Ментовские оборотни - Владимир Гриньков

– Все! – сказал он, обращаясь к Клаве. – Сложилось так, что лучше не придумаешь! И всем хорошо! Стране – валюта! Тебе – Филипп! Мишке твоему – Латинская Америка! Мне – полковничьи погоны!

– Я не согласен! – попытался было протестовать Миша Брусникин, жизнь которого за последний час так кардинально изменилась, что происшедшее не поддавалось осмыслению и не укладывалось в голове.

Но подполковник Байстрюков взял Мишу за один из значков, блестящих на Мишиной груди, и произнес с отеческой мудростью в голосе:

– Твое дело теперь десятое, Козявкин.

И было понятно, что за свои полковничьи погоны подполковник Байстрюков отдаст что хочешь. Хоть даже жизнь Миши Брусникина.

Филипп Киркоров примчался так быстро, будто за углом ближайшего дома прятался. Вдруг подкатил диковинный длиннющий белый автомобиль, открылась дверца, и божественный Филипп ступил на пыльный асфальт. Давно уже присматривавшаяся и ничего пока не понимающая толпа любопытных взвыла и прихлынула. Милицейское оцепление не без труда сдерживало истерично визжащих школьниц. Миша Брусникин превратился в статую.

Об участии Филиппа Киркорова в съемке нашего розыгрыша договаривался Илья Демин лично, и за успешное решение задачи нашему администратору можно было при жизни ставить памятник. Потому что прибытие Филиппа на место событий окончательно довершило процесс превращения взрослого человека и без пяти минут мужа в неразумное дитя с признаками замедленного умственного развития. Это я про Мишу Брусникина, разумеется. Вот не приедь сюда Филипп, предположим… Или приедь вместо Филиппа его двойник… В общем, сделай мы хотя бы чуть-чуть, но все же по-другому… И тогда мы не добились бы такого эффекта. Потому что у Миши в подсознании где-то все-таки жила бы, копошилась мыслишка, и не мыслишка даже, а просто чувство такое, до конца им самим не понятое – что как-то странно это все, что на реальную жизнь не похоже совсем, а похоже скорее на бред… Но вот ужасный этот подполковник Байстрюков позвонил Филиппу, и Филипп явился собственной персоной – он был здесь, и его даже можно было потрогать руками, он был реален, как реальна сама жизнь, и все окружающее вокруг, следовательно, тоже было реальностью.

Подполковник Байстрюков без всяких церемоний взял Филиппа за рукав и увлек его за собой, и они медленно шли мимо неподвижной статуи Миши Брусникина и его улыбающейся восторженной улыбкой жены.

– Тут такое дело, Филипп, – говорил подполковник Байстрюков. – Жениться тебе надо.

– Так я вроде как уже, – отвечал озадаченный Филипп, явно удивляясь тому, что товарищ подполковник мог запамятовать.

– Так я не понял, – не понял Байстрюков. – Ты что – женат? Или вроде как?

– Ну, в общем, мне кажется, что я женат, – сказал Филипп, подумав.

– Да?! – очень правдоподобно изумился Байстрюков. – А на ком?

– На Алле, – сказал Филипп. – На Борисовне, в смысле.

– Ты что – серьезно? – удивился подполковник. – Я-то думал, это фишка у вас такая. Для прироста популярности. На потребу желтой прессе, так сказать.

И только слышавший весь этот разговор Миша Брусникин воспрял было духом, как подполковник Байстрюков его снова огорчил и всяческих надежд лишил начисто.

– Ладно, с Аллой я решу! – сказал подполковник, и по его уверенному виду можно было догадаться, что за ним не заржавеет. – Я тебе жену нашел, Филипп. Справная девка. Кровь с молоком. Еще меня благодарить будешь.

И он эти слова в аккурат тогда произнес, когда они нос к носу с Клавой очутились. Клава глупо хихикнула и сделала книксен.

– Вот! – сказал подполковник Байстрюков. – Уже и в белом платье. Хоть прям сейчас под венец.

– Нет, ну нельзя же так вот сразу, – капризно произнес Филипп.

– Именно сразу! – сказал с нажимом Байстрюков.

– Нет, я не хочу, – продолжал капризничать Филипп. – Ну что это такое, в самом деле! Да и Алла…

– А Алла с тобой уже, считай, в разводе, – сказал безжалостный подполковник Байстрюков и посмотрел на собеседника холодным взглядом инквизитора. – Ты забыл, что на гастролях в Сыктывкаре отчебучил?

– А вы откуда знаете?! – дрогнул Филипп.

– У меня работа такая – все знать. И у тебя теперь два пути. Или ты ведешь эту красавицу в загс, или я веду тебя к прокурору, – сказал словами киношного героя Байстрюков. – Но к прокурору – это я тебе очень не советую, Филипп. Реальный срок. На зоне тоже можно петь, конечно. В художественной самодеятельности. Но Алла тебе туда передачки возить не будет.

– Почему? – заметно занервничал Филипп.

