Берта Исла - Мариас Хавьер

Да, этот уже совсем немолодой человек, который назвался Томом Невинсоном и который наверняка им и был (зачем бы кому-то понадобилось двадцать лет спустя выдавать себя за его бывшего студента, зачем так глупо врать?), только сейчас сообразил, что мистер Саутворт почти ничего о нем не знает. Том явился к нему в колледж Святого Петра весь взъерошенный, с лихорадочно блестящими глазами, словно только что увидел привидение, или выбрался из западни, куда его заманили с помощью гнусного обмана и долго там держали, или перенес страшные страдания, или прошел испытания огнем и водой. Тем не менее Том, решив продолжать, не знал, с чего начать, и ему трудно было приступить к рассказу, но, взяв разбег, он говорил уже как заведенный, хотя сбивчиво и не всегда последовательно.

– А еще я вспомнил тогда строки, которые впервые прочитал незадолго перед тем:

И прежде чем Том добавил что-то еще, мистер Саутворт, человек образованный и начитанный, совершенно естественным тоном назвал источник – без занудства, словно узнав цитату из Библии:

– Да, конечно. Элиот. “Литтл Гиддинг”, если не ошибаюсь.

– Разумеется. Я прочитал их случайно и не все стихотворение целиком, а только фрагмент. Но уже давно знаю его наизусть, с первой до последней строки. Но тогда я подумал: “Все позади, для меня все позади. А что меня ждет? Вот сейчас я продолжаю быть здесь, а сейчас – это всегда. Это смерть воздуха. Но это можно пережить”. Вот что я тогда подумал, мистер Саутворт, и еще: “Это удача и одновременно несчастье”.

– Опять Элиот? Да?

На сей раз Томас этого не подтвердил, он не хотел отвлекаться, был слишком возбужден и расстроен, взгляд его казался то рассеянным, то снова сосредоточенным, то тусклым и словно обращенным внутрь, к какому-нибудь одному старому воспоминанию, то ко многим сразу, смешанным в кучу, то в пустоту.

– Эту смерть можно пережить, мистер Саутворт, можно пережить смерть воздуха, и я это знаю, имею право так говорить. Я это испытал на себе. – Он достал из кармана платок и вытер лоб и виски, хотя, несмотря на его волнение, они оставались сухими. Платок остался таким же чистым и аккуратно сложенным, каким был прежде. – Очень трудно расстаться с жизнью, когда она не желает покидать тебя. И трудно убить кого-то другого, если жизнь сочтет, что ей еще не время уходить из него, и не готова уйти. Трудно убить кого-то, когда он изо всех сил сопротивляется и призывает на помощь всю свою волю. А вы даже представить себе не можете, на что способна воля, если на нее покушаются, вы просто не можете этого знать, сидя здесь, в Оксфорде. Ведь Оксфорд – тихое и мирное место, отрезанное от всего остального мира.

Мистер Саутворт постепенно справлялся с замешательством, которое испытал поначалу при неожиданном вторжении Тома, и теперь пробовал сравнить прежнего блестящего и способного к языкам юношу, который в свои университетские годы неизменно привлекал к себе внимание преподавателей, с сидевшим перед ним мужчиной. Сидевшему перед ним мужчине было, пожалуй, за сорок (возможно, с их последней встречи прошло и больше двадцати лет). Тронутые сединой борода и усы, располневшие лицо и фигура. Тоже уже седоватые и не такие густые, как раньше, волосы он зачесывал назад, не стараясь скрыть глубокие залысины. Приятные в молодости черты лица огрубели, нос как будто приплюснулся, а квадратный подбородок выступал клином, словно сойдя со страниц старых комиксов; серые глаза утратили блеск, каким порой светились раньше, они казались потемневшими, тусклыми и безнадежно печальными, а беспокойные и прежде зрачки теперь без остановки метались туда-сюда; единственное, что не переменилось, это пухлый и хорошо очерченный рот, хотя его отчасти закрывали усы, и сейчас он казался не таким красным и не таким гладким. Лоб пересекали глубокие горизонтальные морщины, на щеках они были вертикальными.

