Сияние - Стивен Кинг

Уотсон пожал плечами.

— Потом спускается он однажды вечером, часов в десять, вниз и говорит, дескать, «жена нездорова»: понимай так, опять надралась, как каждый вечер, что они тут были, — и он, мол, едет за таблетками от желудка. И сматывается в маленьком «порше», на котором они вместе приехали. Больше мы его в глаза не видели. На следующее утро она является вниз и пытается дуть в ту же дудку, только чем ближе к вечеру, тем бледнее у нее вид. Мистер Уллман — чистый дипломат — спрашивает, может, ей охота, чтоб он звякнул фараонам, просто на случай, ежели парень попал в небольшую аварию или еще что. Она кидается на него, как кошка: нет-нет-нет, он отлично водит, я не тревожусь, все нормально, к обеду он вернется. И днем, что-то около трех, отправляется в «Колорадо». В десять тридцать она поднимается к себе в номер, и больше мы ее живой не видели.

— Что же случилось?

— Следователь потом говорил, что дамочка после выпивки заглотила чуть ли не тридцать пилюль для сна. На следующий день объявился муженек — юрист, крупная шишка из Нью-Йорка. Ну и задал же он перцу старине Уллману, чертям в аду жарко стало! «Возбудим дело такое, да возбудим дело сякое, да когда все кончится, вам и пары чистого белья не найти», ну и все в том же духе. Но Уллман, паскуда, хорош. Уллман его угомонил. Спросил, наверное, эту шишку, придется ли ему по вкусу, коли про его супругу пропечатают все нью-йоркские газеты: «Жена известного нью-йоркского ля-ля найдена мертвой с полным пузом снотворных таблеток, после того как наигралась в кошки-мышки с мальцом, который ей во внуки годится».

«Порше» легавые нашли за ночной закусочной в Лайонсе, а Уллман кой на кого нажал, чтоб его отдали этому юристу. Потом они вдвоем навалились на старину Арчи Хотона, здешнего следователя, и заставили поменять вердикт на «смерть от несчастного случая». Сердечный приступ. Теперь старина Арчи катается в «крайслере». Я его не виню. Дают — бери, бьют — беги, особенно, коли с годами начинаешь обустраиваться.

Явился платок. Трубный звук. Быстрый взгляд. С глаз долой.

— И что же происходит? Где-нибудь через неделю эта тупая шлюха, горничная, Делорес Викери ее звать, убирается в номере, где жила та парочка, и вдруг начинает орать, будто ее режут, и падает замертво. А когда очухалась, то и говорит, дескать, видела в ванной голую бабу. «А лицо-то все багровое, раздутое — да еще она ухмылялась». Тут Уллман выкинул ее с работы, сунул жалованье за две недели и велел убираться с глаз долой. Я подсчитал, с тех пор как мой дед открыл этот отель в тысяча девятьсот десятом году, тут человек сорок — пятьдесят померло.

Он проницательно взглянул на Джека:

— Знаете, как они по большей части отправляются на тот свет? От сердечного приступа или удара, когда трахают свою бабу. Таких старых дураков, что хотят гульнуть под занавес, на курортах пруд пруди. Забираются сюда, в горы, чтоб повоображать, будто им снова двадцать. Бывает, случится иногда неприятность, да только не всем ребятам, что управляли нашим отелем, удавалось скрыть это от газетчиков так же здорово, как Уллману. Так что славу себе «Оверлук» заработал ту еще, будьте спокойны. Провалиться мне, коли у хренова «Билтмора» в Нью-Йорке, ежели расспросить нужных людей, не окажется такой же славы.

— Но привидений-то нет?

— Мистер Торранс, я здесь проработал всю свою жизнь. Играл тут еще пацаном — не старше вашего сынишки с той фотки, что вы мне показывали. Но до сих пор привидений пока не видел. Хотите, пойдем со мной наружу, покажу вам сарай.

— Отлично.

Когда Уотсон потянулся, чтобы погасить свет, Джек сказал:

— Чего тут полно, так это бумаг.

