Хроника объявленной смерти. О любви и прочих бесах. Вспоминая моих несчастных шлюшек - Маркес Габриэль Гарсиа

Пура Викарио рассказала моей матери, что легла она в одиннадцать часов вечера – старшие дочери сначала помогли ей навести более или менее порядок после свадебной кутерьмы. Около десяти часов, когда в патио еще сидели и пели несколько пьяных, Анхела Викарио прислала сюда кого-то с просьбой взять ее саквояж с личными вещами, оставшийся в шкафу спальни; мать хотела было отправить ей также чемодан с повседневной одеждой и бельем, но посланец торопился.

Пура Викарио уже глубоко спала, когда вдруг в дверь постучали. «Раздались три редких удара, – рассказывала она моей матери. – Но в них чувствовалось нечто, предвещающее дурные вести». Не зажигая огня, продолжала Пура Викарио, и не разбудив никого, она открыла дверь и в свете уличного фонаря увидела Байярдо Сан Романа в расстегнутой шелковой рубашке и в тропической расцветки брюках на эластичных подтяжках. «Он был зеленого цвета, как бывает во сне», – сказала Пура Викарио моей матери. Анхела Викарио стояла в тени, когда Байярдо Сан Роман взял ее за руку и вытащил на свет. На ней висели обрывки атласного платья, и до талии она была завернута в полотенце. Пуре Викарио представилось, что оба они свалились под откос вместе с автомобилем и лежали бездыханными на дне пропасти.

– Святая матерь Божья! – воскликнула она в ужасе. – Скажите, вы на этом свете или на том?!

Байярдо Сан Роман не вошел, он лишь мягко подтолкнул жену к двери, не произнеся при этом ни слова. Потом он поцеловал в щеку Пуру Викарио и сказал ей с глубочайшей горечью и в то же время с великой нежностью:

– Спасибо за все, мать. Вы – святая.

Только Пура Викарио знала, что происходило в последующие два часа, и в могилу ушла с этой тайной. «Единственное, что я помню, – это как одной рукой мать держала меня за волосы, а другой хлестала так неистово – я даже думала, убьет она меня», – рассказывала мне Анхела Викарио. Но побои мать наносила так тихо, что ни ее муж, ни старшие дочери, спавшие в соседних комнатах, ничего не слышали до самого рассвета, когда катастрофа уже свершилась.

Близнецы вернулись домой незадолго до трех – их срочно вызвала мать. Они увидели, что Анхела Викарио лежит на диване в столовой, распростертая ничком, лицо ее – в синяках и кровоподтеках, но плакать перестала. «Мне уже не было страшно, – сказала она мне. – Наоборот. Я чувствовала себя так, будто сбросила смертельный кошмар, мне одного лишь хотелось – поскорее бы все кончилось, и я смогла бы рухнуть в постель и уснуть». Педро Викарио, наиболее решительный из братьев, схватил ее за пояс, поднял в воздух и посадил на обеденный стол.

– Ну, давай, девочка, – произнес он, дрожа от ярости. – Скажи нам: кто он?

Она на мгновение запнулась, ровно на столько, сколько требуется, чтобы произнести имя. Будто во тьме искала это имя, тотчас же нашла его среди многих и многих на этом свете и на том и прибила его к стене точным ударом кинжала – как бы без всякого колебания наколола на булавку бабочку, – этим огласила приговор, вынесенный судьбой давно и навсегда.

– Сантьяго Насар, – сказала она.

Адвокат придерживался концепции убийства с целью защиты чести, что допускает суд совести; в конце судебного процесса близнецы заявили, что если бы вновь – хоть тысячу раз – возник такой же повод, они поступили бы так же. Им первым пришла в голову мысль выдвинуть этот мотив в свое оправдание, и пришла она в тот самый момент, когда несколько минут спустя после совершения преступления они отдали себя перед церковью в руки правосудия. Задыхаясь, братья ворвались в приходский дом, преследуемые толпой разъяренных арабов, и положили свои вытертые от крови ножи на стол падре Амадора. Оба были совершенно обессилены чудовищной работой – убийством, одежда их и руки были покрыты потом и пятнами еще не засохшей крови, но священник вспоминал их добровольную сдачу как акт большого достоинства.

