Вид с холма - Леонид Сергеев

— Давайте сегодня все ваши проблемы я спрячу в своей сумке, а когда будем уходить, если они вам понадобятся, верну… А деньги — не главное, — она разгоряченно повела рукой. — Все будет потрясно. Я оптимистка.

— Я тоже. В этом мы одинаковые… Но ты не думай, я никакой не известный. Ничего значительного не сделал, — его уже несло течение реки, вдоль берегов прошлого, а впереди уже сверкало широкое водное пространство.

— Сделаете! Со мной! — в предвкушении праздника, она прямо излучала жизнелюбие. — А хотите расскажу, кем я хочу быть? Врачом. Хочу поступить в медицинский.

— Я уверен, ты будешь отличным врачом. Я представляю тебя в халате — от одного твоего вида больные будут выздоравливать. Мне как раз скоро понадобится личный врач, ведь скоро я стану СБЧ — старый больной человек.

— Нет, правда… А моя работа мне не нравится. Я ведь работаю бухгалтером на автопредприятии. Приходят шоферы за зарплатой, ругаются. Я им говорю: «Если вы будете на меня кричать, я начну нервничать и ничего толком вам не объясню», — улыбка на ее лице то исчезала, то появлялась вновь.

— Ты молодчина… Мне тоже не нравится твоя работа. Я уверен, ты талантливая… Вот стать врачом, это ты здорово придумала. Обязательно осенью поступай…

— Но мне нужно отработать еще два года.

— Ничего, мы что-нибудь придумаем. Неужели мы, двое умных людей, не разрешим такую чепуху?! А кто твои родители? — он уже вплывал в сверкающее пространство.

— Отец химик, но я его не люблю. Он к маме плохо относится. А мама у меня — потрясная. Она необыкновенная женщина. У нее высшее образование, но она… повар.

Она рассказывала о себе, он слушал, любовался ею и все зримей представлял ее в роли своей жены — уже осваивал сверкающее пространство.

— А я курю и пью вино с десятого класса, — сбивчиво, перескакивая с одного на другое, говорила она, явно спешила выговориться.

Она увлекалась преферансом и скачками на бегах, однажды даже попробовала наркотики, но ее «не взяло»… верила в Бога и хотела, чтобы «все люди стали дружелюбней».

Он понял — у нее еще не обозначился круг увлечений, она еще не нашла себя, за всем ее поведением стоял холерический темперамент, жажда познать все, все испытать, желание скорей стать взрослой — и она была счастлива от того, что жила насыщенно и бурно.

— Я авантюристка… Поклонников у меня много и было два романа, но без любви. Не хочется о них вспоминать. Все было ужасно, — она поморщилась. — Особенно один. Если бы я сейчас его встретила, то убила бы!..

— Ты такая жестокая?

— Я не жестокая, а жесткая, и тех, кто меня обманул, я не прощаю.

— Давай никогда не обманывать друг друга.

— Давайте.

Фильм закончился, появилась ее подруга, безучастно бросила: «Вы все еще сидите? Ну, я, Маш, пошла. Созвонимся».

Его приятель, махнув издали рукой, подмигнул, как бы желая удачи и удалился с компанией. Буфетчицы закрыли стойку ширмой. Они остались в кафе одни.

— Как потрясно! — сказала она, понизив голос. — Каждый имеет свой тайный сундучок, который открывает только перед близкими. А мы свои открыли сразу, ведь так?

Когда они вышли на улицу, он обнял ее и она доверчиво прильнула к нему. Он предложил поехать к нему, но она сказала, что уже слишком поздно, мама волнуется и не хочется ее огорчать… К тому же, я никогда не теряю голову, — добавила.

— Сегодня могла бы и потерять, — хмыкнул он, останавливая такси. — Доберешься одна?

— Вы не поедете меня провожать? — она недоуменно вскинула глаза.

— Меня ведь ждет собака. Сидит перед дверью.

— Но я боюсь ехать одна, — в ее голосе появилась тревога, она явно не привыкла к такому обращению.

— Маша, не будь эгоисткой! Подумай о моей собачке. Она заждалась. Маме ведь можно что-то объяснить, а ей — нет. Позвони мне завтра.

