Аль-Амин и аль-Мамун - Джирджи Зейдан

— Не сомневайся, мой господин. Отнеси слиток завтра на базар, где торгуют золотом, и ты убедишься, что я тебя не обманываю. Впрочем, я не порицаю тебя за твое недоверие, потому что люди сейчас отвыкли от честных сделок, да и мало кто верит в успехи алхимии. Даже те, кто верит в нее, заботятся по большей части о том, чтобы обогатиться с ее помощью. Наука сама по себе их мало интересует.

Этот намек смутил аль-Хариша, он почувствовал доверие и уважение к богослову. Чтобы загладить свою оплошность, он поспешил оправдаться:

— Боже упаси меня сомневаться в твоей честности! Да и по знаниям сейчас нет тебе равных; ведь сколько тайн ты раскрыл для меня, сколько секретов мне поведал! Я тебя теперь братом своим почитаю, даже больше, чем братом!

— Как, у мусульманина брат сабеец, разве такое возможно? — засмеялся Садун. — Как ты это терпишь?

Пока они разговаривали, у Садуна в руках был какой-то свиток, теперь он свернул его и сунул в мешок, откуда прежде вынимал слиток.

Из последних слов Садуна аль-Хариш понял, что тот шутит.

— Если все сабейцы похожи на богослова Садуна, то пусть все они будут моими братьями! — воскликнул он. — Уважаю народ, который придумал науку о звездах, и…

Тут он замолк, прислушиваясь к какому-то неясному шуму.

— Никак, почтовая упряжь позвякивает…

Сабеец, завязав мешок, сунул его под мышку и поднялся со скамьи.

— Это почта из Хорасана, — уверенно сказал он, — везет важное известие… Я и встал, чтобы встретить гонца.

Аль-Хариш вновь поразился способности Садуна угадывать события и про себя подумал: «Любопытно, какие же это важные известия, если верить его словам, везет почта из Хорасана?» Он также встал, поправил шлем и нацепил меч.

— Верно говорят, — заметил он, — что звон почтовой упряжи всегда настораживает, а иногда и пугает. Пойду-ка встречу гонца, может, узнаю от него какую новость.

Он поспешно ушел, а Садун неторопливо двинулся вслед за ним.

Не успел аль-Хариш подойти к воротам, как увидел почтовую лошадь, остановившуюся возле них. На ней восседал всадник, закутанный в плащ, перехваченный широким поясом. Бока лошади тяжело вздымались от усталости, по груди стекали струйки пота, из-под уздечки падала на землю пена.

— Эй, Симан, быстрей напои меня! — крикнул всадник торговцу.

Глава 5. Важное известие

Симан поспешил наполнить водой чашу и подать ее всаднику. Но в эту минуту гонец заметил приближающегося аль-Хариша и, не сделав ни одного глотка воды, спешился, чтобы поцеловать ему руку. Но аль-Хариш знаком разрешил ему напиться, и гонец, осушив чашу, вернул ее Симану. Затем он отозвал аль-Хариша в сторону и что-то зашептал ему на ухо; тот так же шепотом спросил гонца о чем-то. Садун стоял у садовых ворот и ничего не мог услышать. Однако по тому, как внезапно изменилось выражение лица аль-Хариша, он догадался, что новость из Хорасана, должно быть, великой важности.

Беседа длилась недолго, гонец попрощался, вскочил на лошадь и пустил ее во весь опор. Поспешность, с которой он ускакал, еще более подтвердила догадку Садуна о необычайной важности только что полученного известия. Он вошел во двор и увидел, что аль-Хариш идет ему навстречу. К выражению некоторой растерянности на лице предводителя бродяг теперь примешивалась затаенная радость, о чем свидетельствовала улыбка, игравшая на его губах. Острый ум подсказал богослову, что известие связано с халифом ар-Рашидом, — ведь тот уехал в Хорасан, будучи совсем больным. Садуну из тайных источников было известно, что халиф болен неизлечимо и что жить ему оставалось считанные дни. Поэтому, услышав позвякивание почтовой упряжи, он и сказал, что это едет почта из Хорасана и везет важное известие. У него даже промелькнула мысль, уж не умер ли халиф.

Теперь же, увидев, как аль-Хариш идет ему навстречу, улыбаясь и покачивая головой, Садун уверился в справедливости своей догадки и произнес:

— Каждой жизни отпущен свой срок…

Эти слова, прозвучавшие как пророчество, потрясли аль-Хариша. Он схватил богослова за руку и, оттащив в сторону, взволнованно зашептал:

— Ты знал о его смерти? Но откуда?

— Да будет милостив господь к ар-Рашиду, умершему на чужбине, — ответствовал Садун. — Я предвидел его кончину давно, еще когда он только собирался в поход, — на это указывало расположение звезд… А ты, я вижу, рад смерти халифа, впрочем, это понятно: тебе, как и всем должностным лицам, а также солдатам теперь увеличат жалованье. Конечно, больше всех выиграешь ты, потому что эмир, наследовав халифскую власть, еще более приблизит тебя к своей особе.

Садун закашлялся, притворяясь, что кашель помешал ему закончить речь. Но аль-Хариш не заметил этого и сказал:

— Этот гонец, несмотря на всю его преданность и желание мне услужить, не сообщил другого известия, по его словам, чрезвычайной важности. Просил прощения, что не может рассказать сейчас то, что ему ведомо, уверяя, что я, мол, все равно об этом скоро узнаю.

