Дорога камней - Антон Карелин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как интересно, — раскинув могучие руки в широких свисающих рукавах, подняв брови и вперив их в складчато-покатую громаду лба, прокомментировал толстяк. — Быть может, мне стоит поинтересоваться, куда и по какому делу вас должны были переместить? А вам ответить? Ради насыщения пустующего сюжета? А?..
— Охотно, — сказал Даниэль, не улыбаясь, — я держал путь в Сирдэль, где по поручению семьи должен был заключить договор об оказании определённого рода услуг. Никаких товаров в Гаральд я не ввозил и ввозить не собирался; точно так же, как не собираюсь ничего отсюда вывозить. Деньги и договор — вот все, с чем я собираюсь связать своё пребывание в вашем благословенном княжестве.
Перон смотрел на него, почти полностью прикрыв обласканные розовой пухлостью глаза. Кончиком языка заботливо поглаживая верхнюю губу. Надувал щеки, медленно сдувая их. И молчал. Пауза затянулась, приобрела основательность, вес. Стала зловещей. И Линус, и Алессандро молчали, не двигаясь, не шелохнувшись. Даниэль ждал.
Взгляд его упал на спокойное в своём серебрении боевое кольцо эрлов Империи.
— Вот, значит, как, — внезапно ожил Хальдо Пьетро Перон, двигая массивными плечами и подаваясь вперёд, нависая над сидящим Даниэлем, как коршун над яйцом, закрывая его своей тяжёлой тенью. — Вот соответственно ваш рассказ... Весь?
— Исключая подробности, мне больше нечего сказать, — ответил Ферэлли, глядя в его заплывшие разлапистыми веками, обрамлённые мохнатыми ресницами, выпуклые, маслянистые колодцы-глаза.
— Хм. Хм... — Толстяк придвинулся вперёд ещё более, закрывая свет и будто бы увеличиваясь в размерах; голос его стал глух, хрипловат и тих. — Могу ли я, милостивый эрл, сообразно профессиональному долгу, услышать о характере искомых в Сирдэле услуг?
Даниэль секунду смотрел на него почти снисходительно, едва прищурившись, чувствуя, как отвердела кожа дрогнувших в преддверии улыбки скул.
— Нет, не можете, — ответил он. — Это дело Дома. Ваши профессиональные обязанности не имеют в этом случае ни касательства, ни прав.
Таможенник, замерший до того, тотчас с глубоким, громогласным вздохом откинулся на спинку дивана, сцепляя пухлые ладони и закладывая их себе за голову. Глаза его насмешливо блестели.
— Ну-у, — фыркнул он, — вот, значит, как?.. Не находите, мессир, что загадочной сказкою своей и непроверяемым содержимым ваших заметных и незаметных карманов вы отчасти подвергаете государство, которому я служу, незаслуженному риску? Э?..
Даниэль впился в него взглядом. Физически почувствовал, как порозовел.
— Не забывайтесь, Перон, — тихо и холодно предупредил он, подаваясь вперёд, взирая на громадину снизу вверх, взглядом пронзительным и неотступным. — Так вы дойдёте до желания потребовать с меня досмотр.
— Однако ж, — пожал плечами хозяин, чему-то улыбаясь (краткая, тщательно спокойная вспышка Даниэля впечатления на него почти не произвела), — по свойству проницательной юности вы метите в самую точку. Не смея оставить слова дворянина без должного подтверждения, я желал бы взглянуть на проформы и удостоверения, которые у вас с собой. Ведь вы же не?..
Даниэль вынул документы, не дав ему закончить вопрос, подал и молча рассмотрел искоса наблюдающих Линуса и Алессандро. На лицах обоих не отражалось ничего. Будто ни того, ни другого здесь не было. Однако рука Алессандро и костяшки пальцев младшего таможенного побелели от напряжения. Даниэля внезапно бросило в жар: чего именно они ждали, что были готовы по первому знаку, малейшему сигналу применить даже оружие? Что такого из сплетения заказных доносов, дорожных слухов и случайных отчётов могло сюда дойти?! Чем он казался им? За какое чудовище они его принимали?!.
Перон просмотрел документы тщательно, мясистым большим пальцем нежно оглаживая уголки, отыскивая выпуклую рельефную окантовку, тройной узор из шести тончайших стальных полосок с травлением, вплавленных в бумагу искусством мастеров-печатников Империи.
Даниэль знал, что подделать печатную работу такого качества вне печатного двора Беломраморного Дворца невозможно практически. Лишь с помощью иллюзорной, креативной или изменяющей вещество магии можно было сделать такое. Но доступна она была далеко не каждому магу, да и слабый след воздействия оставался в предмете надолго. Кроме того, опытный глаз вполне мог различить иллюзию не слишком искусную, а против наложенной мастером, как и вообще на определение всякой магии у старшего таможенного наверняка был хороший проверяющий амулет.
Ничего не запищало, не загудело; не мигнул нагрудный камень в золотой оправе, не засветилось одно из многочисленных перстней и колец. Лицо толстяка осталось бес- пристрастно-отсутствующим. Н и каким.
— Возвышенный господин, — опуская бумаги в кожаных оправах на колени, поднимая выпуклый блин лица с выкаченными, блестящими белками глаз, старательно, спокойно и в то же время невыразимо-насмешливо произнёс Перон, — документы ваши подлинные. Сомнений в этом нет.
— Что дальше? — безмятежно спросил Даниэль, лицо которого не менялось.
— Это, мой эрл, — таможенный усмехнулся уже явно, — будет зависеть от вашего желания... помочь нам.
— Я весь во внимании. Говорите.
— Ах, сударь, вы же понимаете, — улыбка, похоже, вознамерилась не покидать его лица, плавая в нем, клейкими уголками задевая то один лениво изгибающийся мускул, то другой, — не всякие речи можно вести прямо и вслух. Не всяким должно слышать то, что иной раз так хочется сказать.
Даниэль улыбнулся. Вот так разговаривать он умел.
— Извольте, почтённый Хальдо Пьетро, выражаться метафорой. Скажите иносказательно. Возможно, я сумею понять. В любом случае надо же как-то начинать, — или нам придётся ужинать поутру.
— Ну что же, — вздохнув, будто с сожалением о разговоре лёгком и необязательном, ныне переходящем в требующий повышенного внимания деловой, кивнул Перон, — используем богатство двусмысленной устной речи. Великая, надо сказать сила — глубокое знание родного языка... Воспользуемся допущением. И тем ассортиментом, что оно нам даёт.
Даниэль молчал.
— Допустим, что мы с вами возжелали обсудить литературу. Чего вы так смотрите, лейтенант? Не в силах оценить влияния поэзии на прозаическую жизнь? Э?.. Линус, о чем пишут наши драматурги?
— Что ныне в Гаральде неспокойно, сэр, — кивнув, ответил тот, все так же стоящий на лестнице.
— О да, — с чувством согласился толстяк, разминая хрустящие пальцы, от звука которых Даниэль едва не поёжился, — неспокойно тут в последнее время, о да... Но что же тому причиной, Линус? О чем пишут Матильда Барао или виконт де Пейрак?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});