— А, вы это серьезно. Похоже, копились они тыщу лет. Газеты, старые счета и квитанции, и Бог знает что еще. Папаша мой, когда тут была старая печка, здорово умел наводить порядок, но теперь никто этим не занимается. Придется мне как-нибудь нанять парня, чтобы он отволок все это вниз, в Сайдвиндер, и сжег. Коли Уллман возьмет расходы на себя. Думаю, ежели гаркнуть как следует «крыса!», он это сделает.

— Так здесь есть крысы?

— Ага, по-моему, несколько штук есть. Там у меня и крысоловки, и яд, так мистер Уллман хочет, чтоб вы это распихали по чердаку и тут, внизу. Присматривайте за своим мальцом хорошенько, мистер Торранс, вряд ли вам охота, чтоб с ним что-нибудь стряслось.

— Это уж точно.

Совет Уотсона его совершенно не уязвил. Они пошли к лестнице, задержавшись на минуту, пока Уотсон в очередной раз сморкался.

— Там найдутся все нужные инструменты и кой-какие ненужные. И еще в сарае черепица. Уллман говорил вам про нее?

— Да, он хочет, чтобы я перекрыл часть крыши в западном крыле.

— Жирный ублюдок выжмет из вас на халяву все, что можно, а весной будет ныть и скулить, что и половина работы не сделана так, как надо. Я раз ему прямо в рожу говорю, я говорю…

Пока они поднимались по лестнице, слова Уотсона постепенно затихали, сливаясь в убаюкивающее монотонное жужжание. Оглянувшись разок через плечо на непроницаемую, пахнущую плесенью тьму, Джек Торранс подумал, что если и есть на свете место, где должны водиться привидения, то это здесь. Он вспомнил про Грейди, запертого в отеле мягким, неумолимым снегом, про Грейди, который потихоньку сходил с ума, пока не совершил свое злодейство.

«Кричали они или нет? — задумался Джек. — Бедняга Грейди, каково каждый день чувствовать, как это подступает, и понять наконец — для тебя весна никогда не наступит. Ему не следовало жить здесь. И не следовало терять над собой контроль».

Когда Джек выходил за дверь вслед за Уотсоном, последние слова эхом вернулись к нему с резким треском, словно сломался карандашный грифель, — дурной знак. Господи, Джек мог напиться. Тысячу раз напиться.

4. Страна теней

В четверть пятого Дэнни сдался и отправился наверх за молоком с печеньем. Все это он проглотил, глядя в окно, потом подошел поцеловать маму, которая прилегла отдохнуть. Она предложила посидеть дома, посмотреть «Улицу Сезам» — так время пройдет быстрее, — но он решительно замотал головой и вернулся на свое место на кромке тротуара.

Было уже пять, и, хотя часов у Дэнни не было (к тому же он все равно не умел еще как следует определять, который час), ход времени он сознавал — тени удлинились, а дневной свет приобрел золотистый оттенок.

Вертя в руках планер, он напевал себе под нос:

— Лу, беги ко мне скорей… Господин ушел чуть свет, ну а мне и горя нет… Лу, беги ко мне скорей…

Эту песенку они все вместе пели в детском саду «Джек и Джилл» в Стовингтоне. Здесь он не ходил в детский сад, потому что папе это было больше не по карману. Дэнни знал, что отец с матерью встревожены этим, встревожены тем, что это усугубляет его одиночество (а еще сильнее тем — правда, об этом не говорилось даже между ними, — что в этом Дэнни винит их), но на самом деле ему не хотелось снова ходить в «Джек и Джилл». Это для малышей. Дэнни еще не стал большим парнем, но и малышом уже не был. Большие ребята ходили в настоящую школу, и им давали горячий ленч. Первый класс. На будущий год. А в этом году он был кем-то средним между малышом и настоящим парнем. Ничего страшного. Он действительно скучал по Скотту с Энди (главным образом по Скотту), но все равно ничего страшного. Ожидать, что будет дальше, лучше в одиночку.