– Мы убили его преднамеренно, – сказал Педро Викарио, – но мы невиновны.

– Перед Богом, пожалуй, – ответил отец Амадор.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– И перед Богом, и перед людьми, – возразил Пабло Викарио. – Это было дело чести.

Более того, восстанавливая обстоятельства преступления, братья изобразили еще большую жестокость, чем это было на самом деле, так что за казенный счет пришлось ремонтировать парадную дверь в доме Пласиды Линеро: при воспроизведении происшедшего на месте преступления дверь изрубили ножами в щепы. В тюрьме предварительного заключения – паноптикуме Риоачи, где близнецы провели три года в ожидании решения суда, у них не было денег, чтобы под залог оставаться на свободе, – находившиеся там арестанты отмечали добрый характер и общительность братьев, но никто не замечал в них и малейшего признака раскаяния. Действительные же факты свидетельствовали о том, что братья Викарио отнюдь не хотели убивать Сантьяго Насара немедля и без свидетелей, – наоборот, они сделали все возможное и невозможное, чтобы им помешали его прикончить, но этого им не удалось достичь.

Как мне рассказывали годы спустя, близнецы пошли вначале искать его у Марии Алехандрины Сервантес, в доме которой они пробыли с ним до двух часов ночи. Этот факт, как и многие другие, не был зафиксирован в протоколе следствия. Когда, по утверждению Викарио, они пришли за Сантьяго Насаром, его уже не было в этом доме, так как мы все вместе отправились петь серенады; не соответствует действительности и то, что братья вышли с нами. «Они не уходили от меня», – сказала мне Мария Алехандрина Сервантес, и, зная ее прекрасно, я никогда не сомневался в правдивости этих слов. Странно, что Викарио появились в молочной лавке Клотильде Арменты, хотя знали, что здесь бывает кто угодно, но только не Сантьяго Насар. «Это была единственная открытая лавка», – заявили они следователю. «Рано или поздно он все равно зашел бы сюда», – сказали мне братья после выхода из тюрьмы. Каждому было известно, что парадный вход дома Пласиды Линеро оставался запертым изнутри даже днем и что Сантьяго Насар всегда носил с собой ключи от задней двери. Через нее он и вошел, когда вернулся, в то время как близнецы более часа поджидали его с другой стороны дома, а, направляясь встречать епископа, он вышел прямо на площадь, и по причине такой неожиданной, что даже следователь не мог понять ее.

Никто еще не знавал столь широко объявленной смерти. После того как сестра назвала имя, близнецы отправились в сарай с утварью для забоя свиней и выбрали два лучших ножа, один служил для разделки туш и был десяти пульгад[8] в длину и двух с половиной в ширину, второй – для зачистки – семи пульгад длиной и полторы шириной. Они завернули ножи в тряпье и отправились точить их на рынок, в мясные ряды, которые только начинали открывать. Первых клиентов было немного, но двадцать два человека заявили, что слышали, о чем переговаривались Викарио, и у двадцати двух сложилось впечатление, что близнецы говорили не таясь преднамеренно, чтобы их услышали. Мясник Фаустино Сантос, их приятель, видел их, когда они в 3.20 вошли к нему – как раз в это время он устанавливал лоток с потрохами, – и не понял, почему братья пришли в понедельник, да еще так рано, и к тому же в темных суконных костюмах, в которых были на свадьбе. Он привык встречать их по пятницам, чуть позднее и в кожаных фартуках, которые они надевали, когда кололи свиней. «Я подумал, настолько они пьяны, – сказал мне Фаустино Сантос, – что ошиблись не только часом, но и днем». Он напомнил им, что наступил понедельник.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Кто же этого не знает, дурачина, – ответил вполне миролюбиво Пабло Викарио. – Мы хотим только наточить ножи.

Они точили их на вращающемся диске ноздреватого камня и делали это как обычно: Педро держал и поочередно поворачивал лезвия ножей, а Пабло крутил ручку привода. Работая, они рассказывали мясникам о том, насколько пышна была свадьба. Некоторые из мясников пожаловались, что, будучи сотоварищами по профессии, они не получили свою долю свадебного торта, и братья пообещали позднее прислать им сладкое. Наконец, лезвия запели на камне, и Пабло поднес свой нож к лампе, чтобы засверкала сталь.