, джихад.

Если в XX веке разменной монетой была энтропия, в веке XXI ее место занимает настоящий хаос. Буржуазные и антибуржуазные школы мысли предлагали картину единого мира, унифицированного благодаря научному сознанию, но в конце концов такой мир создадут деньги.

Деньги не мигрируют в пространстве. И если кочевник движется с места на место, деньги перемещаются от момента времени к другому его моменту, уничтожая пространство.

Деньги не ризома, а хаос, многомерный, неорганический, но репродуцирующийся (в ходе бесконечной регрессирующей бифуркации [35] . Это половое размножение мертвого тела.

«Капитал» в таком случае должен считаться «странным аттрактором»[36]. Сама математика денег («вышедших из-под контроля») может быть рассмотрена на примере закрытых корпоративных сетей типа SWIFT, банковских интернет-систем и систем электронного арбитража. Триллион долларов ежедневно проносится по киберпространству (причем едва ли 5% от этой суммы имеют хотя бы косвенное отношение к реальной продукции).

Мир может взаимодействовать с хаосом, но вся подлинная сложность будет сведена к однообразию и расщеплена. Само сознание «есть часть представления». Живой опыт, требующий присутствия, будет отвергнут из простого опасения: как бы он не открыл нам глаза на мир по ту сторону электронного забора. Меня ожидает жизнь после жизни на экране монитора, в этих гностических звездных вратах, в бутылке джинна, уготовленной для моего развоплощенного духа. Бесконеч ность однообразия в бескрайних глубинах цифрового зиндана, безграничные возможности связи и безграничное одиночество, безмерная схожесть желаний и безмерное расстояние до их реализации...

Парадоксальное возрождение морали здесь начнется с руин ортодоксии. Однако на этот раз воздвигается жилище не более постоянное, чем черные палатки бедуинов ибн Халдуна. Рано или поздно джихад (т.е. борьба) приводит обратно (путем та'уиля или герменевтической экзегезы) к шариату (т.е. закону). Но «шариат» также означает «путь», или «дорога», это «открытая дорога» неприкаянного странника. Ценности произрастают из способности к воображению, иными словами, из способности к движению. Место, «где боги остановились», реально. Но боги продолжают движение, они движутся подобно бликам на воде в «Одах» Пин-дара.

Привлекать внимание при помощи террора не аморально. Это просто невозможно. Послание «терроризма» состоит в том, что здесь нет никакого «здесь»; только кибергностическая свалка истории, куча мучительной никчемности, ограниченная ответственность как космический принцип. Можно подумать, что морально (пусть даже в соответствии с «воображаемой моралью») насилие над идеями и институтами, но в языке не хватает слов для реализации такой формы насилия, которая неизбежно приводит к слепым атакам, даже к дефициту необходимого внимания. В любом случае все это даже не вопрос чьего-нибудь «духовного состояния». Просто схема восприятия автоматически перестраивается. Это не состояние, а «остановка» в терминологии суфиев. Таково наше видение да'ва аль-кадими или Древней Пропаганды. Заимствуя фразу измаилитов, можно сказать, что она устарела, ибо никогда не рождалась вполне.

Таким образом, «мир, который будет спасен» благодаря джихаду, это не только Природа, которая не сможет пережить неволю без гибельного отчуждения сознания от всякой «изначальной близости», но также пространство культуры, пространство самотождественного становления «Земли и Воли». Возделывание земли это трагическое Отпадение от естественной человеческой экономики собирательства, охоты, обмена, даже больше — катастрофический сдвиг в самом сознании. Но настаивать всерьез на прекращении сельского хозяйства — значит заниматься махрово-мальтузианским, жизнененавистнеческим нигилизмом, подозрительно напоминающим гностическое самоубийство. Теперь мораль отрицания — это мораль освобождения, и наоборот. Ядро нового общества всегда зреет внутри старой скорлупы. Все, что единый мир пытается уничтожить или смешать с грязью, приобретает в наших глазах неповторимое сияние органической жизни. Это справедливо в отношении всего, что касается нашего нынешнего «позднего каменного века» с его фурьеристскими усовершенствованиями и сюрреалистическим урбанизмом. Даже «Цивилизация» может оказаться «неплохой идеей», если освободить ее из-под гнета ее собственного всепожирающего детерминизма. Таков наш консерватизм. Так, несмотря на ни на что, несмотря на титанические опустошения, произведенные искусственным интеллектом Капитала, «мир, который будет спасен» подчас отделен от «этого» мира лишь тонким волоском сатори[37]. Миллениум всегда раскрывает момент настоящего, но он же завершает целый мир.

Меньше десятилетия назад враг мог быть воплощен во Всемирной Машине Труда или в Зрелище, что заставляло искать спасения от него в отшельничестве или бегстве. Еще не упал огромный загадочный занавес, закрывший от нас картины иных форм производства, игровых и ни к чему не обязывающих, и иных форм Представления, аутентичных и приносящих удовольствие актерам и зрителям. Основная и очевидная цель того времени состояла в том, чтобы создать альтернативное ядро, основанное на реализациях описанных форм (или, напротив, не дать распасться уже существующему). Сопротивление было тактикой защиты автономных зон, созданных вокруг такого ядра (как временных, так и постоянных). В айкидо нет понятия «нападение»: вы уклоняетесь от атаки, после чего энергия атаки, отразившись, уничтожается за счет самой себя. Капитализм в свое время утратил основания для подобной тактики отчасти потому, что оказался восприимчивым к стратегической концепции «третьей силы», а отчасти из-за того, что в качестве идеологии он, как и прежде, не смог разрешить свои собственные внутренние противоречия (к примеру, явление «демократии»).