Когда цветут камни - Иван Падерин

— Слыхал… Значит, ты сегодня вроде как штрафник.

— Называй как хочешь, но пойми…

— Варька-то как выдобрела, а? Помню, какая она была — одни глаза. А сейчас, гляди-ка.

— Слушай, Николай. Я тебя не подведу…

— Ладно, подумаю. Может, на прикрытие возьму. Но ты прежде у командира отряда спросись и с Лисицыным поговори.

Леонид бросился назад в подвал к Бусаргину, от него — к Лисицыну. А тем временем Турова уже и след простыл. Он умел неприметно уходить не только от противника, но и от своих.

— Нет, ты от меня так не уйдешь.

Водосборная труба, проложенная вдоль улицы, привела Леонида к Ландвер-каналу, а дальше… вываливайся из этой трубы в воду и плыви. Но куда?

Высунув голову из этой трубы, Леонид посмотрел направо, налево. Перед мостом, у противоположной стенки, он заметил веревочную лестницу.

— Вот ты где!

Справа застрочил пулемет. Пулеметная очередь ударила в гранитную стену левее трубы. Еще одна очередь, и по каске, как резкий удар молотка, вскользь хлестнула пуля.

И в то же мгновение он свалился в воду.

Туров встретил его зло.

— Плыви обратно. Ты же убит…

Затем, подумав, разведчик пожалел земляка и спустил на воду свою телогрейку и каску на двух досках, связанных крестом. Было полное впечатление, что это человек выплыл из-под моста под густые очереди немецкого пулеметчика.

Теперь друзьям пришлось больше часа сидеть без движения в нише под мостом. Когда темнота сгустилась, они разминировали мост и перебрались в подвал дома, со второго этажа которого строчил пулемет. Здесь Леня впервые лицом к лицу встретился с немцем, вооруженным фаустпатроном. Стрелять было нельзя, а позвать на помощь Турова — это значило выдать себя и товарища.

И Леня, зажав рот фаустнику, долго возился с ним, прежде чем вспомнил, что у него есть нож…

Ущербленная апрельская луна скользила меж туч по берлинскому небу, похожая на обмылок в пене. Ветер дул слева. Тени домов ложились на канал и на мост.

Наблюдательный пункт Максим Корюков устроил на чердаке дома, в центре расположения полка. Отсюда был виден почти весь Тиргартен и канал, пересекающий центр Берлина с запада на восток.

Выслушав доклады командиров штурмовых отрядов и отдельных групп, Корюков принял решение: начать форсирование канала с наступлением полной темноты. Об этом он доложил командиру дивизии.

Но в ответ услышал:

— Ночью только в жмурки играть. Начинайте немедленно…

Прежде чем бросить полк под губительный огонь пулеметов, как это сделал левый сосед, Максим Корюков еще раз поднялся на свой наблюдательный пункт. Он ждал сигнала от капитана Лисицына, который с группой разведчиков должен был появиться на той стороне канала и обеспечить захват моста.

Неожиданно фашисты, обороняющие канал, обрушили на квартал, занятый полком Корюкова, зажигательные мины и снаряды. Какая-то густая клейкая смесь, разлетаясь во все стороны из рвущихся снарядов и мин, прилипала к стенкам и горела ярким и жарким огнем. Горели камни, кирпичи, асфальт — все охватил огонь, ослепив наблюдателей на пункте, наводчиков орудий и пулеметчиков. Максим был взбешен. Разве это ночь? Для противника она светлее ясного дня: малейшее движение на нашей стороне вызывает яростный огонь фашистских пулеметов. Если даже сейчас поступит сигнал от Лисицына, то все равно поднимать отряды нельзя: фашисты покосят людей еще до подхода их к каналу.

— Камни горят без дыма, — сказал Миша.

— Вижу. Это плохо… Беги на левый фланг, пусть выбрасывают дымовые шашки.

— Слушаюсь, — Миша козырнул и побежал, а точнее сказать, покатился по перилам лестницы.

— Товарищ гвардии майор, вас вызывает ноль третий! — крикнул радист.

Ноль третий — командир дивизии. Корюков неохотно подошел к рации:

— Слушаю!

— Почему не докладываете?

— Пока еще не о чем.

— Как это понять? Что у вас там за фейерверк?

— Это противник веселится.

— Значит, «прогулка» сорвалась?

Корюков, поморщившись, ответил:

— Еще неизвестно.

— Начинайте.

— Ясно.

Через несколько минут затрещали длинными очередями станковые пулеметы, загремели залпы орудий прямой наводки, захлопали тонко звенящие трубы минометов, и на той стороне канала возникли очаги пожаров.

