Ясень и яблоня, кн. 1: Ярость ночи - Елизавета Дворецкая

И это тоже была чистая правда.

– Вот как! – Эрхина даже засмеялась. – Выходит, бабкой Торварда конунга была рабыня?

– Да. Но его мать получила свободу еще до того, как Торбранд конунг на ней женился, так что Торвард конунг родился от свободной женщины.

– Однако такое происхождение его не украшает! – Эрхина обрадовалась этой новости, которая так кстати подтвердила справедливость ее отказа. – Впрочем, по нему никак не скажешь, что в нем рабская кровь!

– Никак не скажешь! – согласилась Сэла. – Благородством, отвагой, доблестью, справедливостью и великодушием он превзойдет любого потомка Харабаны Старого!

– Должно быть, многие женщины у вас там в него влюблены? – отчасти насмешливо, отчасти ревниво заметила Эрхина. Другие женщины не смели быть влюблены в того, кто был влюблен в нее, Эрхину.

– Все подряд! – опять подтвердила Сэла. – Кажется, кроме меня!

Эрхина благосклонно засмеялась, приняв это за шутку. А Сэла тайком бросила на нее быстрый взгляд, словно проглотила усмешку: ее забавляло то, как она исхитряется говорить правду , при этом держа слушателей в глубочайшем заблуждении.

– Отчего же он до сих пор не выдал тебя замуж? – полюбопытствовала Эрхина.

– Я ведь жила в каменной башне и сражалась с бергбурами! – напомнила Сэла. – А бергбуры – это такие твари, что только держись!

Рассказами о бергбурах она неоднократно развлекала фрию и ее приближенных. В Аскефьорде каждый ребенок знал десятки более или менее правдивых историй, а Сэла обращалась с ними так ловко, что ей позавидовал бы любой сказитель. Несколько долгих зимних вечеров она забавляла фрию и женщин в ее покое былями и небылицами: о бергбуре, который ежегодно, в ночь Середины Зимы, утаскивал по одному человеку со двора Телячья Голова, чтобы съесть его, и каким хитроумным способом наконец удалось от него избавиться; о пастухе Тораре, которого украла одна бергбурша, оставшаяся без мужа, и который так замучил ее причудами и придирками, что она сама отнесла его домой и еще дала его жене мешок золота в придачу, только бы избавила ее от такого беспокойного счастья; об охотнике по имени Бротт, который отдал всех трех своих уток маленькому голодному бергбуру, за что мать детеныша перенесла его на плечах через горы и указала древний клад… Женщины то смеялись, то содрогались, то вздыхали; иногда они переспрашивали слова, поскольку Сэла говорила на языке сэвейгов, не совсем совпадавшем со здешним; но все были захвачены преданиями далекой земли, и Сэла постепенно начала чувствовать себя заморской птицей из чудесной страны.

Хотя на самом деле чудесная страна все же находилась здесь. Поначалу Сэла, девушка недоверчивая и по домашнему опыту знавшая, для чего нужны рабы и рабыни, ко всем окружающим относилась настороженно. Рабыни трудятся в хлевах и на кухне, а молодым привлекательным женщинам находится еще и другое применение, если не у самого хозяина, то в дружине. Но никогда их не одевают в крашеные одежды, не увешивают золотом и не кормят со своего стола, для того только, чтобы они развязывали ремешки на башмаках и укладывали их в шкатулку.

В усадьбах Фьялленланда нередко встречались пленники иного рода – знатные и состоятельные люди, захваченные в морских сражениях. Иной раз они по году и больше ожидали, пока родня соберет и пришлет за них выкуп. На памяти Сэлы четыре года назад ее дядя Сёльви Кузнец привез из похода такого пленника, Рёгнира из Хэдмарланда. Он жил в Дымной Горе два года, и за это время его жена четыре раза приезжала его навещать, привозила в подарок хозяевам кое-какие припасы, жила в усадьбе по месяцу и по два, и ее считали просто гостьей – вот только потом она уезжала, а муж ее оставался. На третий год она наконец собрала выкуп – десять марок серебра – и увезла мужа домой. При расставании он очень благодарил семью Стуре-Одда за благородное обхождение с ним и от души приглашал их в гости.