Сейчас Невинсон говорил торопливо и не совсем связно, но при этом держался как человек решительный, который в нормальном состоянии не привык ходить вокруг да около. Наверное, и в делах он не привык деликатничать. Но было во всем его поведении какое-то болезненное возбуждение, нетерпение и внутренняя жесткость, каких не помнил в молодом Томе его тьютор. Молодой Том был ветреным и ироничным, а в этом мужчине чувствовались осмотрительность и раздражение, ему было явно не до шуток. Саутворт давно выкинул это из головы, но сейчас вдруг вспомнил, каким почти до ужаса напуганным был Том после визита инспектора Морса. Само собой разумеется, его полная растерянность и паника объяснялись тем, что он получил серьезный удар, услышав о том, что девушка, с которой он переспал накануне вечером, была убита вскоре после его ухода. Как ее звали? Инспектор Морс назвал имя и фамилию, и их обоих удивило, что Том до того момента фамилии ее не знал. Девушка работала в книжном магазине “Уотерфилд”, а имя и фамилия у нее начинались с “дж” – что-то вроде Джоан Джеллико или скорее Дженет Джеффрис. Мистер Саутворт в газетах ничего про ее убийство не читал, что было неудивительно, поскольку он не имел обыкновения ежедневно просматривать прессу, ему часто не хватало времени даже на то, чтобы полистать газеты, находясь в колледже, так как он вечно куда-то бежал – с совещания на консультацию, с лекции на семинар, а оставшиеся часы посвящал науке и чтению книг. Это правда, что Оксфорд и его обитатели находятся где-то за пределами нашего мира и заняты лишь своими мелкими проблемами. Но потом Том сказал ему, что с ним все в порядке, а Саутворт, как и большинство его коллег, не отличался излишним любопытством, словно то, что происходило вне университета, на самом деле их не касалось. Он быстро забыл про ту историю, поскольку с девушкой знаком не был, по крайней мере не мог ее припомнить – все девушки казались ему на одно лицо; а раз его подопечному ничего не грозило, можно было отнестись к случившемуся так же, как к преступлению, совершенному кем-то в Манчестере, Париже или Варшаве.

Зато мужчину, который сидел перед ним сейчас, та история не испугала бы, не испугало бы убийство знакомого человека, не испугали бы вопросы полицейского, непосредственно его самого касавшиеся. По крайней мере, не испугали бы так, как тогдашнего юношу. “Наверное, – подумал Саутворт, – он бы даже не расстроился. Этот тип воспринял бы убийство девушки как еще один из несчастных случаев, произошедших в мире, а мир всегда остается верен себе, и этот мир он теперь знает. Что успел увидеть Том за прошедшие годы? – спросил себя преподаватель, вглядываясь в бывшего ученика. – Что делал или что с ним сделали, чтобы он стал таким жестоким? Ему предстояло стать дипломатом в Испании или сотрудником Форин-офиса, эти пути были перед ним открыты, если учесть, сколькими языками он владел, и прекрасно владел. Но сейчас он не похож на дипломата или сотрудника министерства. У него лицо человека неприкаянного, отчаявшегося и наверняка не знающего жалости”. Мистер Саутворт достал сигареты и протянул пачку Томасу. Тот взял одну, оба закурили, каждый воспользовался своей зажигалкой, и только тогда преподаватель спросил:

– Так что с тобой произошло, Том Невинсон? Чем ты занимался все это время? Я не знаю, о каком решении ты говоришь, поэтому ничего не понимаю. Что я могу сделать для тебя, если это будет в моих силах? Не важно, рад я или нет твоему визиту, но скажи, почему, черт побери, ты явился ко мне сейчас, столько лет спустя?

Никто никогда не узнал ни что произошло с Томом Невинсоном, ни что с ним стало – ни достоверно, ни в подробностях, ни даже в общих чертах. Где и с кем он работал, в каких операциях участвовал, сколько зла и кому причинил, скольким бедам не дал случиться. Это знал только он сам (как знает про себя все каждый из нас), в меньшей степени знали Тупра, или Рересби, или Юр, или Дандес, или тот человек, что носил все эти имена, а также другие, о которых ничего не известно, как, скажем, Блейкстон, то есть непосредственные шефы Тома, вербовщики и похитители его расчисленной наперед жизни. Возможно, знали что-то, но очень расплывчато, некоторые высокие начальники, которым он, надо полагать, в конечном счете теоретически и служил: сэр Джон Ренни и сэр Морис Олдфилд, сэр Артур Фрэнкс и сэр Колин Фигерс, сэр Кристофер Кёрвен и сэр Колин Маккол (однако вряд ли он успел побывать под началом сэра Дэвида Спеддинга[51], который был руководителем Британской секретной разведывательной службы с 1994 по 1999 год). Но Том, скорее всего, никогда не видел ни одного из них, а они понятия не имели о его конкретных делах и, скорее всего, вообще желали бы узнавать как можно меньше о том, что происходило где-то там далеко от них и какие методы применяли их подчиненные, предусмотрительно отправленные подальше от высоких кабинетов. Наверное, они отдавали распоряжения со своих вершин и ждали рапортов об исполнении, не интересуясь, кто их исполнил и какой ценой. Наверное, они благодарны начальству более низкого звена за то, что оно их обманывает, держит в неведении и избавляет от мрачных или неприятных подробностей. Наверное, они благодарны ему за то, что их обволакивают непроницаемым покровом неведения, который позволит снять с себя вину, если какая-то операция или задание с шумом провалятся или закончатся катастрофой. Наверное, они требуют, чтобы их ни во что не вмешивали. Однако нельзя исключить и желания какого-нибудь начальника лично познакомиться с Невинсоном, если тот чем-то особо отличился или получил повышение и тоже стал одним из промежуточных шефов, возможно выше Блейкстона, но наверняка ниже Тупры, поскольку Тупра не из тех, кто позволит кому-то из подчиненных его обойти. Никто никогда не узнал, какие нашивки получил в конце концов Томас Невинсон. Никто вне стен военной разведки, понятное дело.