По пути к дому он немного остыл, сверкающее пространство исчезло. «Как бы притормозить, отсрочить дело, все свести к благоразумию? Предложить пожить у меня, не расписываясь, а там видно будет? Вряд ли на это пойдут ее родители. Но она такая отважная!.. Она думает — в браке сплошные праздники, думает — она для меня подарок, буду ее носить на руках, подавать кофе со сливками в кровать, дарить цветы, духи, шмотки… С ней все время надо быть умным, интересным, выдумывать ей „игрушку“, развлекать, когда заскучает, и жить ее интересами — это такое напряжение! Придется постоянно изображать сильного, веселого, не стареющего, дающего сто очков вперед всяким молодцам. Я не смогу быть самим собой, когда не работается, нездоровится. И сможет ли она отказаться от дурацких увлечений, вроде преферанса и бегов? Отодвинуть подруг на второй план? И „многих“ молодых поклонников? А если к ним потянет? Начну ее ревновать, а это уже не напряжение, это нервотрепка!.. Полюбит ли мою работу, станет ли единомышленницей? И вообще, поймет ли мою жизнь, ведь теперешнее молодое поколение лишено наших невзгод и мучений? Кстати, за весь вечер ни разу не спросила: „Как я? Чем живу?“ Только — о себе, о своих интересах… Может от неловкости? Ведь и о себе так много говорила, наверняка, чтобы понравиться… Все-таки она потрясающая!». «Потрясная!» — вспомнил он ее словечко…

На следующий день было воскресенье; с утра он ждал ее звонка, нетерпеливо поглядывал на часы и усмехался: «Волнуюсь, как мальчишка!»

Она позвонила днем.

— Приезжай ко мне, — сказал он.

— Прямо сейчас?

— Конечно.

— Хорошо. Сейчас запишу адрес.

Она приехала в новой, со вкусом подобранной одежде, на лице — и опаска и надежда. Обняла собаку, поиграла с ней, осмотрела квартиру. — «Потрясно! Я все таким и представляла», — проговорила. За чаем он сказал:

— Делаю мужественное признание — сегодня с утра только и думаю о тебе.

— А вы мне во сне приснились!

— Маша! Я, кажется, в тебя влюбился. Только этого мне не хватало! Жил спокойно, работал, время от времени устраивал романтические приключения. Недолгие. К женщинам не привязывался и вдруг — ты!

Она широко улыбнулась и ее глаза прямо-таки заискрились.

— Я обо всем сказала маме, и надо же! Она сразу поняла, что у меня серьезное. Первая настоящая любовь. Говорит, что я сошла с ума.

— Все остается в силе, — вздохнул он, — но мы должны поближе узнать друг друга. Все так неожиданно… За двадцать лет я привык к холостяцкой жизни… Было бы сейчас лето и у тебя отпуск, мы укатили бы в Планерское… Что если тебе просто перебраться ко мне?..

Улыбка с ее лица исчезла, глаза сузились.

— Просто так жить у вас мне не разрешат.

— Ну, тогда будем встречаться. Ежедневно, — он попытался ее обнять, но она отстранилась, выдохнув: «Не нужно!» и, явно боясь дальнейшего развития событий, сменила тему разговора: вспомнила Планерское, немецкое пиво, преферанс и покер, поклонников, которые не давали прохода.

Он слушал рассеянно, а про себя думал: «Такое впечатление, что она играет спектакль, вошла в образ влюбленной женщины… Здесь и искренность, и умение видеть себя со стороны…».

— Да ты блудница, — сказал он, услышав про поклонников. — Получается, со всякими молодыми балбесами у тебя романы, а со мной — расчетливость.

Она сжала губы и затаилась, ожидая резких слов. Потом сбивчиво проговорила:

— Я не знаю, что со мной происходит. Я сама не своя. Потеряла себя… Такого не было.

— Но голову ты, действительно, не теряешь, — он немного злился. — Все это неплохо — твое прекрасное времяпрепровождение, но кроме этого есть природа, путешествия по речкам, лыжи, искусство, наконец… Всем этим я живу… По-моему, ты еще не перебесилась…

Она слушала тревожно, полуоткрыв рот, и явно чувствовала себя скверно.

— Вы хотите, чтобы я уехала?

— Ну, зачем же?! Мы будем замечательными собеседниками…

— Напрасно вы ругаете меня. Вы забыли, что я тоже работаю, и закончила институт…

— Ладно! Пойдем гулять с собакой.

Гулянье получилось скомканным; она сникла, а он про себя решил все пустить на самотек, как будет так и будет; ни с того ни с сего он вдруг увидел солнечную улицу и «единственную» женщину — она так не поступала бы, вместе с ним бездумно бросилась бы в водоворот, без всяких предварительных условий.

— На обед у меня ничего нет, — сказал он, когда они вернулись. — Поедем в Дом журналистов. Тебе там понравилось?

— Да, — без особой радости откликнулась она. — Я там была второй раз. Там много чеканутых. Как в дискотеке, только не танцуют…

Они приехали в Дом журналистов, сели за стол в углу и он подумал: «Странное положение, какая-то идиотская неопределенность. Кто я — ухажер, соблазнитель, жених? Видимо, я для нее — старый молодой человек, и с ней нужно или сразу расписываться, что выглядело бы просто глупостью, или расходиться, иначе привяжусь и все пойдет кувырком». Казалось, она догадывалась о его мыслях, несколько раз тревожно смотрела на него, как бы ожидая окончательного решения.