Испанские репортажи 1931-1939 - Илья Эренбург

Противник продолжает энергично наступать. Многое зависит теперь от лопат: укрепления могут остановить противника, уставшего и понесшего тяжелые потери. Новые назначения и объединение двух каталонских армий в одну облегчат оборону. Мы помним, как фашистов остановили под Мадридом и близ Валенсии. Север Каталонии еще не потерян.

Учитывая серьезность положения, правительство собрало кортесы. Сессия длилась несколько часов. На последнем отрезке свободной Каталонии… парламент собрался [362] в подземелье, чтобы избежать опасности воздушной бомбардировки. Свободный парламент, который должен заседать в убежище под землей, – этого я никогда не забуду. В речи Негрина было много горькой правды. Он рассказал о том, как французское правительство после падения Таррагоны отказалось принять испанских женщин и детей, как англичане посадили под арест героический экипаж «Хосе Луиса Диаса», как демократические государства приложили свою руку к петле блокады. Он говорил о страшной борьбе испанского народа против военной мощи двух фашистских империй. В этой речи были слова высокой надежды. Негрин напомнил, что это война не между испанцами, но испанцев. Испания не может умереть. Потом один за другим вставали депутаты – республиканцы, коммунисты, социалисты, католики, называли свое имя и говорили: «Да». Это было присягой на верность Испании. А по дороге шли на фронт грузовики с бойцами, и среди черной ночи горели костры беженцев.

Я говорил с главой правительства и с солдатами, с командирами и с беженцами. У всех те же слова: «Бороться до конца». Женщина в палатке с детьми. Я спросил: «Почему вы не уходите во Францию?» Она покачала головой: «Они еще не пришли, а здесь я у себя – испанка».

Когда испанский народ боролся против Наполеона, были тяжелые дни. От Испании оставался только один город Кадис. Испания победила. Я думал об этом на маленьком куске свободной Каталонии. Там – за врагами и за городами – свободная Испания от Мадрида до Альмерии. Испания не может умереть. Испания победит.

Фигерас, 4 февраля 1939

Исход

Кажется, я не видел ничего горше этого исхода. Народ согнан со своей земли. Идут по дорогам из Фигераса, из Риполя, из Сео-де-Уржеля. Фашисты бомбят дороги. Идут без дорог, через горы. Женщины с детьми, с узлами. Идут по скользким, обледеневшим скалам, вязнут в снегу. Многие идут уже шестой день. Весь север Каталонии [363] заполнен людьми, которые идут, и кажется, что сдвинулись с места Пиренеи. Идут каталонцы, беженцы из Мадрида, из Малаги, из Овьедо, работницы, крестьяне, старые актрисы, беспризорные дети. Женщины тащат на головах тюки. Крестьяне гонят мулов, овец. Одна женщина сегодня родила на горе, а рядом падали бомбы. Я не знаю, где найти слова, чтобы об этом рассказать.

Трудно понять, что люди уносят с собой, покидая жизнь. Зачем этой женщине на чужбине трюмо? Интеллигент в очках, он идет, прихрамывая, а под мышкой несколько книг, связанных бечевкой. Девочка прижимает к груди уродливую куклу. Возле Пуисчерды много снега. Сколько там погибло в пути? Приходят с отмороженными ногами. Итальянские летчики истребляют беженцев. Возле Порт-Бу сидит женщина и кормит грудью ребенка. Ребенок мертвый – осколок бомбы, а мать сошла с ума. В Перпиньяне в госпитале много умалишенных.

Дети из Бильбао. Для них это не первый исход. Они перешли через горы возле Пратс-де-Молло. Я видел детей, где-то на перевале потерявших мать, я не забуду, женщины, которая в снегу кричала: «Пепе, Пепе!» Она потеряла сына. Французы говорят, что границу уже перешли сто тысяч. Сегодня с утра идут все новые и новые: у каталонцев отняли Каталонию.

Франции нелегко: все здесь уплотнено. Что делать стране с чужим горем и с чужим народом? Я не хочу ничего осуждать. Я только расскажу о том, что видел. В тяжелые часы все ясней – и низость, и великодушие.

Застигнутое врасплох французское правительство быстро наладило питание беженцев и эвакуацию. Жители французской Каталонии хотели приютить у себя десятки тысяч испанских каталонцев. Муниципалитеты рабочих предместий Парижа просили прислать им десятки тысяч детей. Однако французское правительство решило не допускать ни в Париж с его предместьями, ни в пограничные области испанских беженцев. Поезда направляются в центр Франции.