– У нее ж гастроли, – сказал Байстрюков рассудительно. – Творческий человек себе не принадлежит, он служит искусству. Сам знаешь, где-то не доешь, где-то не доспишь, а культуру в массы нести надо, это святое. Тут не до тебя, ты же понимаешь.

Филипп посмотрел задумчиво на Клаву, как будто взвешивал для себя, что для него ужаснее: тюрьма или семейная жизнь с этой вот девахой. Чтобы он сдуру не выбрал тюрьму, подполковник Байстрюков подсказал вкрадчивым голосом:

– А тут тебе никакой тюремной самодеятельности, Филипп, а сплошная семейная жизнь со всеми ее, бляха-муха, прелестями. Пирожки с капустой, водочка по пятницам и совместный просмотр телепередачи «Поле чудес». Поди плохо?

Кажется, Филипп испугался нарисованной картины даже больше, чем тюрьмы, да теперь уж этого не узнать, потому что пребывавший в крайне расстроенных чувствах Миша Брусникин вдруг чему-то сильно удивился и молвил изумленно:

– А Филипп-то ненастоящий!!!

И снова очень по-киношному получилось.

– Как – ненастоящий?! – поразился подполковник Байстрюков и посмотрел на Мишу Брусникина.

– Как – ненастоящий?! – поразился я и посмотрел на Илью Демина.

– Женька! – вскинулся Илья. – Так получилось, ты пойми!

Я захлебнулся воздухом и таращился на монитор, где был, как мне казалось, взаправдашний Киркоров.

– Ну не сложилось с настоящим, Женька, – бубнил у моего уха Демин. – А двойник был чудо как хорош! И экономия опять же, все-таки тут мы, считай, что за бесплатно…

– Но похож-то как! – сказал я потрясенно.

Это Миша Брусникин, который, в отличие от нас, находился с этим лже-Филиппом буквально нос к носу, что-то подозрительное там в конце концов углядел. А издали – вылитый Киркоров.

– Я не хотел говорить раньше времени, – бубнил Илья. – Думал, что обойдется. Ты же сам видишь, любо-дорого было смотреть.

– Тут только одна проблема, – сказал я. – Понимаешь, мы Клаве обещали присутствие настоящего Киркорова. Она только ради этого своего Мишку и подставила. Чтобы потом при случае рассказывать о том, что у нее на свадьбе сам Киркоров был. Так что тебе теперь придется с нею объясняться.

– Ой! – сказал насторожившийся Илья. – Что угодно, Женька, только не это! А ну как осерчает? Мы с ней в разных весовых категориях все-таки. Ты ведь можешь запросто администратора лишиться, Колодин. Тебе меня не жалко?

Кого мне было жалко, так это Светлану. Съемки наши закончились, я отдавал последние распоряжения, прежде чем отбыть восвояси, и тут краем глаза увидел Светлану. Не человек, а тень. И лицо такое серое, будто пеплом обсыпано. Я нагнал ее уже возле машины.

– Привет! – сказал я жизнерадостно. – Как тебе сегодняшняя съемка?

Она посмотрела на меня затравленным взглядом. Значит, делать вид, что все нормально, не получится.

– Ты все из-за письма того дурацкого? – сказал я понимающе.

Светка кивнула в ответ.

– Чья-то неумная шутка, – сказал я. – Выбрось из головы.

– Шутка не неумная, а злая, – поправила меня Светлана. – И вообще на шутку это не очень-то похоже.

– Брось! – удивился я ее словам. – Покойники не воскресают. И писем не пишут.

– Я не о том. Если мне там было хорошо и все нравилось, а теперь разонравилось и я боюсь – это ведь уже не шутка. Правильно?

– Но чего же там бояться? – попытался я ее приободрить.

Не получилось.

– Жень! Ты никогда не задумывался о том, что взрослые и дети могут видеть вроде бы одно и то же, но воспринимают это «одно и то же» по-разному? Вот я была взрослым человеком, когда покупала тот дом. Мне все там нравилось. И уединенность эта – потому что взрослому человеку требуется такое приватное пространство, где можно остаться одному. И лес этот сказочный – потому что красиво. И далеко от Москвы – потому что где ты в ближнем Подмосковье так задешево купишь два гектара леса. А теперь вдруг я из взрослого человека превратилась в ребенка. Я боюсь этого леса, я боюсь этой глухомани, где в случае чего не докричишься – не услышат. Я боюсь, в конце концов, что из-под елок этих в сумерках вдруг вылезет ужасный дед Бабай…

– Что это за дед такой?

– Это из детства, Женька. Страшный старик, которого я никогда не видела, но которого очень боялась. Дед Бабай приходит к тем детям, которые не слушаются и манную кашу не едят, и…

Светлана запнулась, обнаружив вдруг, что не знает, каким таким ужасным образом поступает страшный старик с непослушными детьми. Да это и не важно, вдруг подумал я, что именно вытворяет Бабай. Потому что неосознанный страх страшнее. Неизвестность держит в напряжении сильнее, чем то, что уже стало свершившимся фактом.