Первая леди, или Рейчел и Эндрю Джэксон - Ирвинг Стоун

Члены Культурного клуба, переименованного в Клуб нашвиллских леди, восприняли как личное оскорбление нападки на женщину из Теннесси и нашли свой способ выразить доверие Рейчэл. Почта доставила уйму писем в Эрмитаж, а три леди нанесли визит. Рейчэл приняла их в гостиной и подала чай. Этот чай согрел ее сердце.

Близкие друзья Эндрю собрали массовый митинг в помещении суда в Нашвилле в защиту Джэксонов. Эндрю присутствовал на митинге и приехал в Эрмитаж, чтобы сообщить, что сотни людей, собравшихся на площади, поклялись поддерживать Джэксонов и приняли резолюцию:

«Выявить и пресечь фальсификацию и клевету путем публикации правды».

Был образован комитет для рассмотрения всех материалов, касающихся взаимоотношений и супружества Рейчэл и Эндрю Джэксона, в который вошли восемнадцать наиболее уважаемых граждан штата Теннесси, в том числе их бывший друг судья Джон Макнейри, полковник Эдвард Уорд, бывший посол Джордж Кэмпбелл, родственник губернатора Луизианы Томас Клейборн, судья Верховного суда Соединенных Штатов Джои Катрон, два члена верховного суда Теннесси и некоторые другие лица, в прошлом расходившиеся с Эндрю по политическим взглядам. Комитет возглавил Джон Овертон. Прямо из Нашвилла он приехал к обеду в Эрмитаж. Эндрю достал из буфета напитки, налил их и, чокаясь с Овертоном, сказал:

— Джон, это тот самый случай, когда я не собираюсь просить тебя не вмешиваться в мою личную жизнь. Я хочу, чтобы ты вник в нее как можно глубже и сделал так, чтобы комитет располагал истиной во всем ее объеме.

Джон взял из буфета ложку и размешал сахар, осевший на дне стакана с виски.

— Я буду строг и объективен, каким всегда был в качестве члена верховного суда Теннесси. Ни один материал, не выдерживающий тщательной проверки, не будет допущен. Свидетели сообщат для протокола только то, что они на самом деле знают, и мы опубликуем только то, что можем доказать. Язык отчета будет спокойным и юридическим. Не будет включено ничего, что не представляет собой доподлинной правды, какой она была в то время.

В комнате наступила тишина. Мужчины повернулись к Рейчэл. Глаза Джона сверкнули, как холодный ружейный металл. Она быстро кивнула в знак одобрения, счастливая оттого, что он взял на себя задачу возглавить защищающий ее комитет, ведь он был ее другом в доме Робардсов в Харродсбурге еще до того, как она встретила Эндрю.

— Я не одобряла эти методы нашей защиты, Джон, но думаю, что твое предложение правильно. Знаю, что ты добросовестно выполнишь работу. Раскроем миру нашу историю раз и навсегда, а затем успокоимся.

Полный доклад комитета Овертона, а также данные под присягой свидетельства миссис Крайгхед и миссис Смит были опубликованы в газете «Юнайтед Стейтс телеграф» 22 июня 1827 года и перепечатаны по всей стране. Не желавшая раскрывать свои интимные отношения перед лицом множества чужих ей людей, которые ничего ранее не знали о Джэксонах, Рейчэл обнаружила, что доклад имел немедленные и позитивные последствия. В Эрмитаж приходили письма из Вашингтон-Сити, Филадельфии, Нью-Йорка, Нового Орлеана с поздравлениями по поводу «отмщения вашей невиновности» и заверениями в постоянной дружбе.

Рейчэл сложила в ящик и заперла на замок доклад, газеты и письма, словно этим жестом отмывала свои руки от скандала.

— Не стану больше читать сплетни и не буду больше выступать с ответами. Они и так причинили мне столько вреда, сколько смогли. С Божьей помощью я сумела подняться над ними.

Она строила свои расчеты без учета реакции семьи. Однажды утром ее навестила Эмили. Рейчэл сидела в столовой и завтракала. Эмили подвинула стул к столу, на который выложила принесенные ею бумаги.

— Тетя Рейчэл, — начала Эмили, разглаживая газету, — ты видела последний памфлет Хэммонда? Мы не можем позволить ему говорить такие вещи о тебе. В конце концов у нас, Донельсонов, есть своя гордость!

Рейчэл подумала: «Она бесспорно дочь Джонни!»

— Мы должны опубликовать наше собственное заявление, — продолжала Эмили. — Речь идет о чести нашей семьи! Когда ты прочтешь это, то, уверена, присоединишься к нам в ответе Донельсонов.

С ощущением непреодолимого страха Рейчэл опустила взор на тесно напечатанную колонку:

«Было бы оскорблением здравого смысла сказать, будто рассказ Овертона не подходит к обольщению и прелюбодеянию в том же свете, в каком их ярко и отчетливо ставят сами законодательные и юридические акты.