Но Сэлу не заставляли работать по дому, однако и отпускать ее за выкуп никто не собирался. Напротив, Эрхина говорила, что никогда не отпустит ее. В обладании такой знатной рабыней Эрхина видела честь – ее возвышало то, что дочь конунга завязывает ей башмаки. Сэле это казалось непонятным, но она умела молчать и приспосабливаться.

– Знаешь ли ты, какая вещь бывает ночью в пять раз длиннее, чем днем? – однажды вечером спросила ее Эрхина.

При этом она улыбалась, словно задумала какую-то шутку. Сэла немного подумала; кое-что, правда, пришло ей в голову, но этот ответ был из тех, что уместны только среди подвыпивших хирдманов, но не среди знатных и учтивых дев. Да и «в пять раз» – многовато будет…

– Это река Дана! – просветили ее. – Ибо знают мудрые в земле туалов: днем плавания по реке всего один день, ночью же – впятеро больше.

– А «ночь» – это тьма прошедших веков? – уточнила Сэла. – В древних песнях поется, что пять дней продолжался путь по реке Дане от моря до Аблах-Брега во времена древних конунгов.

– Нет, словом «ночь» мы обозначаем ночь! – снисходительно пояснила Эрхина. – Похоже, ты не знаешь сказания о Лладе Прекрасном, сыне фрии Суилль.

Видно было, что ей хочется в ответ на рассказы о бергбурах поразить чем-нибудь воображение Сэлы, чтобы Туаль не остался в долгу перед Фьялленландом.

– Я не знаю этого сказания, – согласилась Сэла. – И буду рада, если ты дашь мне возможность его услышать.

На следующий вечер, когда гости покончили с едой и неспешно попивали пиво и мед, фрия сделала знак одному из певцов:

– Ты, Оалль сын Лита! Давно мне не случалось слышать твоего голоса, а гости наши скучают. Спой же нам песнь о Лладе Прекрасном – песнь, которую никогда не скучно послушать. Вот и время для нее пришло – ведь как раз в одну из ночей перед праздником Пробуждения Богини и явился Лладу Прекрасному его знаменитый сон… Но я не стану предварять твой рассказ и прошу тебя начать.

« Доброго Бальдра стали тревожить зловещие сны…»  [19] – по привычке вспомнила Сэла. Но оказалось, что ей предстоит выслушать рассказ в ином роде.

Певец, отмеченный таким лестным вниманием повелительницы, тут же вышел из-за стола и уселся на резную скамью перед троном. Взяв в руки арфу, которая у него, как и у других, всегда висела за спиной под плащом, он слегка позвенел струнами, словно его музыка тоже пробовала голос, а сам тем временем начал рассказывать:

– Правила в Аблах-Бреге фрия по имени Суилль, дочь фрии Уннлин и храброго вождя по имени Халльдор. Ни одна из женщин в земле туалов не могла сравниться с нею мудростью и красотой, и от справедливости ее земля процветала. Двух сыновей подарили ей боги. Старшего звали Халльдор, а младшего Ллад, и всех юношей превосходили они доблестью. В равной мере владели они даром мудрости, даром подвигов, даром игры на доске, даром счета, даром пророчества и даром проницательности. В каждом из них была сила ста воинов и подвиги девяти героев. Но одним Ллад был выше своего брата – это был дар красоты, и, когда юноши собирались на лужайке, чтобы помериться силой и испытать друг друга в воинских умениях, а прекрасные девы сидели на зеленой траве крепостного вала и наблюдали за ними, все взоры были прикованы к Лладу. Кожа его была белее, чем свежий снег; волосы его были черны, как крыло ворона, а глаза сини, как море в ясный день. И за эту красоту его прозвали Лладом Прекрасным.