3. Бравая Служба - Роман (Крысь) Хаер

Работа 24. Отработанная

От работа! Но,

Отработано…

Увидев коллегу-джисталкера в маске орка, спокойно развалившегося на островке посреди океана, я вдруг почувствовал укол ревности. Это был мой островок, на парне была моя маска, в двух кабельтовых стоял на якоре мой фрегат, на котором находились мои друзья и мой кот — одним словом, это было мое место! — Тссс! — зашипел я на парня из воды и, заметив скошенные в мою сторону орочьи глазки (ну и глупо же я выгляжу со стороны), продолжил шипение: — Сссматывассся отсссюда… Впрочем, моя замена была только рада освободить чужое место и коллоидная маска на лице бойца просияла нешуточным облегчением — в тот момент я вдруг понял, что улавливаю все тончайшие аспекты мимики орков (а так же гоблинов, огров и троллей), которые первое время ускользали от моего восприятия. Парень укололся компенсирующей инъекцией, и мы с ним замерли в ожидании — я в воде, а он на остывающих камнях (солнце уже почти касалось линии горизонта). — Как тут, все тихо? — шепотом спросил я, поборов совершенно необоснованно проснувшуюся ревность. — Да вроде нормально, — прошептал в ответ коллега. — Пару раз делегации приплывали, так я зажмуривался и не реагировал, якобы в коме валяюсь. Ампулы с запахом, правда, закончились, а кот меня подзарядил немного — так что я бы скоро сам уже укололся. И тоскливо тут, заняться нечем… — Ясно, — прервал я словоохотливого паренька, явно заскучавшего от многочасового безделья. — Соблюдаем маскировку. Парень понял, притих и через пару минут с легким хлопком освободил островок — после этого я незаметно вылез из воды и в гордом одиночестве разлегся на теплых камнях. Только расслабился, обсыхая под ласковыми лучами закатного солнышка — нервы не выдержали, и меня затрясло. Наступил так называемый «нервный откат» после боя. Я лежал с закрытыми глазами, и перед моим мысленным взором снова проносились все перипетии прошедшей баталии и последующих за ней событий: emрАртиллерийское сдерживание картечно-веерными импульсами атак рогатых тварей, накатывающих волнами на нашу высотку. Фактически зенитный отстрел летучих демонов, попробовавших сбросить нас с господствующей высоты воздушными налетами. Третий магический танк, который двойным попаданием огромных огнешаров выбил у меня одного бойца, ранив парня и повредив его ранцевый бластер. Надо сказать, что геройский джи-бластерщик не покинул поле боя, а мужественно остался в заграждении, вооруженный одним лазерным пистолетом. Пару раз мне казалось что все — нас сейчас сомнут. Страха в тот момент не было — накатывали лишь злость и сожаление о том, что не удержали высоту. Но удача не покинула наше безумное отделение, и высоту мы удержали до прихода подкрепления. Сначала небо потемнело от тучи бойцов в СВЗ (Руди прислал дополнительно более ста летунов, успев организовать доп-набор на всех мировых наемнических биржах). Затем вернулась пехота прикрытия, а вскоре я услышал характерную бластерную канонаду с соседнего холма — заработала еще одна артиллерийская батарея. Потом прибежал гонец из штаба, и нас отозвали в тыл. Прекратив ведение огня, я включился в эфир (во время бластерной стрельбы отделение отрезано от информационного поля), и на нас обрушились приказы и поздравления. И только тогда я с удивлением узнал — мы сдерживали напор превосходящих сил противника более четырех часов. — Самоучка! — заорал в эфире стрелковый инструктор, радостно поблескивая белками глаз. — Служили бы мы сейчас в армии — не ушел бы ты без ордена! С меня причитается! — Ладно, командир, чего уж там, — засмущался я. — Ты, главное, ребят моих не забудь — орлы! — Не волнуйся, отдельно поощрим, — успокоил меня военный (солдатики довольно, но при этом тихонько, загомонили) и, прищурившись, пообещал: — А с контуженным ветераном я потом сам разберусь. Давно ему на пенсию пора… — Мне бы обратно, — запросился я, не желая заострять внимание на этом моменте. — А то там меня уже почти десять часов дожидаются, как бы чего не случилось… — Понимаю, что не один мой фронт на тебе, — посерьезнел командующий. — Жалко мне тебя отпускать, но что ж поделать.

— Справитесь? — не удержался я от риторического вопроса.

— Теперь да, — серьезно ответил командир, и отдал мне честь.

Обычно я использовал этот военный жест только в качестве насмешки, но теперь, приложив правую руку кончиками пальцев к опаленному забралу бронешлема, я вдруг почувствовал, что отдал честь на полном серьезе. Этим простым жестом я отдавал дань уважения поколениям русских воинов, со времен Ярослава до наших дней, при этом ставил себя в этот ряд, обязуясь, в случае необходимости, служить и защищать свою землю до последней капли крови.

Возвращение в офис я бы назвал триумфальным. Едва я пересек порог гашек-камеры — сразу попал в крепкие руки наших военных, и меня начали качать. Взлетая под потолок, я думал только о том, что никогда еще в нашем мире не подвергался чествованиям. В мире Ворк меня частенько прилюдно хвалили, вручали ценные призы и подарки, награждали и поощряли — а вот на родной Земле я всего этого великолепия был лишен. И вот наконец-то (на старости лет, кхе-кхе) меня оценили по заслугам. Впрочем, подлетал я беспокойно — брыкался и вырывался из цепких лап людей в форме, снедаемый тревогой за изнывающих на фрегате друзей. Спас меня Рудольф Иванович, пообещав лишить весь военный отдел фирмы только что выписанной премии, если меня тотчас же не отпустят. Как только мои ноги ощутили твердую поверхность, они рванулись в направлении джакузи с зеленой краской. Только краем глаза успел заметить в уголочке ревущую Леночку во главе своей пиар-группы, по-прежнему всеми игнорируемую.

Значительно позже я узнал, как происходил разбор полетов, даже более того — тщательный анализ моих экспрессивных действий на высотке: неподчинение старшему по званию, втягивание необстрелянных солдатиков в военную авантюру и прочие почти штатские истерики. И вот какая странная получилась ситуация — все иностранные эксперты осудили мои действия, разве что японские специалисты признали, что я действовал практически как истинный самурай, и неподчинение мое вполне обосновано, ибо сержант «потерял лицо». Зато наши командиры встали за меня стеной, в полной уверенности, что я поступил единственно правильно, и в очередной раз продемонстрировал миру душу российского солдата, заключающуюся в исконном: «Русские не сдаются!»

Впрочем, у меня на все есть единственное оправдание — я просто не мог поступить иначе. Я чувствовал, что мы можем удержать эту высотку. Я много лет готовился к этому моменту. Мы были сильнее, и я не мог позволить своим бойцам отступить — иначе потом долгие годы гнал бы воспоминания об этом случае из головы, полный стыда за свою трусость и сожаления об упущенных возможностях.