Миссис Джэксон нарушила супружескую присягу, данную Робардсу. Ни один человек в мире не сможет поверить в то, что она невинна, если вдруг она оказалась вне досягаемости своего мужа, наедине с мужчиной, о котором говорят, что он — ее возлюбленный.

С тем же успехом можно было бы выдать патент на невинность, застав их посреди ночи раздетыми в одной постели.

Когда они вступили открыто в супружеские отношения, это был незаконный и преступный акт. Они всего лишь похотливые существа. Генерал Джэксон и миссис Робардс… добровольно и для удовлетворения собственных аппетитов поставили себя в положение, которое сделало необходимым, чтобы миссис Робардс была осуждена за уход от мужа и прелюбодеяние…

Таким образом, те, кто считают, что прелюбодейка, ставшая со временем легальной женой любовника, не подходящая личность для того, чтобы встать во главе женского общества Соединенных Штатов, не могут с чувством чести голосовать за генерала Джэксона…»

Мелкий шрифт плавал перед глазами Рейчэл. Она вонзила ногти в ладонь, а потом выпила последние остатки горького кофе на дне чашки. Когда Эмили ушла, оцепеневшая Рейчэл осталась сидеть в кресле. Неужели страна сошла с ума, коль скоро избирательная кампания ведется вокруг вопроса: прелюбодействовала она с Эндрю или нет? Какое отношение могут иметь те давние два года к его успехам и способностям как президента? Он был адвокатом, прокурором, конгрессменом, сенатором, судьей, генералом, губернатором, долго и хорошо служил стране.

Она не слышала, как Эндрю вошел в комнату и встал сзади нее. Когда его рука коснулась ее плеча, Рейчэл повернулась и увидела, что его лицо осунулось. В его руках был экземпляр той же публикации, что принесла ей Эмили.

— Сядь, дорогой, я принесу тебе чашку горячего кофе.

Эндрю плюхнулся на стул, на котором до него сидела Эмили, в его ярко-голубых глазах она заметила смятение:

— Ты знаешь, самая трудная для меня задача — бессильно сидеть здесь, в то время как они гнусно обзывают тебя, поливают грязью нашу любовь и супружество. Ничего так сильно не хотел я в жизни, как поехать в Цинциннати и пристрелить на месте это грязное существо. Поскольку я понимаю, что сам поставил себя в положение, когда, что бы ни говорили о тебе, я не могу встать на твою защиту…

— Эндрю, мы знали, что подобное случится. Я ждала этого во время первой кампании. Мне показалось чудом, что все сошло тихо. Но мы получили лишь отсрочку, и буря сейчас вдвое сильнее, потому что она дольше готовилась. Конечно, ты знал, это часть того, что ты назвал «последствиями»?

— Нет. Я… не ожидал… беспрецедентно! Они никогда не нападали на беззащитную женщину…

Он замолчал, некоторое время сидел тихо, страдание окутало его, как облегающий туман. Потом он вытащил из своего кармана письмо, которое только что получил от Джона Итона, выполнявшего обязанности сенатора в Вашингтоне и одновременно руководившего кампанией за избрание Джэксона.

— Послушай, что говорит Итон: «Будь осторожен, тих и спокоен. Избегай вопросов и споров. Взвешивай, прессуй в кипы и продавай хлопок, а если заметишь в печати что-либо относительно себя, брось бумагу в огонь и продолжай взвешивать хлопок. Лучшее, что ты можешь сделать, это сидеть спокойно в Эрмитаже, а народ вынесет тебя на пост».

Он встал, подошел к окну и глядел задумчиво на улицу. Рейчэл видела лишь его спину.

— …Вынесет тебя на пост. — Эндрю резко повернулся. — Я рассматривал это как возможность оказать услугу. Я думал, что смогу помочь развитию нашей страны. Но сейчас, когда тебя распяли на кресте… стоит ли это того?

Про себя она прошептала: «Время для таких вопросов прошло».

Рейчэл обнаружила, что живет одновременно в двух совершенно несовместимых мирах. Первый охватывает нормальные заботы повседневной жизни, и в своем большинстве они были приятными: обеденный стол, купленный ею в Новом Орлеане, никогда не пустовал и накрывался на тридцать человек. За него садились знакомые из Луизианы, которые проезжали через Теннесси на Север; пара новобрачных из соседней семьи в округе Аккомак, Виргиния; отправлявшиеся на Юг новые друзья из Нью-Йорка и Пенсильвании. Казалось, все пути ведут в Эрмитаж. Поток посетителей существенно опустошил их кассу. К тому же какая-то болезнь поразила их скот, и за восемнадцать месяцев они потеряли три тысячи долларов по причине падежа лошадей. Хотя урожай хлопка был хорошим, спрос был неважным, и низкие цены не позволили получить достаточных доходов. В дополнение ко всему Рейчэл не смогла найти замену Джейн Каффи, исполнявшей роль экономки, и поэтому большую часть мелочных обязанностей ей приходилось выполнять самой.