Последняя инстанция - Патриция Корнуэлл

Сажусь за стол. В самом-то гараже у меня окон нет, зато в двери маленькие окошки. А вдруг действительно маньяк следил за мной до самого дома, потом заглядывал через гаражную дверь, пока я раздевалась и чистилась? Что, если и заброшенный дом у реки ему тоже помогли найти? Может быть, Бергер права и Шандонне действует не в одиночку, кто-то ему все время помогает...

Дело к полуночи, почти Рождество, Марино все еще не появился, а моя непрошеная гостья, судя по всему, готова разбираться до рассвета.

— Итак, сработала сигнализация, — подводит она итог. — Приехали и уехали копы. Вы возвращаетесь в большую комнату. — Манит меня в зал. — Где вы сидели?

— На софе.

— Так. Включен телевизор, вы просматриваете счета, и около полуночи...

— Стук в дверь, — отвечаю я.

— Опишите, на что он был похож.

— Будто постукивали чем-то твердым. — Пытаюсь припомнить мельчайшие детали. — Словно фонариком или полицейской дубинкой. Так обычно копы стучат. Встаю, говорю: «Кто там?» Да, вроде бы спросила. Точно не помню. Короче говоря, мужской голос отвечает, мол, полиция. Сказал, что на моей территории был замечен посторонний, и поинтересовался, все ли в порядке.

— Вполне логично, ведь как раз где-то час назад действительно засекли нарушение периметра, когда кто-то попытался открыть гараж.

— Вот именно, — киваю я. — Отключаю сигнализацию, открываю дверь и вижу его, — добавляю таким тоном, точно речь идет о самой невинной детской шалости.

— Показывайте, — говорит Бергер.

Прохожу через зал, минуя столовую, и направляюсь к прихожей. Открываю дверь, а саму всю колотит — тяжело заново переживать события, чуть не стоившие мне жизни. Откровенно дурно. Руки трясутся. Свет над крыльцом не горит (лампочку и плафон забрали полицейские, чтобы снять отпечатки пальцев, а вернуть не потрудились); с крыши свисают оголенные провода. Бергер стоит рядом, терпеливо ждет.

— Он бросается в дом, — говорю. — Ногой дверь за собой захлопывает. — Закрываю дверь. — На нем было такое черное пальто, он пытается накинуть его мне на голову.

— Пальто было на нем, когда он вошел, или он его сразу снял?

— На нем. Шандонне заскочил в дом и сорвал его с себя. — Стою, боясь пошевелиться. — И пытался меня потрогать.

— Пытался потрогать? — Бергер нахмурилась. — Обрубочным молотком?

— Нет, рукой. Он протянул руку и коснулся моей щеки. Или попытался коснуться.

— И вы просто стояли и смотрели?

— Все произошло очень быстро, — говорю я. — Так быстро... Я не поняла. Знаю лишь, что он попытался меня потрогать, скинул пальто и хотел накинуть его мне на голову, а я убежала.

— А что насчет молотка?

— Был у него в руках. Или он вытащил молоток откуда-то. Только он точно держал его, когда погнался за мной в зал.

— А с самого начала молотка не было? Он его не вынул сразу? — Бергер напирает именно на этот пункт.

Пытаюсь припомнить, нарисовать в памяти.

— Нет, сперва не было. Сначала он протянул ко мне руку. А потом хотел меня обездвижить, замотав в пальто. И вытащил молоток.

— Вы можете показать, что сделали дальше? — спрашивает она.

— Как я бегу?

— Да, как вы бежите.

— Не получится, — говорю. — Чтобы так рвануть, надо не знаю как испугаться, я же вся на адреналине была.

— Ну хорошо, Кей, тогда давайте просто пройдем этот отрезок.

Выхожу из прихожей, миную столовую и возвращаюсь в зал. Прямо перед нами — желтый кофейный столик из эвкалипта, который я отловила в одном замечательном нью-йоркском магазине. Благородная белая древесина, отсвечивающая медом, вся запачкана опудривающим средством для дактилоскопии, и кто-то оставил на ней кофейный стаканчик.

— Вот здесь, на углу, стояла банка с формалином, — говорю я.

— И оказалась она здесь потому...

— Потому что в ней лежала татуировка. Та самая, взятая со спины неопознанного трупа, который, по нашим предположениям, является Томасом Шандонне.

— Защита задаст вполне законный вопрос: почему человеческая кожа оказалась у вас дома?

— Ничего удивительного, меня все об этом спрашивают. — Как я устала объяснять. — Татуировка для нас важна. На ее счет возникло много, очень много вопросов, ведь мы так и не поняли, что там изображено. И не только из-за того, что тело сильно разложилось на момент обнаружения и ее вообще трудно было заметить. Просто татуировка оказалась маскировочной. Под ней находилась другая. Нам необходимо было добраться до первоначального изображения.