Несколько дней тому назад французскую границу охраняли сенегальцы. Это хорошие солдаты и, наверное, добрейшие люди, но им трудно разобраться в европейских делах. Выполняя слепо приказы, они по непониманию разлучали матерей с детьми. Мне хочется перебить этот грустный рассказ смешным воспоминанием – те же сенегальцы по ошибке вытолкали одного французского [364] журналиста правого толка в Испанию. Теперь на границе французские солдаты. Они помогают женщинам и нянчатся с детьми.

Негде разместить беженцев. В приграничных городках у ребят каникулы – во всех школах приютили испанцев. Есть города гостеприимные и негостеприимные – как люди. Впрочем, зависит это не от доброты людей, но от политической окраски мэра. В Арль-сюр-Теке все теперь живут одним – спасают испанских женщин и ребят, а в Серете мэр отказался предоставить для беженцев даже бывшую тюрьму.

Я видел со стороны французских властей много участия и человечности. Видел я и другое. В Булю я пытался разыскать одну испанку с двумя детьми – у меня было для нее письмо от мужа и деньги. Мэр, тучный и бездушный, сказал: «Их чересчур много». А представитель полиции стал кричать на меня. Я ему напомнил о человеческих чувствах. Тогда он гордо ответил: «Человеческие чувства меня не касаются». Я внимательно оглядел его. Он и впрямь не походил на человека.

Конечно, среди десятков тысяч беженцев имеются скверные люди. Газеты здесь пишут только о них, и местный листок завел даже особую рубрику «Неблагодарность испанцев». Стыдно читать такие газеты – на горе целого народа они отвечают глупыми анекдотами или клеветой. Местных жителей пугают: «Это анархисты, бандиты, убийцы». Группа правых советников парижского муниципалитета опубликовала расистское заявление. Эти господа требуют закрытия границы даже для испанских детей, так как дети, рожденные на испанской земле, должны неминуемо стать преступниками. Я знаю гостеприимство испанского народа, не раз я ел хлеб испанских бедняков. Когда я читаю статьи о бесстыдстве испанских беженцев, мне стыдно за перо, за бумагу, за письменность.

Среди беженцев фашисты – испанские и французские – ведут агитацию: «Поезжайте в Бургос. Франко вас примет, как родных детей». Вчера над французским городом Сен-Лоран-де-Сердан летали три итальянских самолета и скидывали листовки: «Франко вас прощает» (французов?). Тем, кто соглашается ехать в фашистскую Испанию, дают деньги. Несмотря на посулы и обиды, таких мало. Вероятно, скоро их будет больше: ведь не зря [365] поехал в Бургос почтенный Леон Берар{135}. Он договорится, а потом французские жандармы «раскроют глаза» разоруженным солдатам республики.

Прекрасно зрелище человеческого братства, оно одно помогает пережить жизнь. Во всей Франции люди теперь собирают деньги, муку, ботинки. Дают те, которым трудно дать. На вокзалах беженцев встречают с едой, с подарками, со словами утешения и надежды. Железнодорожники выбились из сил, но они все на посту, и с каким вниманием они слушают жалобы измученных женщин на непонятном языке. В Лионе на вокзал пришел Эдуард Эррио, чтобы ободрить испанских женщин, и все дети ему улыбались. В Арль-сюр-Теке механик круглые сутки ездит на границу и спасает в горах обессиленных ходьбой детей. Учитель в Пратс-де-Молло все время на посту. Он на перевале дает беженцам горячий кофе и хлеб. В Сен-Лоран-де-Сердане две с половиной тысячи жителей. Мимо села прошли пять тысяч беженцев. Крестьяне их всех кормили. Крестьяне носили детей на плащах с перевалов. Я видел этих крестьян, я видел механика и учителя. Это – обыкновенные французы, люди труда и борьбы. Я хочу, чтобы в нашей стране знали: настоящая Франция – не журналисты с их грязными статейками, но вот эти простые и благородные люди. В Сен-Лоране солдаты бегают в лавчонку и покупают для испанских детей шоколад. В Баньюльсе рыбаки окружили журналистов, клеветавших на беженцев, и пригрозили им не на шутку. У Пратс-де-Молло пусты все амбары, все кладовые – люди ничего не пожалели для других людей в беде.

Я видел на перевале Apee, как пограничник прощался с женой и двухлетним сыном. Они пошли вниз, во Францию. Он долго следил за ними глазами. Потом он повернул в другую сторону, к своему посту. Этот не уйдет – я видел его глаза, столько в них было ненависти и гордости! Со своим автоматическим ружьем, с кучкой товарищей он еще отражает атаки итальянцев. Говорят: «Горе побежденным», но сейчас среди метели на перевале я думаю об этих глазах бойца, об этой ненависти, и в моей голове вертятся другие слова: «Горе победителям».

Перпиньян, 5 февраля 1939 [366]

Испания не сложила оружия