Наследство последнего императора - Николай Волынский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Какая ближайшая станция впереди?
– Уфа.
– Ну вот! – заметил Яковлев. – Там советская власть, возглавляют ее надежные товарищи… Что-то не так. Нужно послать разъезд.
Загремели двери вагона-конюшни, солдаты вывели по грохочущим сходням лошадей, и небольшой отряд двинулся вперед, к бронепоезду, паровоз которого снова выпустил густое облако пара и отчаянно засвистел.
Разъезд не одолел и половины пути, как на встречном бронепоезде засверкали огненные точки пулеметных выстрелов, затем раздались несколько винтовочных залпов. Разъезд вернулся.
– У нас раненый, – доложил старший.
Яковлев ничего не успел сказать, как матрос Гончарюк воскликнул:
– Морзянка, товарищ комиссар!
– Читаешь? – спросил Яковлев.
– Все-таки бывший сигнальщик… – ответил матрос. – «З-д-е-сь, – читал Гончарюк, – к-о-м-а-н-д-и-р»… дальше у него сбой! – «к-р-а-с-н-о-г-о о-т-р-я-д-а»… снова сбился, грамотей! «П-р-е-д-л-а-г-а-ю-с-д-а-т-ь-с-я». Да – сдаться! – удивленно повторил Гончарюк. – Ждет ответа. В каком трактире они нашли себе такого сигнальщика?
– Ответьте, – приказал Яковлев.
Взяв у машиниста мощный фонарь, Гончарюк послал ответную морзянку: «Здесь поезд специального представителя ВЦИКа и Совнаркома комиссара Яковлева. Приказываю немедленно очистить путь. Даю на размышление 60 секунд, после чего открываю огонь из орудий. Яковлев».
На бронепоезде морзянку приняли и почти тотчас же ответили: «У нас приказ Уральского совдепа: вас разоружить. Предлагаем мирно сдать оружие. Комиссару Яковлеву прибыть сюда одному».
Яковлев переглянулся со своим заместителем Керженцевым, бывшим поручиком царской армии.
– Ни в коем случае, Василий Васильевич! – Керженцев отрицательно покачал головой.
– Мы их сомнем.
– Нет, если вы окажетесь заложником, – возразил Керженцев.
– Здесь что-то не то, – задумался Яковлев. – Павел Митрофанович, – приказал он, – запросите фамилию командира.
Но не успел Гончарюк начать передачу, как от встречного поезда сверкнула яркая вспышка, раздался пронзительный свист и в ста метрах разорвался снаряд. Вверх полетел снег и мерзлые комья земли.
– Трехдюймовка, – определил Керженцев. – Вон они ее на рельсы выкатили! – Ответить? – спросил он.
Пушка бронепоезда калибром в семь дюймов уже была готова открыть огонь прямой наводкой по паровозу. Одного выстрела достаточно, чтобы разнести его котел вдребезги.
– Отставить! – приказал Яковлев. – Павел Митрофанович, запросите!
В ответ морзянка сообщила: «Командир уфимского отряда Красной гвардии Григорий Зенцов».
– Замечательно! – воскликнул Яковлев. – Еще запрос: «Григорий, где твой брат Павел?»
На этот раз ответа не было несколько минут. Потом фонарь уфимского бронепоезда замигал: «Кто спрашивает Павла?»
– Отвечайте: «Его друг Константин Мячин. Иду к тебе один».
– Всё! Коня! – приказал Яковлев.
– Товарищ комиссар! – снова запротестовал Керженцев.
– Все будет в порядке, – заверил Яковлев. – Стычки допустить нельзя. Уфимские боевики – народ серьезный. С Павлом Зенцовым – он в Уфе председателем губчека – мы как-то брали миасское золото.
Он сел в седло и, не торопясь, шагом направился к уфимскому поезду. Он проехал всего треть пути, когда паровоз Григория Зенцова дал пары и медленно двинулся навстречу комиссару. Яковлев остановился и ждал до тех пор, пока поезд приблизится и остановится в нескольких метрах от него. Комиссар спешился. С паровоза спрыгнул молодой парень в армейской шинели и с красной ленточкой на фуражке вместо кокарды. Он подбежал к Яковлеву, они пожали друг другу руки и обнялись.
– Дядя Константин! – сказал Зенцов, – Это вы, значит! При бороде… я вас-то совсем не узнал. А у меня приказ арестовать какого-то Яковлева.
– Сначала пройдем к тебе, – предложил комиссар.
Бронепоезд Зенцова состоял из паровоза, увешанного броневыми листами, скрепленными кое-как, и двух не защищенных вагонов. Экипаж – семь человек.
– С этими силами ты хотел меня остановить? – усмехнулся Яковлев, пройдя в вагон.
– Так вы и есть… – начал было Зенцов.
– Да, Гриша, я и есть комиссар Яковлев. У меня мандат Ленина и Свердлова. Иду в Екатеринбург и далее. Кто отдал тебе приказ? Дай-ка взглянуть, – сказал Яковлев.
– У меня только телеграфная лента, – ответил Зенцов. – Дал председатель совдепа Несчастный.
