Испанская легенда - Татьяна Полякова

— Разумеется. Только как нащупать эту связь? — Сергей повернулся ко мне и произнес: — Мы должны найти киллера. И заставить его заговорить.

— Мы? Что ты имеешь в виду? — не поняла я.

— Ты ведь не откажешься мне помочь?

Мы стояли посреди аллеи и пялились друг на друга, я была в замешательстве, Сергей сверлил меня взглядом, точно намеревался дыру в моем лбу проделать. Признаться, мне стало не по себе и от его слов, и от взгляда.

— Но как я могу помочь?

— На самом деле у нас есть шанс, — ответил он. — Ты была в доме. Он об этом не догадывался, но теперь наверняка знает. Ты ничего не видела и не слышала. Это то, что ты сказала следователю. Но ведь могло быть иначе.

— Я действительно ничего не видела.

— Конечно. Но убийца может сомневаться. Если до него дойдет слух, что ты в ту ночь проснулась и…

Наконец-то до меня дошло, моя бестолковость в тот день была извинительна, учитывая обстоятельства.

— Ты не можешь такого от меня требовать, — разозлилась я.

— А я ничего не требую. Я предлагаю найти убийцу Вики. Она была твоей подругой с самого детства. Ты ведь ее любила.

— Да. Но от того, что я окажусь рядом с ней на кладбище…

— Послушай, — перебил он. — У меня есть деньги. Собственные деньги. Большие. Я готов потратить их все, чтобы увидеть убийц Вики за решеткой. Князева и этого киллера. Я найму самых лучших людей, каких только смогу отыскать, они будут рядом с тобой днем и ночью.

— Не твое дело ловить киллера, и уж точно не мое.

— Что ж, я тебя понимаю, — кивнул Сергей. — Одно дело — языком болтать, и совсем другое… Ты боишься, это тоже понятно.

— Боюсь, черт возьми, еще как боюсь… Он уже убил пятерых, еще один труп его вряд ли остановит.

— Правильно. Проблема в том, что такие, как он, не оставляют свидетелей. Видела ты что-то или нет, разница для него небольшая. Он решит подстраховаться. — От этих слов меня, признаться, взяла оторопь. Что, если Сергей прав?

— Черт, надеюсь, следователь… — начала я.

— Вряд ли, — с усмешкой перебил Сергей. — Для ментов ты не свидетель, раз ничего не видела и не слышала. Да и нет у них возможности охранять тебя круглые сутки. Если ты думаешь, что в своем Питере окажешься в безопасности, забудь об этом. Он и там тебя найдет.

— Умеешь ты утешить, — покачала я головой.

— Ну, так что?

Очень хотелось послать его к черту. Открывшиеся перспективы меня откровенно пугали. А чувство было такое, будто Сергей умело расставил ловушку и я в нее угодила. Но было и еще кое-что. Вика моя подруга, и я ее любила. И дело вовсе не в Сергее с его ловушками, дело в том, что, если я могу помочь найти убийцу, я должна это сделать. Ради Вики должна. В общем, мои представления о настоящей дружбе сыграли со мной злую шутку. Я не могла отказаться, хоть и считала затею Сергея опасной глупостью. Можно послать парня к черту и бежать в прокуратуру, обливаясь слезами, просить защиты, вот только как я буду чувствовать себя после этого? Я и без долгих размышлений знаю как: скверно.

— Давай дождемся возвращения Князева, — вяло вымолвила я. — Дадим следствию шанс выполнить свою работу.

— Я не собираюсь им мешать, наоборот, хочу помочь. Можешь не отвечать сразу. Подумай.

— Да чего тут думать, — разозлилась я. — Ты все так доходчиво объяснил, теперь хоть думай, хоть нет… Что я должна делать?

— Ничего, — ответил Сергей и вдруг улыбнулся, эта его улыбка вызвала у меня приступ бешенства, я едва сдержалась, чтобы не сказать что-нибудь резкое, оскорбительное. — Просто будь внимательна. Киллер вполне может появиться в твоем окружении.

— Буду ждать с нетерпением, — съязвила я. — Как ты собираешься осуществить свой план? Я насчет предполагаемых слухов, которые должны достичь его ушей.

— Слухи это слухи. Один человек сказал, другой передал…

— А если менты узнают?

— Ты скажешь, что понятия ни о чем не имеешь.

— Гениально. Вижу, ты все продумал, — усмехнулась я. — Если все прочие идеи такие же, не сомневаюсь, что мы его поймаем.

— Я не успокоюсь, пока не увижу его с Князевым за решеткой, — только что не по слогам повторил Сергей.

— Аминь, — кивнула я.

После этого разговора меня трясло, как в ознобе, правда, недолго. Странное дело, вернувшись домой, я быстро успокоилась и почувствовала себя не в пример лучше, чем до встречи с Сергеем. У меня появилась цель. Теперь я не просто пялилась в окно, бродила по комнате, оглядывалась с недоумением, как будто пытаясь понять, как меня сюда занесло? Во всем появился некий смысл, я не просто пялюсь и брожу, я готовлюсь. Я могла бы погибнуть в ту ночь, но осталась жива. Теперь в этом тоже был смысл, если угодно, предназначение. Правда, о нем мне возвестил не трубный глас, а Серега, почти свихнувшийся от горя. Однако кое-какие остатки инстинкта самосохранения давали о себе знать, и я, вздыхая, думала: возможно, убийцу и без нас найдут, и сильно рисковать не придется. И делать ничего особенного тоже не надо, буду жить, как жила до сих пор. Никакого геройства. Просто живу и внимательно смотрю по сторонам.