— Две золотые монетки под совой, — говорит Бергер. — Каждый, кто принадлежит к клану Шандонне, носит метку: две золотые монеты.

— Да, мне интерполовцы сообщили, — говорю я, на сей момент уже решив, что Бергер с Джеем Талли с пользой провели время.

— Брат Томас действовал за спиной семьи, у него был бизнес на стороне. Он контролировал корабли, подделывая транспортную документацию, сам приторговывал оружием и наркотиками. Сменил татуировку на сову и стал действовать под вымышленными именами, поскольку знал: если клан Шандонне его обнаружит, ему кранты, — пересказываю то, что рассказал Джей, когда мы были в Лионе.

— Интересно. — Бергер прикладывает палец к губам, осматривается. — Судя по всему, семья его все-таки вычислила и убила. Руками другого сына... Банка с формалином. Так почему вы принесли ее домой? Поясните-ка еще раз.

— Собственно говоря, я это сделала не нарочно. Ездила показать татуировку одному специалисту, художнику-татуировщику, в Петерсберг. Оттуда вернулась сразу домой и оставила кожу у себя в кабинете. Просто так случилось, что в тут ночь, когда он сюда заявился...

— Жан-Батист Шандонне.

— Да. В ту ночь, когда он объявился здесь, я взяла банку с собой в большую комнату и между делом ее рассматривала. Поставила на стол. Он врывается в дом, я бегу. У него в руках обрубочный молоток, и он занес его, чтобы меня ударить. Вижу банку. С перепугу хватаю ее. Ныряю за спинку дивана, откручиваю крышку и плещу в преследователя формалином.

— Рефлекс сработал, потому что вы прекрасно знаете, насколько он едок.

— Да. Когда такой раствор каждый день вдыхаешь, тут уже и во сне сообразишь. Профессионалы знают: если формалин попал на кожу, можно получить жуткое увечье, и поэтому все соблюдают осторожность, чтобы не брызнуло по случайности, — объясняю я, сообразив, что могут подумать о моей истории присяжные. Они просто не поверят. Абсурд какой-то.

— Вам в глаза когда-нибудь формалин попадал? — спрашивает Бергер. — Не обливались, не брызгало?

— Слава Богу, пронесло.

— Итак, вы плеснули ему в лицо. Что потом?

— Выскочила из дома. По пути схватила с обеденного стола «глок», который у меня там лежал. Уже на ступеньках поскользнулась — и перелом. — Демонстрирую гипс.

— А он что в это время делал?

— Погнался за мной.

— Сразу же?

— Похоже на то.

Бергер заходит за спинку дивана и смотрит на старинный дубовый паркет, где раствор разъел полировку. Потом идет к более светлым зонам твердой древесины. Очевидно, брызги формалина долетели почти до входа в кухню. Надо же, а я и не подозревала. Помню только, как он визжал, выл от боли, тер глаза.

Бергер стоит в дверном проеме и что-то пристально рассматривает. Подхожу к ней, желая выяснить, что привлекло ее внимание.

— Отклонюсь от темы. Должна признаться, я еще таких кухонь не видела, — поясняет она.

Кухня — это душа моего дома. Медные кастрюли и сковородки начищены до блеска и висят на крючках по обе стороны огромной плиты, разместившейся в самом центре комнаты и включающей в себя два гриля, мойку с горячей водой, две плитки с газовыми конфорками. А кроме того, угольную жаровню и непомерную горелку для огромных суповых кастрюль. Обожаю супы готовить. Приборы из нержавейки плюс низкотемпературный холодильник и заморозка. Вдоль стен рядами висят полочки для специй, и еще здесь стоит разделочный стол размером с двуспальную кровать. Пол у меня из чистого дуба, без покрытия, а в углу вертикальный охладитель для вин. У окна, из которого открывается вид на каменистый изгиб реки Джеймс, маленький столик.

— Профессионально оборудовано, ничего не скажешь, — бормочет Бергер, прохаживаясь по кухне, которая, должна признать, наполняет меня гордостью. — Сюда приходят работать и создавать предметы искусства. Я слышала, вы замечательно готовите.

— Обожаю кашеварить, — признаюсь я. — Здорово отвлекает.

— Откуда у вас деньги? — откровенно интересуется гостья.

— Я разумно с ними обращаюсь, — холодно отвечаю я: не в моем вкусе вести разговоры на тему финансов. — Мне многие годы везло с вложениями. Редкостная удача.

— Вы предприимчивая и ловкая женщина, — говорит Бергер.

— Стараюсь. Бентон оставил мне квартиру на Хилтон-Хед. — Умолкаю. — Я ее продала, не могла там одна жить. — Снова пауза. — Выручила шестьсот тысяч с гаком.

— Понятно. А это что? — Она показывает на бутербродницу «Милано» для итальянских сандвичей.