Неучтённый фактор - Олег Маркеев

—  Что же нам делать? —  сознательно подставился Татищев.

—  Вот это ты хорошо сказал —  "нам". То есть —  мне с тобой. Нюх у тебя есть! Это уже полдела. Осталось только характер проявить.

Татищев сделал соответствующее лицо.

 —  На счет характера не сомневайся. Ты продолжай, не тяни душу.

— Видел, кто с тобой на трибуне сидел?

Филатов кивнул на двери спортзала.

—  Вся твоя камарилья, — подумав, ответил Татищев. — Только зампреда ГСБ не хватает.

—  Умница! Наблюдательный ты наш... А зачем мы в такой приятной кампании собрались? В таком глухом и тихом месте?

— Очередную подлость замышляете. Что вы еще можете? Кого схарчить решили?

— Бытро соображаешь.  Завтра сюда слетится все воронье Старостина. Будет большой сходняк. Отпоют Карнаухова и потребуют от Первого прекратить "Особый период". Себя, естественно, объявят спасителями Отечества. Думаю, сломают они Первого. Не сразу, но сломают. Как ни крути, а кроме Старостина социальной базы никто ему не обеспечит. Он в кулаке держит и патриотическое быдло, и чиновников, которым пофиг кому служить.

—  И ты решил...? —  У Татищева внутри все похолодело.

«Совсем мозги пропили, на Старосту руку решились поднять!»

—  Во-первых, я не решаю. Я выполняю приказы. Решать тебе. Или действуем в связке, или найду других.

—  Первый уже отдал приказ?

—  Не первый год работаешь! Кто такие приказы отдает? Скажем так, нам не мешают проявить инициативу.

—  А потом?

—  Потом доложим. Сам знаешь, не доложить нельзя, весь вопрос — как доложить. Основное пожелание —  брать по грязным статьям. Коррупция, девочки-мальчики, казнокрадство и прочее. Улавливаешь?

—  А материалы? На фуфло их не взять.

— Компрой я тебя завалю. Чего-чего, а дерьма у меня на каждого по цистерне. И все с полной доказательной базой. Только штампуй обвинительные заключения. Например, Карнаухов торговал наркотой в государственных масштабах.

— Ну Карнаухову уже УКа пофигу. Он перед Всевышним сейчас отчитывается.

— Зато Артемьев жив-здоров.

Татищев поднял подбородок и устремил взгляд в серый бетонный потолок. С минуту он разглядывал армированные балки.

— Почему бы тебе не проинформировать Первого? Он тебе не откажет в удовольствии лично свинтить Артемьева, — произнес он, опустив взгляд.

Филатов поиграл желваками на скулах.

— Проинформирую. Обязательно проинформирую. Что наш генеральный прокурор решил с мальчиков перейти на девочек. Не заладилось у него с мальчиками. Отлюбил одного сладкого такого, мускулистого и злого на это самое дело. А мальчик пошел в ванную подмываться и не вернулся. Вены зачем-то себе порезал. Только утром и выяснилось. Остыть успел. Трудно было паковать в пакет и на свалку вывозить.

Он вбивал фразы, как гвозди, внимательно следя за реакцией Татищева. Сначала глаза Татищева сдалались скользкими, блуждающими, потом замерли и остекленели.

—  У меня и эта компра с полной доказательной базой, — дожал Филатов. —  По два свидетеля на каждый эпизод. Хоть завтра в суде выступят.

Филатов чутко дернул ноздрями. Сейчас от Татищева смердило           с т р а х о м. Запах был настолько пронзительный и вязкий, что Филатов сразу понял, почему от него сатанеют собаки.

— Чего ты хочешь? — почти простонал Татищев.

Филатов, поборов брезгливость, дружески похлопал его по плечу.

— Ну что ты так взбледнул? Все путем! Сейчас в сауну пойдем, девок из группы поддержки пялить. По пиву пройдемся. За одно наши дела перетрем. Ты же с нами за одно, так?

Татищев кивнул.

— Ну! А ты стеснялся.

Филатов из нагрудного кармана достал листок, сунул в руку Татищеву.

— Здесь десять фамилий самых-самых Старостинских жуков. Арестовывать будем по прибытию в Москву, прямо у самолета. Ты мне выпишишь постановления на арест. Для начала десять штук. Вру, с Артемьевым будет одиннадцать.

Татищев бегло просмотрел список.

— Здесь те, кого мы свинтим в первую очередь. Второй список задействуем на следующий день. Пусть все думают, что кто-то уже раскололся. Большинство наделает в штаны и будет сидеть тихо, дрожать за свою шкуру. Не удивлюсь, если побегут с повинной.

—  Фигуры! —  Татищев еще раз, уже медленне прошелся взглядом по списку. —  А не боишься, Коля?