Через неделю мы впервые после похорон встретились все вместе: я, Настя, Толик и Кеша. Не хватало только Вики, и пустующее место за столом приковывало взгляд, вызывало щемящую тоску и одновременно странную неловкость. Мы приехали с Настей, Толик уже ждал нас в кафе, с сосредоточенной физиономией вертел в руках мобильный. Но, увидев нас, широко улыбнулся, вскочил и по привычке раскрыл объятия.

— Какие красивые, — засмеялся он, целуя нас по очереди. Стало ясно: он изо всех сил пытается вести себя так, словно ничего не случилось. Я не знала, как к этому отнестись. Конечно, можно делать вид, что Вики нет с нами потому, что она уехала со своим мужем в свадебное путешествие. Но это казалось мне дурацким притворством. С таким же успехом можно делать вид, что ее никогда не было в нашей жизни. Впрочем, вряд ли Толик предложил бы подобное, мы все слишком ее любили. Его попытка вернуть нашу жизнь в ее прежнее русло, в общем-то, была мне понятна. Здравого смысла хватало, чтобы уяснить: затяжная депрессия ничего хорошего не несет. И мы с Настей, переглянувшись, включились в игру. Настя преувеличенно громко смеялась, и я от нее не отставала.

Через пять минут в кафе появился Кешка. В отличие от других членов нашей команды, с ним у меня отношения не складывались. В детстве он казался мне слишком занудливым (у него была страсть что-то подолгу объяснять, причем предмет объяснений был интересен ему, а вовсе не окружающим), в юности абсолютно не привлекательным (он был длинным худым подростком с рекордным количеством прыщей на физиономии и вечно красными веками: то ли конъюнктивит, то ли аллергия), потом начал вызывать раздражение своим упорным стремлением устроиться за счет других. Гением я его не считала, хотя иногда и соглашалась с тем, что не права, особенно если Толик вставал на защиту друга. Я думаю, сам Толик упорно цеплялся за эту дружбу, желая продлить наше детство. Возможно, это желание ребяческое, но опять же понятное. Когда-то давно мы были соседями по даче. Обычный дачный поселок, каких в России тысячи. В нашем получили участки сотрудники НИИ, и мой отец в их числе. Прямые улочки, деревянные дома, рядом лес и речка, где летом мы проводили большую часть времени. Мальчишки были старше на семь лет и вряд ли обратили бы на нас внимание, не будь у меня двух братьев, которым вменили в обязанность за мной приглядывать, а я тянула за собой хвост из двух соседских девчонок, так что компания вышла большой и шумной.

Еще одно воспоминание из тех времен, когда мои родители и братья были живы. Мы пробираемся сквозь какие-то заросли, под ногами старшего брата чавкает грязь, а я сижу у него на закорках и верчу головой. За нами след в след идет Толик, обливаясь потом, тащит Вику, за ним Кешка с Настей на плечах. Замыкает шествие мой брат Рамон, он на два года младше Георгия, которого дома звали Хорхе. Мою бабку вывезли в конце тридцатых из Испании, где вовсю шла гражданская война. Вместе с тремя десятками других испанских детишек она с сестрой оказалась в детском доме в городе, где через много лет после этого родилась я. Бабке было восемь лет, сестре четырнадцать. Наверное, свою родину бабушка совсем не помнила, и когда после смерти Франко многие из тех испанцев, что оказались в Союзе, стали возвращаться домой, ей это и в голову не пришло. Россия стала для нее второй родиной. И все-таки та, первая, не была забыта. И сироты, оказавшиеся здесь, всю жизнь инстинктивно тянулись друг к другу, сохраняя свой язык и те немногие воспоминания, что у них остались. Неудивительно, что бабка вышла замуж за своего соотечественника, одного из тех, с кем оказалась в детском доме. И ее сестра, а потом через много лет и племянница тоже вышли замуж за испанцев. Правда, будущий муж племянницы был испанцем только наполовину, он приехал сюда из другого города, где в тридцатых годах оказалась его мать, такая же сирота, как и моя бабка. Бабушка умерла в год моего рождения, дед еще раньше. Дядя Лева рассказывал, что в нашем доме постоянно бывали гости, те самые дети-испанцы, а потом и их дети, и нелегко было разобраться, где родственники, а где просто друзья. Бабкин гостеприимный дом стал для многих родным домом, тем самым, которого их лишили в детстве. Однако моя мама вышла замуж не за соотечественника, а за поволжского немца. Его предки попали в Россию еще во времена Екатерины, так что к моим испанским корням и имени Изабелла прибавилась немецкая фамилия. После гибели родителей моим единственным близким родственником был родной брат отца, дядя Лева. Своей семьи у него не было, отдавать меня в детский дом он решительно не хотел и забрал к себе. Вскоре после этого нас разыскала испанская родня бабки, о которой дядя Лева ничего до той поры не слышал. Они предложили свою помощь, и дядя принял ее с радостью. Моя испанская тетка оказалась бездетной, они с мужем хотели меня удочерить, этому дядя Лева воспротивился, но два месяца в году я обязательно провожу у них.