Парижская жена - Пола Маклейн

Однажды днем, когда мы с Эрнестом дремали в нашей комнате, на цыпочках, бесшумно вошла Полина. Мне снился сон, в котором меня погребали под тоннами песка. Явная метафора удушения, и в то же время сон не воспринимался как кошмар. Песок был теплый, рассыпчатый, он медленно накрывал меня, а я думала: «Божественно. Это божественно». Из-за невероятной вялости и заторможенности я даже не знала, что Полина в комнате, пока она не скользнула под простыни со стороны Эрнеста. Дни стояли жаркие, и мы спали голые. Я понимала, что происходит, но в то же время мне не хотелось переходить в состояние бодрствования настолько, чтобы это чувствовать. Я так и не открыла глаза. Мое тело не принадлежало мне полностью. Никто не говорил, не было никакого шума, который вывел бы меня из транса. Постель — песок, сказала я себе. Простыни — песок. Я еще сплю.

42

Утром, когда лучи солнца, пробившись сквозь рейки ставен, упали на мое лицо, я знала, что наступил новый день, хочу я этого или нет, и открыла глаза. Ветер с моря шевелил кремовые холщовые шторы, и они слегка покачивались. Свет освещал полосами темный деревянный пол; я зевнула, потянулась и сбросила с себя простыни. Напротив кровати висело длинное зеркало, в нем я увидела себя — загорелую и крепкую от плавания и велосипедных прогулок. Волосы выгорели на солнце, осталась только легкая рыжеватость, глаза были ясные и чистые — я выглядела очень хорошо. И уже перестала удивляться, как можно казаться сильной и здоровой, если на самом деле умираешь.

В гостинице для нас все было в трех экземплярах — три подноса для завтрака, три махровых халата, три купальника на веревке для сушки белья. С наветренной стороны гостиницы на каменистой дорожке на специальных подпорках стояли три велосипеда. Если смотреть на них с одной стороны, они выглядели солидно, как скульптурная группа, отблески солнечного света играли на хромированных рулях — один, второй, третий, — все стояли в ряд. Но если взглянуть на них с другой стороны, видно, как ненадежны подножки для тяжелых рам, — при такой неустойчивости велосипеды могут рухнуть, как домино, или скелеты слонов, или как сама любовь. Заметив такую странность, я никому о ней не сказала, ведь молчание также входило в неписаный договор. Все может быть перепутано к чертовой матери, но нельзя сдергивать с этого покров и называть вещи своими именами, — особенно в час коктейля, когда всем весело и каждый старается в меру сил поддерживать это веселье, чтобы показать, как прекрасна может быть жизнь, если вам повезло, как всем нам. Так что пейте свой бокал, потом берите другой, и не надо портить людям настроение.

Я оделась, умылась и сошла вниз, где на террасе, выходящей в сад, на столе, залитом солнечным светом, нас ждал завтрак. Три яичницы с ветчиной — много масла и перца, три горячие булочки, три стакана сока. Эрнест вышел из комнатки за террасой, где он работал.

— Доброе утро, Тэти. Хорошо выглядишь.

— Спасибо. Ты тоже, — сказала я.

Он был босой, в рыжевато-коричневых шортах и полосатой тельняшке из Гро-дю-Руа. Моя одежда немногим отличалась. Вышедшая к столу, свежая после умывания Полина тоже надела тельняшку, свои темные волосы зачесала назад. Похожие на близнецов, мы поздоровались друг с другом и жадно, будто сто лет не ели, принялись за завтрак.

Солнце уже жарило вовсю, от него ничего не укрылось. Песок на солнце казался белым, отблески от воды слепили.

— Хорошо сегодня поплаваем, — сказала Полина.

— Да, — согласился Эрнест, разламывая булочку пополам, от каждой половинки шел пар. — А потом попросим хозяйку принести хорошо охлажденное «Болянже» и сардины с каперсами. Ты согласна, правда? — обратился он ко мне.

— Звучит соблазнительно.

После завтрака я отправилась к хозяйке сказать, что мы хотим на обед, потом собрала небольшую сумку для пляжа. Надела туфли и пересекла лужайку, где у бунгало играл в саду Бамби.

— Привет, маленький медвежонок, — сказала я, сгребла его в охапку и стала ласково пощипывать кончики его ушек. — Мне кажется, ты сегодня подрос. Мама думает, что ты очень большой.

Довольный сын расправил плечи и выпятил круглый подбородок.

— Этой ночью он не кашлял, мадам, — сказала Мари.

— Разве ты не молодец? — И когда он гордо кивнул, прибавила: — Тогда собирайся, медвежонок, мы идем купаться.

На небольшом песчаном пятачке по другую сторону дороги Эрнест и Полина уже достали одеяла и зонты и теперь лежали в песке как черепахи, с закрытыми глазами. Бамби и Мари возились в воде у берега, складывали на песке узоры из ракушек, а мы загорали, лежа рядком. Когда солнце стало нещадно палить, я вошла в воду, и она сразу обдала меня прохладой, это было чудесно. Окунув голову, я поплыла, удалившись от берега на несколько сотен ярдов, где было спокойно. Я легла на спину и отдалась на волю стихии. Волна приподнимала меня, и я видела берег и маленькие фигурки — моего мужа, ребенка и женщину, которая настолько прочно вошла в нашу жизнь, что с этим уже трудно справиться. С большого расстояния они казались одинаковыми и безмятежными — я не слышала и не ощущала их. Когда волна опускалась, я видела только небо — раскаленную добела бездну, никогда не менявшуюся, несмотря на все наши страдания.

Как бы проводя эксперимент, я перестала плыть и позволила рукам, ногам и всему телу пойти ко дну. Погружаясь, я не закрыла глаза, а смотрела наверх. Вначале я почувствовала острую боль в легких, потом — что-то вроде ожога, словно проглотила кусочек вулкана.

Я знала, что, если останусь здесь и дам воде войти в меня, войти во все отверстия, многое станет легче. Не придется видеть, как моя жизнь — капля за каплей — уходит к Полине.

Маленький вулкан разгорался, и вдруг что-то раскрылось во мне — я поняла, что хоть и не хочу продолжать так жить, но и умирать не хочу. Закрыв глаза, я отчаянно брыкалась, торопясь всплыть.

На берегу навстречу мне шла Полина.

— Давай поныряем?

— Не думаю, что у меня хорошо получится.

— Я тебя научу. Сегодня я инструктор по прыжкам, а Хем будет ставить тебе оценки.

— Пожалуйста, только не это, — сказала я, пытаясь выдавить смех.

— Сначала немного тренировки. — Полина повернулась и пошла по тропинке вдоль берега туда, где высоко громоздились коричневые скалы. Темные, испещренные трещинами, они выглядели так, словно какой-то божок вылепил их из глины, а затем больше тысячи лет обжигал на солнце. Камни жгли наши голые ступни, и мы торопливо карабкались вверх, пока не оказались почти на самой вершине.

Полина глянула вниз с пятнадцатифутовой высоты, оценивая время между приливом и отливом волны.