—  Я отношусь к тем счастливчикам, что боятся п о с л е. А ты не ссы в компот! Что побледнел-то?

— А материалы на них готовы?

— Само собой. Прямо в сауну тебе принесут.

Татищев тяжело вздохнул.

— Зачем тебе это надо?

Филатов опять притянул его за пуговицу кителя.

— Затем, бля, что я жить хочу. Долго и смачно. И не хочу, чтобы мною подтерли дерьмо “Особого периода” и выкинули в толчок, спустив для верности воду. Ясно? — Он ослабил хватку. — А чистенькими, пушистыми и ласковыми мы сами сможем быть, так же?  Даже патриоты из нас выдут не хуже, чем из Старостина. Почему это мы должны уйти, а он остаться?

Филатов развернулся и пошел по коридорчику к дверям спортзала. Шел, не оглядывась. Был полностью уверен, Татищев семенит следом.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Фараон

Старостин взял еще одну сигарету из лежащей на столе пачки Александра, поймал его взгляд и спросил:

—  Не жалко?

—  Нет, только курите вы много, Иван Иванович.

—  Копченое мясо дольше хранится, —  отмахнулся Старостин.

 Встал из-за стола.

Специально заказал, чтобы зал для совещаний в “берлоге”сделали круглым. Очень удобно нарезать круги, в ы ш а г и в а я мысль, и держать всех в поле зрения.

Форму стен повторял стол, массивный, со столешницей из полированного дуба. Старостин послал дизайнера куда подальше с его идейкой применить модный кремлевский стиль —  стол с клумбой посредине.

“Нафиг мне этот “бублик” позолоченный? Фикция одна. Как за таким работать можно? Ни документов по нему передать, ни промежность незаметно почесать. За “бубликом” пусть в телевизоре красуются. А мне р а б о ч и й  стол нужен! Короче, строгай верстак для документов на двенадцать персон”, — распорядился Старостин.

Вторым требованием было — “ничего лишнего”. В результате в зале не осталось ничего, кроме десяти кресел вокруг стола. Фальш-потолки, служившие источником света, сняли, чтобы не соблазнять желающих понатыкать в них подслушивающие и взрывающиеся предметы. Обнажившиеся конструкции бетонных плит бункера Старостина не смутили. Приказал выбелить. Свет в помещение давали угловые напольные торшеры и настольные лампы.

«И хватит. Яркий свет, шум и бабы — три врага преверанса», — заключил он.

Как опытный шулер в помещение для “политического преферанса”, вмонтировал кое-что для себя. В стене за спиной его кресла, прямо за холстом картины, помещалась система кинжального огня. Если кто-то проникнет в помещение,  выбив единственные бронированные двери, то будет сметен шквалом пуль из восьми пулеметных стволов. Кресло председательствующего в мгновенье ока вместе с полосой пола под ним скользнет к открывшейся нише в стене. Бронированная заслонка тут же рухнет, надежно отгородив его от ворвавшихся чужаков и вышедших из доверия своих.

—  По-твоему получается, Филатов нам помешать не сможет? — сбавив шаг, спросил Старостин.

—  Я так не говорил, Иван Иванович. Гарантий никто не даст. Я сказал —  не успеет. Мы опережаем его на пять шагов. Начнет действовать, сразу же окажется в цейтноте. А это почти стопроцентная гарантия наворотить таких ошибок, на исправление которых у него просто не хватит времени. Он уже зашевелился. Но все его ходы просчитаны.

Старостин остановился, через стол смерил взглядом Александра. Сороколетний, широкоплечий, по-военному подтянутый, в идущей ему черной косовортке “Молодых львов” с нашивками хорунжего, Александр был похож на ротного атамана бритых отморозков из личной гвардии Старостина. Если бы не чуткие пальцы пианиста. Хищное, породистое лицо огрубело от ветра и солнца, но как ни прячь за крутой внешностью ум, обязательно глаза выдадут. Они у Александра были яркими и всасывающими, как у стервятника.

Память у Александра была феноменальной, цепкой и безбрежной. Старостин приблизил его, обратив внимание, что рабочий стол у Александра всегда был действенно чист, только один листок сиротливо лежал на столешнице. Александр весь день делал на нем какие-то абсолютно нечитаемые пометки, а потом безжалостно его сжигал. На пробу Старостин приказа воспроизвести по памяти все и всех, прошедших через кабинет Александра за день. К удивлению, он без запинки воспроизвел каждую минуту бесед, каждую строчку в документах, в мельчайших подробностях и в ньюансах.

Осталось проверить на жестокость. Индивидуальную акцию Александр выполнил, как и ожидалось, не дрогнув ни единым мускулом лица. А групповую...