– Вот именно – несчастный. Или скоро будет таким, – усмехнулся Яковлев. – Телеграф у тебя на борту есть? Можешь связаться с братом?
– Телеграфа нет.
– Тогда идем ко мне!
Через пять минут они были уже в яковлевском поезде, и телеграфист, подсоединившись к линии телеграфных проводов у дороги, вызывал к прямому проводу уфимскую губчека.
После коротких переговоров, оба поезда двинулись на Уфу.
– Я не смогла расшифровать текст, – сообщила Новосильцева, входя в салон комиссара.
– Жаль, – ответил Яковлев. – Что ж, будем надеяться, что там никакой для нас гадости нет.
– Кто приказал вас остановить? – спросила Новосильцева.
– Большая загадка. Вот приказ: «Из Екатеринбурга – губчека Уфы. «Ожидается появление белого офицера, агента разведки генерала Корнилова. Может называть себя комиссаром Яковлевым из Москвы. Арестовать немедленно. Вооружен. Председатель президиума Уралсовета». Подписи нет. Я только что связывался с председателем Уралсовета Белобородовым. Клянется, что такую телеграмму ни он, ни члены президиума не давали.
Он немного попыхтел трубкой и сказал:
– Первое – необходимо укрепить наш отряд уфимскими товарищами. Здесь мои позиции сильны. Здесь есть мои люди. Они не боятся ни черта, ни Троцкого. Думаю, эта дерьмовая екатеринбургская шайка поостережется чинить нам козни.
Новосильцева усмехнулась.
– Словечки у вас, господин-гражданин комиссар! Совсем стыд потеряли. Еще раз такое себе позволите – поставлю в угол на колени!
Яковлев опешил.
– Глафира Васильевна! – взмолился он. – Помилуйте, почему вы ко мне постоянно придираетесь? «За что, за что, о, Боже мой!»[71]
– А вы до сих пор и не поняли?
– Увы! – развел руками Яковлев.
– Тогда я вам сейчас объясню!
И, подойдя к нему, она крепко поцеловала его в губы.
Часть вторая
16. КОМИССАР ЯКОВЛЕВ. ЕКАТЕРИНБУРГ
СКРЕЖЕТ И ВИЗГ тормозов были такими, что показалось сначала – поезд разваливается на ходу. Заржали испуганно лошади, полетели на пол незакрепленные вещи, послышался звон разбитого стекла. Где-то гулко свалился на пол снарядный ящик.
– Что за черт! – вскочил с койки Яковлев.
Он рывком надел брюки и гимнастерку, натянул сапоги и столкнулся на пороге с матросом Гончарюком.
– Что там, Павел Митрофанович?
– Темно и непонятно, – ответил матрос. – Машинист дал команду «стоп-машина!»
– Почему?
– Говорит, нет пути.
– Что значит «нет пути»? Взорван?
– Семафор ему, вишь, не нравится. Другой хочет.
Они прошли на паровоз. Машинист и кочегар спокойно сидели на ящиках по разные стороны топки и, не торопясь, курили махру.
– А, вот и начальство! Не задержалось, – сказал машинист, открыл дверцу топки и бросил в огонь окурок.
– Почему стоим? – спросил Яковлев.
– Семафора нет, – сообщил машинист.
– Куда же он девался? Неужели украли? – удивился Яковлев.
– Сам-то столб на месте. Но проезда нет, – пояснил машинист. – Нет сигнала. Семафор не работает, или сломан, или черт знает что.
– Рельсы-то на месте? – угрюмо поинтересовался Гончарюк.
– Вроде пока не растащили, – ответил ему машинист.
– Тогда какого лешего стоим?
– Может, пакость там какая. Это же нечего делать – загнать нас на полном ходу в тупик или пустить в лоб встречному эшелону. Было бы желание. Кто захочет, тот и сделает.
– Так, – задумался комиссар. – Но мы получили телеграфом подтверждение: путь свободен, нас ждут.
– Мне телеграф – не указ, – возразил машинист. – Мне – светофор! Сигнал – закон, нарушение – каторга. Не сдвинусь с места, пока не узнаем, что там, – заявил машинист.
– Но, – не согласился комиссар, – если кому-то вздумалось нам устроить крушение, то не лучше ли было оставить зеленый свет? Чтобы мы шли, ничего не подозревая, сразу в ловушку? Как вы считаете?
– Я ничего не считаю и считать не желаю, – отрезал машинист. – Не по должности. Мое – вот! – он взялся за сверкающую медную ручку контроллера. – А вы решайте.
Яковлев высунулся в окошко, пытаясь что-нибудь разглядеть в кромешной тьме. Он открыл узкую дверцу из будки на смотровую площадку паровозного котла, поднял воротник своей кожаной куртки, вышел на площадку и осторожно двинулся вперед. Остановившись на передней площадке, снова долго всматривался в темноту. Луч паровозного прожектора пробивал густой туман, но света не прибавлял, только затрудняя обзор. Внезапно налетел шквальный ветер и через минуту так же неожиданно стих. С неба тут же обрушилась настоящая лавина лохматого мокрого снега, и паровоз оказался словно укутанным в толстый слой ваты. Видимость исчезла совсем.