«У палки два конца. Еще посмотрим, кто скорее ослепнет! А ну, молодцы, дайте-ка еще жарку!» — мысленно хвалил Корюков своих пушкарей и пулеметчиков.

Слева, вдоль канала, катились по ветру, разрастаясь до огромных размеров, клубы густого дыма. «Вот и химикам хоть в конце войны работа нашлась. Ух и дымят! Дорвались, рады весь свет дымом окутать. Но что же молчит Лисицын?»

Возвратился запыхавшийся Миша.

— На левом фланге подползли к мосту. Ждут, — сообщил он.

— Напрасно торопятся.

— Говорят, под мостом на той стороне разведчики барахтаются.

— Кто говорит?

— Старшина Борковин. Со второго этажа углового дома видно. Я тоже смотрел. Барахтаются…

— Так, ясно, — произнес Корюков и тут же решил перенести свой наблюдательный пункт ближе к мосту. — Снимайтесь, пошли вниз, — приказал он радисту.

Черным ходом они вышли во двор и стали пробираться узким переулком к наблюдательному пункту командира первого отряда. И здесь Максим заметил, что Миша отстает от него.

— Миша, где ты застрял? Что с тобой?

— Ничего, товарищ гвардии майор, ничего, я так, — ответил Миша и попытался догнать Максима, но не смог. Он был ранен в грудь, когда наблюдал за разведчиками, и только теперь признался, что ему тяжело.

Проводив Мишу в медсанбат, Максим поднялся на НП командира первого отряда. За ним вошел только что вернувшийся с задания капитан Лисицын.

Кажется, впервые за всю войну начальник разведки вернулся в полк удрученным: задание не выполнено.

— Почему? — спросил Корюков.

— Противник обнаружил наш подход к воде. Вот смотрите, — Лисицын снял с головы каску, — два раза высунул ее на палке, и… четыре пробоины.

Взметнувшееся перед окном наблюдательного пункта пламя осветило его светлые, как лен, волосы и темное пятно засохшей крови на лбу.

— Это что у тебя? — спросил Корюков.

— Случайная, рикошетом.

— Кто из твоих разведчиков возился под мостом на той стороне?

— Туров!

— Один?

— Нет, с ним Прудников.

— Где они сейчас?

— На той стороне канала. Я долго наблюдал за ними. А они выбрались из-под моста и достигли вон тех развалин, что левее дома с колоннами. Два раза дали сигнал оттуда желтым фонариком — «доты, доты», потом дым, огонь. Надо предупредить артиллеристов, чтобы не накрыли их.

— Почему они так долго барахтались под мостом?

— Мост был подготовлен к взрыву, и Туров, вероятно, снимал взрывчатку.

— Снял?

— Думаю, снял.

Перед окном заметались языки пламени, над головой закачалась горящая доска — вот-вот обвалится потолок. Корюков приказал Лисицыну и Бусаргину:

— Идите в подвал, зовите туда командиров отрядов, я сейчас приду.

— Разрешите позвать и артиллеристов? — спросил Лисицын: он имел в виду командиров артиллерийских и минометных дивизионов, приданных полку и поддерживающих его.

— Зови и артиллеристов, — ответил Корюков. «Миша сделал бы это без пояснений». К горлу подкатился горький комок: теперь недоставало не только исполнительного ординарца, но и толкового воина, который умел понимать обстановку и ход боя не хуже любого офицера.

Максим спустился в подвал. Здесь его уже ждали командиры.

— Будем действовать так, — сказал он, раскрывая планшет с картой.

Командиры, освещая фонариками узловатый палец Корюкова, внимательно следили за его движениями по карте и записывали в блокноты принятое решение.

Сверили часы.

— Сигнал атаки — залп «катюши». Ясно?

— Ясно.

— По местам! Все, все по местам!

Командиры разошлись. В подвале возле Корюкова остались только радист и капитан Лисицын.

— Пора, пошли…

— Вместе пойдем, Максим Фролыч, вместе, — донесся из глубины подвала голос Вербы.

— Борис Петрович?! — Корюков широко распахнул большие руки, кинулся навстречу Вербе. — Ты ли это?

— Я, я, — ответил Верба.

— Не верю.

— Подтверждаю, перед тобой не копия Вербы, а подлинник, — проговорил полковник Вагин. — Только поосторожней, Максимушка, поосторожней. Человек едва оправился, а ты его своими ручищами в обхват берешь…

Максим, опустив замполита на землю, посмотрел на свои руки: столько в них еще силы! Вагин сказал:

— Мы с Петровичем на прогулку вышли и решили к тебе заглянуть. Мешать тебе не будем, не угрюмься.

— Все равно прогоню вас обратно, — ответил Корюков.

— Потом, потом прогонишь, когда канал будет у нас позади, — возразил Вагин.