Женщина-VAMP - Евгения Микулина

У меня нет сил говорить – я только отрицательно качаю головой. Серхио встает и отступает на шаг, пожимая плечами. У меня нет сейчас ни желания, ни времени вступать с ним в дискуссию по поводу моих убеждений.

Вместо того чтобы разжать объятия, я поднимаюсь с колен, держа Влада на руках. Он не будет сердиться на меня за это пренебрежение его мужской гордостью. Он ведь не узнает. А то, чего мы не знаем, не может причинить нам боль.

Так, держа его на руках, я оборачиваюсь, чтобы увидеть место короткой и изначально неравной схватки, и впервые вижу лица своих спасителей. Кроме Серхио, во дворе еще двое вампиров. Одна – женщина, которую я никогда не видела раньше: высокая, русоволосая и, естественно, очень красивая. Она стоит в расслабленной, казалось бы, позе, и даже чуточку улыбается, но при этом крепко держит одной рукой за горло растрепанную, рыдающую Ангелину, чей строгий некогда костюм изорван в клочья и забрызган кровью. Кровью, которой залит весь двор.

Второй вампир – мужчина. Он стоит в глубокой тени, и я не сразу различаю его черты. А когда узнаю их, то испытываю самый настоящий шок. И одновременно понимаю, где я слышала запах, оставленный гостем в квартире Влада… Я слышала его в Париже, больше ста лет назад, когда Серхио, знакомя с местным обществом, представлял меня самому знаменитому вампиру в мире. Звезде, можно сказать, нашего теневого братства. Как же я могла забыть?

Дракула. Собственной персоной. Здесь, в Москве… Неудивительно, что Серхио так растерялся, почуяв его в квартире Влада. Он сказал, что должен еще кое-что выяснить – понять, как в городе очутился вампир, которому тут совершенно нечего делать. И позвонил мне потом, и назвал это имя – заверив, что Владу граф ничем не угрожает. Я ему не поверила – решила, что он водит меня за нос, рассказывая байки.

Но нет – Серхио, выходит, не соврал. Граф Владислав Цепеш по прозвищу Дракула в самом деле интересовался моим возлюбленным – и даже убил его кота. С какой стати? Что ему было нужно? Что он делает здесь сейчас?

У меня нет времени задавать эти вопросы и выслушивать ответы на них.

Лицо графа так же бледно, а глаза так же черны, как обычно, и отливают сейчас красным, но выражение на этом лице далеко не такое свирепое, как мне помнится. Он встречается со мной взглядом, слегка наклоняет голову и говорит со своим характерным румынским акцентом, который, видимо, специально культивирует – не могу поверить, что за столько лет, прожитых в разных странах, он не смог от него избавиться:

– Я рад нашей встрече, Марина, и рад оказаться полезным. И я обещаю объяснить свое пребывание здесь. Но позже. Сейчас нам надо торопиться. – Он указывает на мужчину у меня на руках. – Этот смертный важен для тебя. Не стоит терять время на разговоры, пока он все еще в опасности.

Они правы – пусть даже наша беседа заняла не больше минуты, но для Влада сейчас и минута имеет огромное значение. Его сердце бьется – бьется возле моей груди, я теперь ни за что не потеряю этот звук, я только его и слушаю, – но оно бьется неровно и слабо. Я киваю – надеюсь, этим кивком мне удалось выразить не только согласие, но и некую меру благодарности. Если все будет хорошо, у меня еще будет потом время поговорить с графом и сопровождающей его незнакомкой и поблагодарить их как следует. Будет время выяснить, как они тут оказались в столь подходящий момент. А сейчас мне не нужна лишняя информация – мне нужен врач.

Вместе со своей ношей я разворачиваюсь к дверям. Но меня снова останавливает голос Серхио:

– Подожди секунду, Марина. Ты не можешь никуда идти в таком виде.

О чем он? О том, что я вся в крови? Так чего же еще ожидать от женщины, у которой на руках истекающий кровью человек?

Мой друг качает головой:

– Ты сильно обгорела.

Я смотрю на свои плечи и с изумлением понимаю, что он прав. На них вздулись волдыри – солнце сегодня очень жаркое. Странно – я даже не заметила. И боли никакой не чувствую. Но вид у меня, вероятно, и в самом деле устрашающий.

Серхио ловит мой растерянный взгляд:

– Тебе надо поесть. Это займет всего секунду – Влад не пострадает. Давай его мне – я пока попробую остановить кровотечение. А ты иди, ешь. Мы специально оставили женщину в живых, чтобы кровь была свежей.

Мне следовало бы возмутиться его предложением. Напомнить ему, что я уже больше ста лет не убивала людей, и сдерживало меня искреннее уважение к ним, понимание ценности человеческой жизни и нежелание быть монстром из детских страшилок. Но, глядя на… существо, которое держит за горло незнакомая мне вампирша, я не испытываю никакого уважения к людям и совершенно не ценю их жизнь. Потому что эта белокурая сука с нелепым именем – не человек, и ее жизнь не имеет никакой ценности. Она убила как минимум двоих невинных людей. Из-за нее погибли те, кто оказался с ней сегодня, – охранник и Илья Михайлов, который, конечно, был марионеткой в ее руках. Она хотела убить меня. Из-за нее истекает кровью Влад… Монстр здесь она, а не я.

Ангелина смотрит на меня расширенными от ужаса глазами, смотрит не отрываясь и что-то хрипит, несмотря на мертвую хватку на своем горле. Молит о пощаде, возможно? Я понимаю ее – жить в мире бредовых фантазий, убивать из фанатизма, а потом вдруг увидеть воочию, как силен и беспощаден твой враг… Это, должно быть, шок. Сумасшедшая тварь думала, что играет в увлекательную игру. Ну что же… Ее ожидало жестокое пробуждение к реальности. Реальность – это растерзанное тело Ильи Михайлова, которое лежит у ее ног. Это обескровленный амбал, сползший по стене возле закрытой двери: как был, со своим бесполезным пистолетом в руке. Бесполезным для убийства вампира – но причинившим все-таки вампиру неизмеримую боль… Эти трупы – реальность. Ее неотвратимая смерть – реальность. Что же поделать? Реальность иногда кусается.

Конечно, очень противно пить кровь сумасшедшей – кровь убийцы. Но мне сейчас нужна кровь. И нет времени на то, чтобы привередничать.

Мне требуется лишь доля секунды, чтобы оказаться рядом с ней и откинуть ей голову, чтобы шея оказалась в подходящей позиции для укуса. Русоволосая вампирша вежливо отходит на шаг, чтобы мне было удобнее. Мои руки перехватывают вырывающуюся женщину, которой удается наконец закричать по-настоящему.

Мои зубы оказываются в миллиметре от загорелой кожи. Я выпускаю клыки. Она продолжает кричать. Но потом перестает. Трудно кричать, если у тебя горло перегрызено.

Я пью, не отрывая при этом взгляда от своих рук. Ожоги на моей коже быстро затягиваются, и как только она принимает свой обычный вид, я немедленно отпускаю жертву. Все-таки она мне глубоко омерзительна – я хочу выпить ровно столько ее дурной крови, сколько необходимо, и ни на грамм больше.