— Разумеется, узнаешь, — согласился Садун, — когда эту новость огласят перед всем народом. Ах, если б здесь была моя книга с прорицаниями, я бы узнал все тотчас же, но увы!..

Он сделал движение, как бы порываясь поскорее уехать, чтобы заняться своими таинственными науками, и уже крикнул слуге подвести мула, но аль-Хариш удержал его:

— Вижу, ты спешишь, а у меня к тебе одно дело.

— Твое желание для меня закон, — поклонился Садун, — но уж очень хочется мне проникнуть в тайну второго известия.

— Я понимаю тебя, но ведь мы уславливались встретиться здесь, чтобы побеседовать, а ты спешишь… Главного-то я тебе не сказал. Знай же, что тебя хочет видеть друг наш Али Ибн Иса Ибн Махан, начальник тайной службы, которому я частенько рассказывал про тебя и твои чудеса.

— Уж не говорил ли ты ему про мои занятия алхимией? — забеспокоился Садун.

— Ну что ты! — аль-Хариш рассмеялся, поигрывая перевязью своего меча. — Я рассказал ему, сколь ты искусен в гадании и астрологии, вот он и пожелал с тобой встретиться, а мне поручил привести тебя к нему. Думаю, что он, в свою очередь, может оказать тебе услугу — как никак, начальник тайной службы Багдада! Власть-то у него велика! Особенно теперь, когда ар-Рашид скончался, а господин наш эмир его так жалует и во всем на него полагается. Для меня же это удобный случай отблагодарить тебя за услуги.

Садун медлил с ответом, теребя бороду и ковыряя посохом землю.

— Позволь мне сейчас уйти, — сказал он наконец, — а вечером, если желаешь, я приду к тебе с ответом.

— Раз обещаешь вернуться, иди, — согласился аль-Хариш. — Если надумаешь явиться после полуночи, то найдешь меня в притоне бродяг в аль-Харбии, тебе он известен. И тогда сразу пойдем к Ибн Махану, он не будет спать. Вряд ли кто-нибудь из его подчиненных вообще заснет этой ночью после известия о смерти халифа. Это событие чревато большими переменами, и я надеюсь, что они принесут выгоду и мне, и тебе.

С этими словами он протянул Садуну руку и кликнул слугу. Слуга подал ему небольшую шкатулку, палку и накидку. Аль-Хариш знаком приказал слуге расплатиться с хозяином, что тот и исполнил, протянув Симану маленький кошелек с дирхемами. Симан поблагодарил и бросился целовать руку предводителю бродяг, но тот не допустил его до себя.

— Скажи-ка, — обратился к виноторговцу Садун, — был у тебя сегодня вечером господин аль-Хариш?

— Нет, что вы, мой господин! — залепетал Симан, поняв, что богослов хочет сохранить их встречу в тайне. — Не было ни его, ни богослова Садуна, уж будьте покойны!

Аль-Хариш обернулся к Садуну и расхохотался, но богослов без тени улыбки предложил:

— Ты поезжай вперед, а я — следом за тобой, чтобы никто не догадался о нашей встрече.

— По-моему, приятель, ты уж слишком осторожничаешь, — пожал плечами аль-Хариш. — Мы не совершили ничего предосудительного. Да и вообще, стоило ли нам тащиться сюда, на край города, чтобы встретиться?

— Я боюсь, как бы кто не разведал про мои занятия алхимией, — Садун понизил голос до шепота. — Сдается мне, что в городе у стен есть уши, а у улиц языки. Так что, ты извини меня.

— Ну ладно, будь по-твоему, — ответил аль-Хариш, тронул поводья и отправился в сопровождении слуги по Хорасанской дороге на запад, направляясь к мосту и дальше на юго-запад, к аль-Харбии.

А Садун, убедившись, что он уехал, вскочил на своего мула и погнал его на юго-восток, туда, где за аль-Мухарремом высился дворец аль-Мамуна.

Глава 6. Дворец аль-Мамуна

Дворец этот в эпоху, о которой идет речь в нашем романе, находился на юго-восточной окраине Багдада и был даже выше дворца аль-Амина. Прежде он назывался дворцом Джафара, по имени Джафара Бармекида, визиря Харуна ар-Рашида, которому принадлежал. С его постройкой была связана следующая история. Как вы уже знаете из нашего предшествующего романа «Сестра Харуна ар-Рашида, или Конец Бармекидов»[25], за Джафаром водилась страсть выпить и поразвлечься. И отец его Яхья, человек благоразумный, боялся, что сын обесчестит себя таким поведением. Он наставлял его на путь истинный, но тот не слушался; он просил хотя бы поберечься людской молвы, но Джафар и этого не пожелал сделать. И тогда Яхья, сломленный упорством сына, предложил: «Раз уж ты не можешь хранить в тайне свое беспутство, так построй себе дворец на восточной окраине Багдада (а это было в ту пору место малонаселенное), собери там своих приятелей и певичек и гуляй сколько душе угодно. Хоть таким путем укроешься ты от глаз тех, кого возмущает твое разнузданное поведение!» Джафар принял этот совет и приказал выстроить себе дворец на восточной окраине, вложив в это строительство большие суммы денег. И вот, когда дворец был готов, собрались гости, в числе которых был некий Мунис Ибн Умран — преданный и умный друг Джафара. Гости ходили по дворцу, преисполненные восхищения, наперебой расточая похвалы его владельцу. Все уже высказались, только Мунис молчал.